Германии, Швейцарии и Нидерландов обеспечили 85% всех инвестиций в американскую экономику [4].
Характерно, что компании, представляющие развитые экономики (США и
Европы), инвестируют до 80% всех средств в отрасли высокотехнологичного
производства, а также в банковский или страховой бизнес. Напротив, японские
и азиатские инвесторы ведут себя иначе: они осуществляют не более 18% общих
капитальных вложений в промышленное производство США, направляя 41% в
торговлю и около 30% на приобретение компаний, специализирующихся в области
финансов и недвижимости. В Европе доля японских инвестиций в промышленность
не превосходит 16%. Как видим, предприниматели азиатских стран, не
обеспечив самоподдерживающегося технологического развития национальных
экономик, повторяют эти ошибки и за своими пределами, в результате чего
концентрация инвестиций в высокотехнологичных секторах постиндустриального
мира становится еще более ощутимой.
Четвертое направление прослеживается особенно очевидно с конца 70-х
годов, когда формирование постиндустриального мира резко снизило активность
вызванной экономическими факторами миграции внутри сообщества развитых
государств (так, сегодня в странах ЕС при фактическом отсутствии
ограничений на передвижение и работу лишь 2% граждан находят себе
применение вне национальных границ) и в то же время повысило темпы притока
легальных и нелегальных иммигрантов из “третьего мира”. Если в 50-е годы в
США 68% легальных иммигрантов прибывало из Европы или Канады и принадлежали
они в основном к среднему классу, то в 80-е более 83% их числа были
азиатского или латиноамериканского происхождения и, как правило, не
обладали достаточным образованием. К концу 80-х странами, обеспечивающими
наибольший поток переселенцев в США, были Мексика, Филиппины, Корея, Куба,
Индия, Китай, Доминиканская Республика, Вьетнам, Ямайка и Гаити.
Аналогичные тенденции прослеживаются и в Европе. В середине 90-х годов
значительное число граждан стран ЕС проживало вне национальных границ лишь
в Германии (1,7 млн человек) и Франции (1,3 млн). При этом общее количество
иностранных рабочих, прибывших из-за пределов Сообщества, превысило 10 млн
человек.
Эти процессы приводят к тяжелым последствиям для рынка труда США и
Европы. Так, в США с 1980 по 1995 г. приток низкоквалифицированных
иммигрантов на 20% уменьшил предложение на рынке труда для лиц, не имеющих
законченного школьного образования, и снизил среднюю оплату их труда более
чем на 15%. В ЕС количество иностранных рабочих фактически совпадает с
числом безработных (там на протяжении последних 20 лет средние заработки
легальных иммигрантов были на 30-45% ниже, чем у коренного населения на
аналогичных видах работ). Естественно, напряженность, вызываемая
миграционными процессами, усиливается. Согласно опросам общественного
мнения, негативное отношение к иммигрантам разделяют 27,3% молодых
французов, 39,6 – немцев и 41% бельгийцев [2].
Отрицательные последствия такой миграционной экспансии заставляют органы власти развитых держав принимать соответствующие меры. Скорее всего, ближайшие десятилетия станут для США и ЕС периодом жестких ограничений использования иностранной рабочей силы.
Современная характеристика развивающихся стран
Основная опасность, угрожающая стабильному развитию мировой экономики, заключена в усилении несамостоятельности молодых индустриальных стран. Она проявляется, во-первых, в экстенсивном характере развития и тенденциях к заимствованию технологических новшеств на Западе; во-вторых, в исключительно высокой роли внешних инвестиций как стимула развития и, в- третьих, в крайней зависимости от экспорта готовой продукции в государства постиндустриального мира.
Первое из этих проявлений наблюдается с 60-х годов. Ввиду того что в
новых индустриальных странах, в первую очередь в Юго-Восточной Азии (ЮВА),
“эпоха индустриализации” началась на фоне крайне низкого уровня жизни,
акцент делался на использовании дешевой рабочей силы и импорте технологий.
