социализма в ГДР. Критика амнистии, проведенной Берия, в изложении
Маленкова звучала следующим образом: «Мы ... считаем, что эта мера по
амнистии является совершенно правильной. Но, раскрыв теперь подлинное лицо
Берия, мы приходим к заключению, что он подходил к этому мероприятию со
своих позиций, он имел свои планы на этот счет». Как видим, Маленков
высказался не очень внятно (или очень осторожно); его коллеги говорили
затем гораздо определеннее. Наконец, Маленков обвинил Берия в том, что тот
несет ответственность за негативные оценки, данные Сталиным Молотову и
Микояну: это мнение Сталин сформировал «под влиянием клеветнических наветов
со стороны вражеских элементов из Министерства внутренних дел». Несколько
иная точка зрения была представлена Хрущевым. Как и в будущих своих
выступлениях, он более говорлив и «неаккуратен» в высказываниях и не
слишком заботится о логической стройности своих построений. Хрущев
утверждал, что уже примерно за сутки до смерти Сталина он был встревожен,
известием о стремлении Берия стать министром МВД и «захватить такие позиции
в государстве, чтобы иметь возможность установить шпионаж над членами
Политбюро»; этими опасениями Хрущев, по его словам, поделился с Булганиным.
Хрущев обвинил Берия в создании «дутых дел» вроде «дела врачей»,
«менгрельского» и др. Одновременно прозвучало не совсем логичное обвинение
в том, что Берия назначил несправедливо осужденных, но вышедших на свободу
после смерти Сталина, на высокие должности. Очень подробно Хрущев
остановился на попытках Берия провести разграничение между партийной и
государственной властью, ограничить влияние партийных органов только
кадровыми вопросами: «Это исходило из его [Берия] сознания, что роль партии
должна отойти на второй план». В связи с этим Хрущев высказывает
предположение-утверждение, что Берия вообще хотел уничтожить партию.
Обратим внимание на то, что тема партийного руководства вообще
отсутствовала в выступлении Маленкова. Много и колоритно Хрущев рассказывал
об угрозе, постоянно исходившей из МВД, для руководителей всех уровней, о
фактической не подконтрольности представителей МВД партии и в центре, и на
местах. Хрущев не скупился на ругань в адрес Берия — прохвост, провокатор,
агент империализма, умный, хитрый и вероломный. В изображении Хрущева Берия
оказывался виноватым почти во всех проблемах СССР — от политических
процессов конца 1940-х — начала 1950-х гг. и проблем внешней политики до
запущенного состояния сельского хозяйства и недостатке картошки в городах.
Заметим, что Хрущев постарался заручиться поддержкой партийного аппарата,
гарантируя ему в случае устранения Берия стабильность и покой. Довольно
удачным тактическим ходом оказалась предпринятая Хрущевым попытка списать
именно на Берия все репрессии, все преступления режима, сделать
арестованного главным, если не единственным козлом отпущения. Точка зрения
Хрущева встретила поддержку Молотова. Тот напомнил, что предложение о
назначении председателя Совмина СССР шло от Берия, а не от Хрущева,
секретаря ЦК КПСС. Молотов подверг критике порядок, когда решения
Президиума ЦК КПСС подписываются не секретарем ЦК КПСС (так подписывал
Сталин), а глухо — Президиум ЦК КПСС. Высказывания Молотова следует,
видимо, истолковать как предложение союза Хрущеву; такой союз мог оказаться
направленным против Маленкова, тщательно обходившего тему разделения
партийной и государственной власти. Молотов обозначил роль Берия как
интригана, подталкивавшего Сталина к репрессиям в 1930—1940-х гг. Это было
очень предусмотрительно, так как ответственность за репрессии той поры
снималась с тех, кто ко времени приезда Берия в Москву уже входил в
ближайшее окружение Сталина, — самого Молотова, Ворошилова, Калинина...
Третья точка зрения была отражена в выступлениях давних членов сталинского
Политбюро — Л.М.Кагановича и А.А.Андреева. Оба, говоря о Берия,
использовали самые резкие выражения: «антигосударственный преступник»,
«фашистский заговорщик», «шпион», «враг, хотевший восстановить власть для
реставрации капитализма». Упоминания о бериевской амнистии сопровождались
утверждением, что амнистированные должны были стать «ядром фашистской банды
Берия». Ярость Кагановича и Андреева вызвало то, что Берия якобы
«оскорблял, изображал Сталина самыми неприятными, оскорбительными словами.
