Ответ на вопрос, озаглавивший этот раздел зависит, конечно же, от
того, что мы понимаем под “наукой”. Так, в повседневной жизни, равно как и
на академическом жаргоне – особенно во франко- и англо-говорящих странах –
этот термин часто указывает на математическую физику. Очевидно, что это
исключает все общественные науки, а также и экономическую науку.
Экономическая наука как единое целое не является наукой и в том случае,
если мы используем методы, сходные с методами математической физики в
качестве определяющей характеристики (definiens) науки. В этом случае лишь
небольшую часть экономической науки можно назвать “научной”. Опять-таки,
если определять науку в соответствии с лозунгом “Наука есть Система Мер”,
тогда экономическая наука в некоторых аспектах является научной, а в
некоторых – нет. Вряд ли стоит испытывать какую-то обиду касательно “ранга”
или “достоинства” в этом вопросе: термин “наука” не должен подразумевать
поощрение какой-либо области знаний, и наоборот.
Для наших целей напрашивается следующее определение: наукой является
любой род знаний, который был объектом сознательных усилий, направленных на
его улучшение.[1] Вследствие этих усилий формируются такие особенности
мышления – методы или “технические приемы” – и владение фактами,
обнаруженными с помощью этих методов, какие недоступным повседневным
особенностям мышления и фактическим знаниям. Следовательно, мы можем также
принять практически эквивалентное определение: наукой является любая
область знаний, в которой разработаны специализированные методы
установления фактов и их интерпретации или вывода умозаключений на их
основе (анализа). И, наконец, если мы хотим подчеркнуть социологические
аспекты, мы можем сформулировать еще одно определение, которое также
практически эквивалентно предыдущим двум: наукой является любая область
знаний, в которой работают так называемые исследователи, ученые или
эксперты, занимающиеся совершенствованием существующего набора фактов и
методов, и, как следствие, владеющие и тем, и другим, что отличает их от
“неспециалистов” и, в конечном счете, от чистых “практиков”. Множество
других определений также было бы приемлемо для нас. Вот еще два, которые я
ввожу без дальнейших разъяснений: (1) наука – это утонченный здравый смысл;
(2) наука – это наделенное инструментарием знание.
Поскольку экономической науке присущи методы, не используемые
большинством людей; и поскольку существуют экономисты, совершенствующие эти
методы, очевидно, что экономическая наука является наукой в том смысле, в
котором мы понимаем этот термин. Казалось бы, что нет более простой задачи,
чем описать историю развития этих методов. К сожалению, это не так. Мы еще
не выпутались из затруднительного положения; в действительности, мы еще
даже не попали в него. Прежде чем мы почувствуем себя уверенно, необходимо
устранить некоторые препятствия, самым серьезным из которых является
Идеология. Это будет сделано в последующих главах этой части книги. Сейчас
же мы представим несколько комментариев относительно нашего определения
науки.