Действительно, ВНП на душу населения составлял в Малайзии в начале 50-х
годов не более 300 долл., в разрушенной войной Южной Корее – около 100
долл., в Китае, двинувшемуся по пути преобразований в 1978 г., – 280 долл.,
а во Вьетнаме показатель 220 долл. на человека достигнут лишь к середине 80-
х годов. Внутреннее потребление в государствах данного региона
ограничивалось ради увеличения нормы сбережения, достигшей по итогам 1996
г. 48% в Сингапуре, 40,5 – в Китае, 38,7 – в Индонезии и 35,1% в Южной
Корее (в то время как в США соответствующий показатель в 90-е годы не
поднимался выше 17%, в Великобритании – 19, а во Франции и Германии – 21%)
[4]. Как следствие здесь наблюдались высокие темпы ежегодного
экономического роста. Так, в Сингапуре этот показатель в 1966-1990 гг.
равнялся 8,5% и был обеспечен увеличением инвестиций в ВНП с 11 до 40%,
повышением доли занятых в общей численности населения с 27 до 51% и
удлинением рабочего дня почти в 1,5 раза. Однако и в Южной Корее, и в
Китае, и на Тайване и в других новых индустриальных странах темпы роста
стали снижаться по мере того, как исчерпывались возможности использования
новых работников, рекрутируемых из среды крестьян.
В этих условиях государства ЮВА стали сборочными цехами при производстве массовых промышленных товаров. В 80-е годы объемы продаж компьютеров, собранных в Южной Корее, выросли почти в 20 раз. Но при этом изготовленные здесь комплектующие составляли не более 15% стоимости компьютеров, почти 95% всех моделей выпускалось по лицензиям, а программное обеспечение оставалось иностранным на 100%.
Такое положение не может быть исправлено в ближайшее время ввиду явной недостаточности уровня образования в новых индустриальных государствах. Сегодня лишь в Японии и Южной Корее почти вся молодежь посещает школу; между тем в Китае и Индонезии только 45-50%, а в Таиланде – лишь 40% молодежи имеют такую возможность. Если во Франции 44% выпускников школ поступают в высшие учебные заведения, а в США этот показатель достигает 65%, то в Малайзии он не поднимается выше 12%. При этом значение образования для экономического роста остается незначительным: так, в Японии в 50- 70-е годы оно было последним по удельному весу среди 10 наиболее важных составляющих экономического роста. Думается, что поэтому и сегодня более четверти южнокорейских, трети тайваньских и 95% (!) китайских студентов, обучающихся за рубежом, предпочитают не возвращаться на родину, усиливая зависимость развивающихся стран от Запада.
Второй фактор представляется наиболее важным. Несмотря на высокие
нормы накопления, достигнутые в странах ЮВА, их хозяйственные успехи в
значительной, если не в подавляющей, степени обусловлены иностранными
инвестициями. К 1992 г. прямые иностранные инвестиции в регион составили
130 млрд долл., причем на протяжении предшествующих 10 лет они имели
тенденцию к росту примерно на 10% в год, что даже в тот период превышало
темпы роста производства в этих странах.
Позднее ситуация стала еще более драматичной: несмотря на снижение
темпов экономического роста в регионе ЮВА, приток капиталов становился
более активным, и прямые вложения иностранных компаний в данные страны
только в 1996 г. составили 93 млрд долл., увеличившись за пять
предшествующих лет более чем в 3 раза. В результате в середине 90-х годов
на каждого жителя Малайзии приходилось более 100 долл. прямых иностранных
инвестиций (в России накануне кризиса этот показатель был ниже в 18 раз);
соответствующие цифры для Южной Кореи и Тайваня, не говоря уже о Гонконге и
Сингапуре, еще выше. Если ВНП Китая с 1979 по 1995 г. вырос примерно в 5
раз, то одним из важнейших способствующих этому обстоятельств стало
повышение иностранных капиталовложений в 4 тыс. раз (!) – с 51 млн до 200
млрд долл. Однако потребности в инвестициях в регионе сегодня велики как
никогда: согласно прогнозам Мирового банка, азиатским странам только для
совершенствования транспорта, энергетических систем и производственной
инфраструктуры с 1995 по 2004 г. необходимы 1,5 трлн долл [4].
