Эрвин Панофски
Эрвин Панофски (1892 Ганновер – 1968 Принстон) – историк и теоретик
искусства, до 1933 года работал в Германии, после иммигрировал в США.
Характеристики этого выдающегося человека могут быть совершенно различны:
полиглот, знаток античной поэзии и философии, готического и ренессансного
искусства, схоластики, архивист и экзегетик, безупречный стилист – и это
еще далеко не все области, в которых проявилось его дарование.
Его научная деятельность началась в университете Фрейбурга, где он в 1910-
х гг., изучая право, увлекся древними языками и филологией. В 1915 году
защищает докторскую диссертацию, посвященную соотношению теории искусства
Дюрера и итальянскому Ренессансу. Эта работа касалась соотношения между
формальной теорией искусства и самим авторским художественным исполнением.
Панофски считал себя историком культуры и подходил к пластическим
искусствам, как к состоянию культуры. Здесь можно усмотреть влияние работ
Я. Бурхардта: 1) интерес к ренессансному человеку и ренессансной культуре в
их взаимосвязи 2) Изучение индивидуального сознания, через его проявление в
современной философии, религии, гражданских институтах и пр.
Уже в 10-е годы довольно узко очерчивается круг его интересов - это
развитие диалога античной классики Средневековья и Возрождения.
В ранних научных работах Панофски было близко гегелевское восприятие
единства феномена культуры, в которой искусство, обладая своей спецификой и
языком, выступает, как объективизация абсолютной идеи, как частичная
реализация «мирового духа». Также Панофски развивает в этот период две
близкие Гегелю темы: 1)Слияние субъективной жизни с внешней реальностью 2)
Соотнесение мышления и ощущения.
В серии статей между 1915-1927 гг. он воскрешает гегелианскую идею
создания такой абсолютной точки зрения на все искусство прошлого, из
которой ясно будет видна внутренняя структура всех произведений искусства,
и которая в своих методах должна быть подобна исследовательской мысли.
Большое влияние на Панофски имел прослушанный им в Вене курс лекций М.
Дворжака, где история искусства воспринималась, как часть общей истории
развития человечества, искусство рассматривалось как воплощение
гегелианского «духа времени» (zeitgeist). Связь со статьей Дворжака
«Идеализм и натурализм в готическом искусстве» (1918), где готическая
скульптура рассматривается, как воплощающая дух эпохи, характерный для
культурного феномена средних веков, параллельный в разных проявлениях этой
культуры, усматривается и поздней работе Панофски «Готическая архитектура и
схоластика» (1951).
В 1926 году он стал профессором истории искусства в новом университете
Гамбурга, где тесно сотрудничал с Аби Варбургом. В библиотеке Варбурга он
познакомился с Ф. Закслем, совместно с которым опубликовал в 1923 году
монографию-исследование гравюры Дюрера «Меланхолия 1». Здесь взаимосвязь
символических элементов была обнаружена, посредством корреспондирования с
образом меланхолии, описанном германским гуманистом, Агриппой
Нэттельшеймским, который разделял меланхолию на три уровня: 1) воображение,
которое существует в чувственном мире, и оперирует преимущественно
архитектурой и живописью 2) рассудок, познание природы и общества 3) дух,
познание божественных материй.
В последующий год он издает две очень важные книги, монографию по
германской скульптуре 11-13 вв. и «Идея – к истории понятия старой истории
искусства». Во второй Панофски, прибегая к иконологическому методу,
демонтирует общепринятое понятие "идеи", которое утвердилось в эстетике
немецкого романтизма и стало главным звеном гегелевской модели истории
Мирового духа. Герменевтический ключ к понятию "идеи", согласно Панофски,
содержится в каждой конкретной, исторически опосредованной ее трактовке. И
даже в диапазоне одного стиля - античности, ренессанса, маньеризма или
классики - затруднительно говорить об однотипной дефиниции "идеи", скорее
следует, как это делает Панофски, контаминировать разноголосые версии этого
понятия. По мере перехода (через неоплатонизм) от классической древности к
средневековью и Новому времени платоновская идея как бы нисходит с небес и
эстетизируется, являя уже не мир чистых божеств, сущностей, но смешанный
сущностно-феноменальный мир художественного воображения, имеющий
вместилищем своим не космос, но человеческую голову.
