нашей нации, и мы все будем носить ее. Ботинки или башмаки, брюки, рубашки
и галстуки, пиджаки. Конечно, все завершается тем, что мы носим на голове.
Этот головной убор называется «шляпа».
Был издан декрет, который требовал от чиновников носить костюм, «общий
для всех цивилизованных наций мира». Сначала обычным гражданам позволялось
одеваться, как они хотят, но затем фески объявили вне закона.
Для современного европейца насильственная смена одного головного убора
другим может показаться комичной и раздражающей. Для мусульманина это было
делом большой важности. С помощью одежды турок-мусульманин отделял себя от
гяуров. Феска в то время была распространенным головным убором мусульманина-
горожанина. Вся остальная одежда могла быть европейской, но на голове
оставался символ османского ислама - феска.
Реакция на действия кемалистов была любопытной. Ректор университета
Аль-Азхар и главный муфтий Египта писал в то время: «Ясно, что мусульманин,
который хочет походить на не мусульманина, принимая его одежду, кончит тем,
что воспримет его верования и действия. Поэтому тот, кто носит шляпу из
склонности к религии другого и из презрения к своей собственной, является
неверным.... Разве не сумасшествие отказаться от своей национальной одежды,
чтобы принимать одежду Других народов?» Заявления такого рода не
публиковались в Турции, но многие их разделяли.
Смена национальной одежды показала в истории желание слабых походить
на сильных, отсталых - на развитых. Средневековые египетские хроники
рассказывают, что после великих монгольских завоеваний ХII-го века даже
мусульманские султаны и эмиры Египта, отбившие нашествие монголов, начали
носить длинные волосы, как и азиатские кочевники.
Когда османские султаны в первой половине XIX века стали проводить
преобразования, они, прежде всего, облачили солдат в европейские мундиры,
то есть в костюмы победителей. Тогда и был введен вместо тюрбана головной
убор, названный феской. Он настолько привился, что спустя столетие стал
эмблемой мусульманской ортодоксии.
На юридическом факультете Анкарского университета однажды вышла
юмористическая газета. На вопрос редакции «Кто такой турецкий гражданин?»
студенты дали ответ: «Турецкий гражданин - это человек, который женится по
швейцарскому гражданскому праву, осуждается по итальянскому уголовному
кодексу, судится по германскому процессуальному кодексу, этим человеком
управляют на основе французского административного права и хоронят его по
канонам ислама».
Даже спустя много десятилетий после введения кемалистами новых
правовых норм чувствуется определенная искусственность в их применении к
турецкому обществу. «А вы, друзья, как ни рядитесь – всё в музыканты не
годитесь!» - так еще в ХIX веке о таких «реформах» сказал бы великий
баснописец Крылов.
Швейцарское гражданское право, переработанное применительно к нуждам
Турции, было принято в 1926 году. Кое-какие правовые реформы проводились и
раньше, при танзимате (преобразованиях середины XIX века) и младотурках.
Однако в 1926 году светские власти впервые осмелились вторгнуться в
заповедник улемов - семейно-религиозную жизнь. Источником права вместо
"воли Аллаха" были провозглашены решения Национального собрания.
Принятие швейцарского гражданского кодекса многое изменило в семейных
отношениях. Запретив полигамию, закон предоставил женщине право развода,
внедрил бракоразводный процесс, уничтожил юридическое неравенство между
мужчиной и женщиной. Конечно, новый кодекс носил вполне определенные
специфические черты. Взять хотя бы то, что он предоставлял женщине право
потребовать у мужа развода, если тот скрыл, что он безработный. Однако
условия общества, установившиеся веками традиции сдерживали применение
новых брачно-семейных норм на практике. Для девушки, которая хочет выйти
замуж, непременным условием считалось (и считается) девственность. Если муж
обнаруживал, что его жена - не девственница, он отсылал ее обратно
родителям, и до конца жизни она несла позор, как и вся ее семья. Иногда ее
убивали без жалости отец или брат.
Мустафа Кемаль всячески поддерживал эмансипацию женщин. Женщины были
допущены на коммерческие факультеты еще во времена Первой мировой войны, а
в 20-е годы они появились и в аудиториях гуманитарного факультета
Стамбульского университета. Им разрешили находиться на палубах паромов,
которые пересекали Босфор, хотя раньше их не выпускали из кают, разрешали
ездить в тех же отделениях трамваев и железнодорожных вагонов, что и
мужчинам.
В одной из своих речей Мустафа Кемаль обрушился на чадру. «Она
причиняет женщине большие страдания во время жары, - говорил он. - Мужчины!
Это происходит из-за нашего эгоизма. Не будем же забывать, что у женщин
есть такие же моральные понятия, как и у нас». Президент требовал, чтобы
«матери и сестры цивилизованного народа» вели себя подобающим образом.
«Обычай закрывать лицо женщинам делает нашу нацию посмешищем», - считал он.