И всё это подносилось под видом того, что нам нужно жить теперь по-
новому... Та торопливость, шипящая свистопляска, которую поднял Берия,
показали, что этот карьерист, авантюрист, который хочет, дискредитируя
Сталина, подорвать ту основу, на которой мы сидим, и очистить путь себе. Он
хотел подорвать основу учения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина... Берия
враждебно относился к заявлениям о том, что Сталин — великий продолжатель
дела Ленина, Маркса — Энгельса. Сегодня, ликвидировав [весьма характерная
уверенность в том, что арест равнозначен приговору] этого предателя Берия,
мы должны полностью восстановить законные права Сталина и именовать Великое
коммунистическое учение учением Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина
(аплодисменты)». «Партия для нас превыше всего... — продолжал Каганович. —
Для нас, старых большевиков, ЦК — это партийное, политическое и
экономическое руководство всей жизнью партии, страны и государства». Едва
ли не важнейшим политическим итогом пленума стало подтверждение принципа
партийного руководства, причем не в теоретическом, а в самом что ни на есть
прикладном плане. Попытка разграничить полномочия партийных и
государственных властей стала расцениваться как проявление «вредительской,
антигосударственной и антипартийной деятельности Берия». Хотя участники
пленума, как уже отмечалось, подчеркивали особую роль Маленкова в партии,
итогом обсуждения стало именно усиление роли секретаря ЦК КПСС. Поэтому
вполне логичным было введение на следующем — сентябрьском 1953 г. — пленуме
должности первого секретаря ЦК КПСС, которую и получил Н.С.Хрущев, закрепив
свой особый статус в партии. Маленков и Хрущев
объединились в борьбе против Берия, но у каждого из них были свои интересы.
В начинавшемся соперничестве между двумя недавними союзниками верх явно
начал брать Хрущев. Замести следы преступления и создать себе безупречное
алиби – инстинктивная реакция всякого убийцы. Чем интеллигентнее убийца,
тем искуснее он это делает. Но только убийцы, имеющие абсолютную власть,
могут создать себе абсолютное алиби. Чтобы замести следы, они совершают
серию новых убийств: свидетели, исполнители, близкие люди убитого исчезают
навсегда. Однако только у Сталина и его учеников организация политических
убийств лиц, групп, классов и даже целых народов впервые сделалась особой
отраслью криминального искусства с заранее созданными алиби. Сталин был
единственным тираном в истории, который убивал не только врагов, но и своих
лучших друзей, если этого требовали его личные интересы. При этом алиби
создавалось всем известной преданностью ему убиваемых – Менжинского,
Куйбышева, Горького, Орджоникидзе, Кирова.
Сталинская чистка.
Но Сталин заметал следы и в этих случаях. Брат Куйбышева (герой
гражданской войны) и брат Орджоникидзе (старый грузинский революционер)
были расстреляны. Расстреляны были некоторые из сотрудников и близких людей
Горького, в том числе его личный секретарь. Было уничтожено все окружение
С. М. Кирова. Сталин убрал как свидетелей убийства Кирова, так и всех
исполнителей. Хрущев заявил на XX съезде: «Можно предполагать, что они были
расстреляны для того, чтобы скрыть следы истинных организаторов убийства
Кирова» («Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС», стр. 19). Скажут,
что тогда уничтожали всех без разбора. Нет, это делали весьма разборчиво.
Существовал неписаный закон: чем ближе к Сталину стоял тайно убитый им
человек, тем основательнее уничтожалось его окружение. Это относилось даже
и к семье самого Сталина: он расстрелял шурина, старого большевика
Сванидзе; он расстрелял свояка, старого чекистского комиссара Реденса; он
после войны сослал жену своего сына Якова, отняв у нее ребенка; он
арестовал сестер своей жены – дочерей друга Ленина Аллилуева. Почему? Когда
его дочь, недоумевая, спросила, в чем же вина ее теток, то Сталин ответил с
не свойственной ему искренностью: «Знали слишком много» («Двадцать писем к
другу», стр. 182). Вот за тех, кто «знал слишком много», и взялся Берия
сразу после смерти Сталина. К ним, кроме соучастников Берия, относились: 1)
две комиссии врачей – одна, «лечившая» Сталина, и другая,
засвидетельствовавшая, что Сталина лечили «правильно»; 2) охрана и прислуга
Сталина на даче в Кунцеве. Большинство врачей из этих двух комиссий исчезли
сразу после смерти Сталина. Один из врачей, участвовавших во вскрытии тела
Сталина, профессор Русаков, «внезапно» умер. Лечебно-санитарное управление
Кремля, ответственное за лечение Сталина, немедленно упраздняется, а его
начальник И. И. Куперин арестовывается. Министра здравоохранения СССР А. Ф.
Третьякова, стоявшего по чину во главе обеих комиссий, снимают с должности,
арестовывают и вместе с Купериным и еще с двумя врачами, членами комиссии,
отправляют в Воркуту. Там он получает должность главврача лагерной
больницы. Реабилитация их происходит только спустя несколько лет, а это
доказывает, что заметал следы не один Берия, а вся четверка.
Смерть Сталина.
Не менее круто поступил Берия с кунцевской охраной и обслугой
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