За период 1915-1932 гг. появляется серия статей Панофски, где он
подвергает критическому пересмотру методы Вельфлина. Он отрицает концепции
Вельфлина, не потому что сомневается в их описательных возможностях, но
потому, что они зависимы от эмпирического наблюдения каждого конкретного
произведения искусства. Следовательно, такого рода наблюдения не могут
претендовать на какую-либо научную объективность. Задача состоит в том,
чтобы превратить эти наблюдения за зрительными и историческими объектами в
интерпретацию произведения искусства. Т.е. надо показать, как различные
факторы в произведении искусства согласуются, собственно говоря, и делая
его произведением искусства.
Первым выдвинул оппозицию формальному методу Вельфлина А. Ригль. Он
пытался найти «движущую силу» искусства, которой стала для него
«художественная воля» (Kunstwollen). В основу развития стилей Ригль
пространственное восприятие. Под его влиянием Панофски в ранней работе 1924
года, посвященной немецкой скульптуре средних веков, намечает эволюцию
скульптуры от античности к Новому времени, анализируя отношение пластики к
пространству. Особым завоеванием новоевропейского искусства он считает
присущее ему чувство единой, целостной массы, незнакомое античности. Это
чувство теснейшим образом связано с пониманием пространства, целостная
трактовка которого достигается лишь в период Ренессанса, обретая в Барокко
потенцию к безграничному развитию.
Вслед за Риглем Панофски опять возвращается к взаимодействию объективности
и субъективности, причем объективность в данном случае рассматривается как
причина умственной, т.е. субъективной деятельности. Две ранние статьи «Der
Begriff des Kunstwollens» (1920) и «Uber das Verhaltnis der
Kunstgesschichte zur Kunsttheorie» (1925) выявляют основные принципы
теоретической позиции Панофски: наличие идеала, к которому интерпретация
может стремиться и не может полностью выразить. Здесь он говорит о всех
плюсах и минусах систематического изучения искусства (Kunstwissenschaft),
которое требует, чтобы предмет изучения был проработан детально и не только
с помощью исторического метода. Чисто историческое изучение, если оно
посвящено в первую очередь содержанию или истории формы, разъясняет феномен
произведения искусства только посредством ссылок на другие произведения, и,
следовательно, не имеет более высокого уровня обобщения, на котором бы
могла базироваться научная теория. Извлечь то, что привело к созданию
единичного иконографического образа, найти единственно верную формальную
комбинацию из типологической истории, - это не только зафиксировать
иконографию в абсолютных, конкретных положениях и значениях, но и остаться
внутри полного комплекса действительно взаимосвязанных явлений. Панофски не
согласен с тем, что критическое понимание требует, чтобы мы просто
прочувствовали художественную интенцию: он использует термин «Kunstwollen»
Ригля, но сразу же отвергает идею, что мы сможем понять художественную
интенцию просто смотря на картину, потому что для изучения ее этого было бы
мало. Мы в данном случае не получаем принципа интерпретации от нашего
эмоционального отклика, так как мы не можем проверить его достоверность. В
разработке метода изучения мы не можем даже положится на теоретическую
формулировку самого художника, так как часто она сама нуждается в
интерпретации. То, что действительно делает интерпретацию научной, так это
суждения, имеющие целью выявить ее причинно-следственный характер.
Примерно в тоже время он под влиянием Варбурга развивает методы
иконологии, практические возможности применения которой Панофски наглядно
демонстрирует в книге «Геркулес на распутье и другие изомотивы античности в
искусстве последующих эпох» (1930). Впервые сам термин «иконология» был
применен А. Варбургом, так он назвал свой метод, при котором использовал
для толкования произведения искусства источники из самых различных сфер
истории и культуры, в заключении к лекции, прочитанной в Риме в октябре
1912 года на Х международном конгрессе истории искусства, посвященной
анализу фресок палаццо Скфанойя в Ферраре. В центре внимания Панофски
находится картина Рафаэля, которую он рассматривает, как изображение
традиционного сюжета: Геркулес на распутье. Этот мотив демонстрирует
моральную оппозицию между суровой аллегорией добродетели и изукрашенной
аллегорией земной славы. Но в образе, созданном Рафаэлем, этическому
конфликту придается меньшее значение, он сведен к позициям релятивизма.
Суровая добродетель уравновешенна фигурой, которая на самом деле
представляет собой не более для классической трактовки такой аллегории, чем
потворство чувственности. Панофски предполагает, что альтернативная,
позитивная ценность обоих этих путей, отображена посредством самой
живописной манеры.
В период пребывания на профессорской должности в Гамбурге, он испытывает
большое влияние философии «символических форм» Кассирера, что отразилось в
статье 1927 года «Перспектива, как «символическая форма»». Кассирер
«символическими формами» называет проявления культуры, такие как: миф,
Страницы: 1, 2