Мустафа Кемаль решил внедрить эмансипацию женщин в тех же пределах, что и в
Западной Европе. Женщины получили право голосовать и быть избранными в
муниципалитеты и в парламент.
Кроме гражданского, страна получила новые кодексы для всех отраслей
жизни. На уголовный кодекс оказали влияние законы фашистской Италии. Статьи
141 -142 использовались для расправы с коммунистами и всеми левыми.
Коммунистов Кемаль не любил. Так, признанный всем миром Назым Хикмет за
свою приверженность коммунистическим идеям провел в тюрьме много лет.
Не любил Кемаль и исламистов. Кемалисты убрали из конституции статью
«Религия турецкого государства – ислам». Республика и по конституции и по
законам стала светским государством.
Мустафа Кемаль, сшибая феску с головы турка и вводя европейские
кодексы, пытался привить соотечественникам вкус к изысканным развлечениям.
В первую же годовщину республики он устроил бал. Большинство собравшихся
мужчин были офицерами. Но президент заметил, что они не решались приглашать
дам на танец. Женщины отказывали им, стеснялись. Президент остановил
оркестр и воскликнул: «Друзья, не могу себе представить, что в целом мире
найдется хоть одна женщина, способная отказаться от танца с турецким
офицером! А теперь - вперед, приглашайте дам!» И сам подал пример. В этом
эпизоде Кемаль выступает в роли турецкого Петра I, тоже насильно вводившего
европейские обычаи.
Преобразования затронули и арабский алфавит, действительно удобный для
арабского языка, но не подходящий для турецкого. Временное введение
латиницы для тюркских языков в Советском Союзе подтолкнуло к тому же деянию
Мустафу Кемаля. Новый алфавит был подготовлен за несколько недель.
Президент республики появился в новой роли - учителя. Во время одного из
праздников он обратился к собравшимся: «Мои друзья! Наш богатый гармоничный
язык сможет выразить себя новыми турецкими буквами. Мы должны освободиться
от непонятных значков, которые в течение веков держали наши умы в железных
тисках. Мы должны быстро выучить новые турецкие буквы. Мы должны обучить им
наших соотечественников, женщин и мужчин, носильщиков и лодочников. Это
нужно считать патриотической обязанностью. Не забывайте, что для нации
позорно на десять-двадцать процентов состоять из грамотных и на восемьдесят-
девяносто из неграмотных».
Национальное собрание приняло закон, вводивший новый турецкий алфавит
и запретивший применение арабского с 1 января 1929 года.
Введение латиницы не только облегчало обучение населения. Оно
знаменовало новый этап разрыва с прошлым, удар по мусульманским верованиям.
В соответствии с мистическим учением, принесенным в Турцию из Ирана в
средние века и принятым дервишеским орденом бекташи, образ Аллаха - это
лицо человека, знак человека - его язык, который выражается 28 буквами
арабского алфавита. «В них содержатся все тайны Аллаха, человека и
вечности». Для ортодоксального мусульманина текст Корана, включая язык, на
котором он сложен и шрифт, которым он напечатан, считается вечным и
нерушимым.
Турецкий язык в османские времена стал тяжелым и искусственным,
заимствовав не только слова, но и целые выражения, даже грамматические
правила из персидского и арабского. С годами он становился все более
напыщенным и неэластичным. В период правления младотурок пресса начала
использовать несколько упрощенный турецкий язык. Этого требовали
политические, военные, пропагандистские цели.
После внедрения латиницы открылись возможности для более глубокой
языковой реформы. Мустафа Кемаль основал лингвистическое общество. Оно
поставило себе задачей уменьшить и постепенно удалить арабские и
грамматические заимствования, многие из которых закрепились в турецком
культурном языке.
Затем последовало более смелое наступление на сами персидские и
арабские слова, сопровождавшееся перехлестами. Арабские и персидские языки
были классическими языками для турок и внесли в турецкий такие же элементы,
как греческий и латинский в европейские языки. Радикалы из лингвистического
общества были настроены против арабских и персидских слов как таковых, даже
если они составляли значительную часть языка, на котором каждый день
говорил турок. Общество готовило и публиковало список чужеродных слов,
осужденных на выселение. А тем временем исследователи собирали «чисто
турецкие» слова из диалектов, других тюркских языков, древних текстов,
чтобы найти замену. Когда ничего подходящего не находили, изобретали новые
слова. Термины европейского происхождения, столь же чуждые турецкому языку,
не подвергались гонениям, и даже импортировались, чтобы заполнить пустоту,
создавшуюся после отказа от арабских и персидских слов.
Реформа была нужна, но отнюдь не все соглашались с крайними мерами.
Попытка отделиться от тысячелетнего культурного наследия вызывала скорее
обеднение, чем очищение языка. В 1935 году новая директива остановила на
некоторое время изгнание привычных слов, восстановила какую-то часть