Во-первых, мы должны опровергнуть то, что читатель, по-видимому,
считает неисправимым недостатком. Может показаться, что, определив науку,
как наделенное инструментарием знание, то есть, как определяемую по
критерию использования специализированных методов, мы должны были бы
назвать наукой магию, практикуемую примитивными племенами, если она
использует методы, не являющиеся общедоступными и совершенствуемые и
передаваемые в кругу профессиональных магов. И, конечно же, нам следовало
бы из принципа это сделать. Это так, потому что магия, и некоторые виды
деятельности, по существу фундаментально не отличающиеся от магии, иногда
незаметно трансформируются в то, что современное человечество отождествляет
с научными методами: до начала семнадцатого века астрология сопутствовала
астрономии. Есть, однако, и другая, более веская причина. Исключение
всякого вида наделенного инструментарием знания могло бы привести к
утверждению наших стандартов в качестве абсолютно пригодных для всех времен
и народов. Но этого мы сделать не можем.[2] На практике мы вынуждены
интерпретировать и расценивать любое наделенное инструментарием знание,
прошлое, равно как и настоящее, в свете наших стандартов, поскольку других
у нас просто нет. Они являются результатом развития более чем шести
столетий[3], в течение которых область научно приемлемых методов или
технических приемов все более и более сузилась в том смысле, что все
большее их количество было признано неприемлемыми. Мы подразумеваем эту
критически ограниченную область только тогда, когда мы говорим о
“современной” или “эмпирической” или “позитивной”[4] науке. Ее методы
различны в различных областях науки и, как мы уже имели возможность
убедиться, никогда не бывают бесспорными. Более широко, однако, они могут
быть описаны с помощью двух существенных характеристик: они сужают факты,
которые нам предлагают принять на научной основе до более узкой категории
“фактов, проверенных с помощью наблюдения или эксперимента”; и они сужают
диапазон приемлемых методов до “логических умозаключений из поддающихся
проверке фактов”. Впредь мы будем придерживаться этой точки зрения
эмпирической науки, по крайней мере, в той степени, в которой ее принципы
признаются экономической наукой. Но, поступая так, мы должны иметь в виду
следующее: хотя мы и собираемся интерпретировать доктрины с этой точки
зрения, мы не утверждаем ее “абсолютную” справедливость; и хотя, рассуждая
с этой точки зрения, мы можем описывать некие предложения или методы как
несправедливые – разумеется, всегда учитывая те исторические реалии, в
которых они были сформулированы – мы, тем самым, не исключаем их из всей
сферы научной мысли в первоначальном (более широком) смысле этого слова.
Другими словами, мы не отрицаем их научность,[5] которую если и следует как-
то оценить, то в соответствии с “профессиональными” стандартами каждого
конкретного места и времени.
Во-вторых, наше первоначальное определение (“наделенное
инструментарием знание”) указывает на причину того, почему вообще
невозможно указать дату образования – даже с ошибкой в десятилетия –
истоков, не говоря уже об “основании”, науки как чего-то отличного от
истоков конкретного метода или основания “школы”. Подобно тому, как после
своего появления науки постепенно развиваются, новые образуются, постепенно
выявляя собственные различия, под воздействием благоприятствующих и
сдерживающих внешних и внутренних условий, со своими истоками и, иногда,
также и с другими науками. Исследования прошлого, проясняя эти условия,
могут способствовать и способствуют сужению того временного диапазона, в
рамках которого можно в равной степени утверждать или отрицать наличие
некоего научного знания. Но никакое исследование не в состоянии полностью
устранить ту зону неясности, которая постоянно расширялась под влиянием
историков. Что касается экономической науки, то только предвзятостью или
невежеством можно объяснить утверждения о том, что А. Смит или Ф. Кене или
Сэр Уильям Петти или кто бы там ни был еще “основал” эту науку, или что
историк должен начать свое повествование с одного из них. Однако следует
признать, что экономическая наука представляет собой особенно трудный
случай, потому что знание, опирающееся на здравый смыл, простирается в ней
относительно дальше того научного знания, которое мы были в состоянии
достичь, и чем это бывает в других науках. Знания неспециалиста о том, что
богатые урожаи связаны с низкими ценами на продукты питания, или что
разделение труда повышает эффективность производственного процесса,
являются, очевидно, донаучными и было бы абсурдно заострять внимание на
подобных заявлениях в старых научных трудах, как если они являли собой
открытия. Примитивный аппарат теории спроса и предложения является научным.
Но научное достижение является таким скромным, а здравый смысл и научное
знание логически настолько близки в этом случае, что любое утверждение о
том, когда одно перешло в другое, должно по необходимости оставаться
условным. Я пользуюсь этим случаем, чтобы коснуться сходной проблемы.