Третье проявление несамостоятельности новых индустриальных стран
связано с первыми двумя и закрепляет их зависимое положение. Стремление к
производству товаров массового спроса за счет обеспечения высокой нормы
накопления и низкой цены рабочей силы требовало ориентации на внешние
рынки. Первые конкурентоспособные производства в странах Азии возникли в
так называемых зонах обработки продукции на экспорт, число которых возросло
с двух, существовавших еще до начала кризиса 1973 г., до 116 в конце 80-х
годов. Наиболее серьезные из них расположены в Сингапуре, Гонконге, Южной
Корее, Малайзии и на Тайване; китайская экономическая реформа также
начиналась с развития подобных зон.
Как следствие, значение экспорта для новых индустриальных государств
исключительно велико. Достаточно вспомнить, что в начале 70-х годов, когда
в Южной Корее было всего 165 тыс. легковых автомобилей, закончилось
строительство завода мощностью в 300 тыс. машин в год. Таких примеров
много. В отличие от развитых стран, в которых соотношение экспортной и
внутренней продукции составляет в целом не более 7-8%, в азиатских
государствах оно достигает 21,2% в Китае, 21,9 – в Индонезии, 24,4 – на
Филиппинах, 26,8 – в Южной Корее, 30,2 – в Таиланде, 42,5 – на Тайване,
78,8 – в Малайзии и фантастического уровня в 117,3 и 132,9% в Гонконге и
Сингапуре [3]. Возведенный в абсолют принцип экспортной ориентированности
развивающихся экономик привел к тому, что в 80-е годы экономический рост
Южной Кореи и Тайваня на 42 и 74% соответственно был обусловлен закупками
промышленной продукции этих стран со стороны США. Американские закупки
обеспечивали для Бразилии более 50, а для Мексики – почти 85%
положительного сальдо торгового баланса. При этом стоимостные оценки такого
экспорта остаются достаточно скромными. Так, сегодня Китай поставляет на
мировой рынок меньшую по стоимости товарную массу, нежели Бельгия.
Между тем стремление “догоняющих” стран к активизации экспорта,
основным условием успеха которого является поддержание низких цен на
рабочую силу, препятствует развитию внутреннего рынка, невозможного без
формирования широкого среднего класса. Действительно, если принять в
качестве критерия стандартов потребления сумму годового дохода 25 тыс долл.
на семью (что примерно соответствует постиндустриальным странам), то можно
констатировать, что из насчитывающихся в современном мире 181 млн таких
семей 79% приходятся на развитые державы: 36% – на Северную Америку, 32 –
на Западную Европу и 11% на Японию; тогда как в Китае, Южной Корее,
Таиланде, Индонезии и на Тайване в 1990 г. проживало не более 12 млн семей
с таким уровнем благосостояния. Перенесение акцента с максимизации
материального потребления на более широкое усвоение информации и
приобретение услуг, наблюдающееся в постиндустриальном мире, несомненно
окажет крайне негативное влияние на развивающиеся экономики.
Список использованных источников
1. Богданович А. «Кризис глобальных брендов» // Эксперт №31 2001 г.
2. Доклад аналитического управления аппарата Государственной Думой «Об основных тенденциях современной мировой экономики» за 2000 год http://wbase.duma.gov.ru:8080/law
3. Илларионов А. «Основные тенденции развития мировой экономики в 1950 –
1996 гг.» // Вопросы экономики №10 1997 г.
4. Иноземцев В. «Глобализация национальных хозяйств и современный экономический кризис» //Свободная мысль №1 1999 г.
5. Курьеров В.Г., Аукуционек С.П. «Тенденции развития экономики России в
2001 г.» // ЭКО №6 2001г.