Определение науки как наделенное инструментарием знание и
отождествление ее с конкретными группами людей, равносильно подчеркиванию
очевидной важности специализации, (относительно поздним) следствием которой
было появление отдельных наук.[6] Но этот процесс специализации никогда не
проходил в соответствии с каким-либо рациональным планом – четко изложенным
заранее или объективно заданным – вследствие чего наука не приобрела
логически законченной структуры; это скорее тропический лес, а не здание,
воздвигнутое в соответствии с планом. Отдельные личности или группы
следовали за лидерами или развивали их методы или были привлечены их
проблемами, как если бы наука представляла собой некое подобие пересеченной
местности, как это уже было показано во втором разделе. Одним из следствий
этого является то, что границы отдельных наук, или большинства из них,
непрерывно смещаются и нет смысла пытаться определить их по предмету или по
методу. Это особенно касается экономической науки, которая не есть наука в
том смысле, что и акустика, а скорее скопление плохо скоординированных и
накладывающихся друг на друга областей исследования, как это происходит
медицине. В соответствии с этим мы действительно обсудим другие определения
– главным образом для того, чтобы выявить их недостаточность – но для себя
мы не примем ни одно из них. Более всего мы будем близки к этому,
перечисляя ниже основные “области”, принятые сейчас в практике
преподавания. Но даже это эпидеиктическое[7] (наглядное) определение не
следует воспринимать как претендующее на компетентность. Кроме того, мы
всегда должны учитывать вероятность того, что в будущем, к любому самому
полному современному списку могут быть добавлены, или изъяты из него, любые
вопросы.
В-третьих, наше определение устанавливает мотивы, по побуждающие людей
прилагать усилия к совершенствованию знаний в какой-либо области. Мы
вернемся к этой теме в другой связи. В данный момент мы только заметим, что
научный характер любого анализа не зависит от того, из каких побуждений он
проводился. Например, бактериологическое исследование является научным
исследованием и для него не имеет значения, движет ли исследователем
желание служить медицинским или каким-либо другим целям. Точно также, если
экономист исследует механизмы спекуляций с помощью методов, соответствующих
научным стандартам своего времени и окружения, результаты исследования
станут частью научного фонда экономических знаний, вне зависимости от того,
хочет ли он высказаться в пользу принятия регулятивного законодательства
или защитить спекуляцию от принятия подобного законодательства или же
просто удовлетворить свое интеллектуальное любопытство. До тех пор пока он
не позволяет своей цели искажать его факты или влиять на его рассуждения,
нам нет смысла отказываться принять его результаты или отрицать их
научность на основании нашего неодобрения его целей. Под этим
подразумевается, что любые суждения, представленные “специальными
защитниками” – платят им за них или нет – в равной степени подходят или не
подходят нам, как и суждения, предложенные “независимыми философами”, если
последние вообще существуют. Помните: время от времени вопрос, почему
человек говорит то, что он говорит, может представлять интерес; но
независимо от того каким будет ответ, он не скажет нам справедливо или нет
то, что он говорит. Мы не рассматриваем дешевый прием политической борьбы –
к сожалению, слишком распространенный среди экономистов – заключающийся в
обсуждении предложения осуждая или превознося мотивы человека,
инициирующего его, или выгоды, на, или против, достижения которой
направлено это предложение.
-----------------------
[1] Мы прибережем термин Точная Наука для второго из значений слова
Наука, перечисленных выше, то есть для наук, использующих методы, более или
менее схожие по логической структуре с методами математической физики.
Термин Чистая Наука будет использован в противоположность термину
Прикладная Наука (во французском языке использовался этот же самый термин,
например, mйcanique или йconomie pure, но также и термин mйcanique или
йconomie rationelle; итальянским эквивалентом является meccanica или
economia pura, немецким – reine Mechanik или Цkonomie).
[2] Чтобы убедить себя в этом, необходимо заметить, что наши научные
методы являются и, скорее всего, всегда будут являться объектом
противоречий и постоянно меняться. Рассмотрим, например, следующий случай.
Никто еще не доказал, что каждое четное число можно представить в виде
суммы двух простых чисел, хотя не было еще найдено четное число, которое не
выражалось бы подобным образом. Представим теперь, что это предположение
когда-нибудь приведет к противоречию с другим предположением, которое мы
согласимся принять. Будет ли из этого следовать, что существует четное
число, которое невозможно представить в виде суммы двух простых чисел?
Представители классического направления в математике ответили бы “Да”,
тогда как представители интуитивизма (такие как Кронекер и Брауер) ответили
бы “Нет”. То есть первые признают, а последние отказываются признать
справедливость того, что называется косвенными доказательствами
существования теорем, каковые широко распространены в различных областях
знания, в том числе и в чистой экономической науке. Очевидно, что сама
возможность существования подобного расхождения во мнениях относительно
того, что является справедливым доказательством, достаточна, помимо
прочего, для того, чтобы продемонстрировать тот факт, что наши собственные
правила не могут выступать в качестве неоспоримого аргумента по поводу
научных методов.
[3] Эта оценка учитывает только западную цивилизацию. Она также принимает во внимание греческие разработки, но лишь в той мере, в какой они проникли в научную мысль западной Европы с тринадцатого века в качестве наследия, а не собственно разработок. В качестве отправной точки мы выбираем работу Св. Фомы Аквинского “Summa Theologica”, в которой исключается откровение из всех philosophicae disciplinae, то есть из всех наук, кроме сверхъестественной теологии (sacra doctrina; естественная наука является одной из philosophicae disciplinae). Это был самый ранний и самый важный шаг в методологическом критицизме, предпринятый в Европе после распада Греко-римской цивилизации. Ниже будет продемонстрировано исключение откровения из всех наук кроме sacra doctrina было совмещено Св. Фомой с исключением из них возможности апелляции к властям как приемлемого научного метода.
[4] Использованное здесь слово “позитивный” не имеет ничего общего с философским позитивизмом. Это одно из первых предупреждений, которые необходимо сделать в этой книге, относительно той путаницы могущей возникнуть в результате использования этого же слова для слова для обозначения совершенно других понятий авторами, которые сами же иногда путают понятия. Это важное замечание, и поэтому я хотел бы упомянуть ряд других подобных понятий: рационализм, рационализация, релятивизм, либерализм, эмпиризм.
[5] Все это абсолютно не адекватно и, конечно же, не способно
полностью выявить те проблемы, которые мы поверхностно затрагивали. Однако,
поскольку это все, что можно было бы изложить в отведенном для этого месте,
я хотел бы только добавить, что приведенная выше интерпретация будет
рассматриваться по возможности свободной от (a) утверждения о
профессиональном всеведении; (b) желания “проранжировать” культурное
содержание мысли прошлого в соответствии с современными стандартами; и, в
особенности, (c) желания оценить что-нибудь, кроме методов анализа.
Некоторые связанные с этим моменты будут проясняться по мере нашего
продвижения вперед.
[6] Позвольте мне сразу добавить, что в рамках подобных групп моих коллег развивается специализированный язык, который становится все в большей степени непонятным для непрофессионалов. Подобный экономящий усилия механизм мог бы служить критерием для определения наличия науки, если бы не тот факт, что этот язык принимается долгое время спустя, после того как наука, в нашем понимании, достигла внушительных размеров под влиянием невыносимого неудобства, связанного с использованием концепций, присущих повседневной жизни, которые пригодны, но вместе с тем и вредны, для целей анализа. Экономисты в особенности, во многом в ущерб своей области знаний, придают особую важность тому, чтобы быть понятыми широкой публикой. И эта публика уже сейчас демонстрирует в равной степени обоснованное негодование по поводу любых попыток перейти к более разумной практике.
[7] Эпидеиктическое определение – это определение концепции, например, концепции “слон”, посредством указания на представителя класса, отождествляемого с этой концепцией.
Страницы: 1, 2
