Майтнер не имела возможности экспериментировать, она вела лишь расчеты.
Фриш немедленно поставил в известность об открытии своего учителя
Нильса Бора. В середине февраля 1939 года Бор поехал в США и рассказал об
открытии деления урана на лекции в Пристанском университете. В тот же день
об этом узнал Ферми. После вручения ему Нобелевской премии Ферми решил не
возвращаться в фашистскую Италию и переехал в США.
Майтнер и Фриш тем временем направили в английский журнал "Нейчур"
("Природа") письмо о своем открытии. Их заметка появилась в журнале 18
февраля 1939 года. Но уже 30 января 1939 года Фредерик Жолио-Кюри
представил в "Труды Парижской академии наук" статью, под названием
"Взрывное расщепление ядер урана и тория под воздействием нейтронов".
В ней он смог экспериментально доказать деление ядер урана. А еще
через три недели он же первый увидел замечательную реакцию. На девятьсот
второй фотографии, снятой в камере Вильсона, наполненной газообразным
скоплением урана, четко вырисовывался след нового ядра, возникшего при
делении ядра урана.
Широкие исследования нового явления начались и в Советском Союзе. В
Ленинграде, в Радиевом институте, ими руководил крупнейший ученый Виталий
Григорьевич Хлопин. Замечательный теоретик Яков Ильич Френкель разработал
первую теорию деления атомных ядер. А еще спустя несколько месяцев молодые
советские физики Георгий Николаевич Флеров и Константин Антонович Петржак,
руководствуясь работами Френкеля, достигли нового успеха. Они открыли, что
ядра урана могут делится на крупные части даже без бомбардировок нейтронами
- сами по себе, настолько они не устойчивы.
Конечно, не надо понимать эту неустойчивость как поголовный распад
всех урановых ядер за короткое время. Вероятность такого самопроизвольного
деления уранового ядра - величина совершенно ничтожная. Но даже в небольшом
кусочке урана ядер столь много, что каждый час несколько из них
разваливаются на осколки.
Американского физика Луиса Альвареса, известие об опубликованной Ганом и
Штрассером статье застало в одно январское утро 1939 года в кресле
парикмахера. Он спокойно просматривал газету, как вдруг ему бросился в
глаза скромный заголовок: «Атом урана разделен на две половины».
Через мгновение к изумлению парикмахера и посетителей, ожидавших очереди,
странный клиент выбежал из парикмахерской, наполовину подстриженный, с
салфеткой, туго завязанной вокруг шеи и развевающейся на ветру. Не обращая
внимания на удивленных прохожих, физик мчался в лабораторию Калифорнийского
университета, где он работал, чтобы сообщить о потрясающей новости своим
коллегам. Те поначалу были ошарашены весьма оригинальным видом
размахивающего газетой Альвареса, но, когда услышали о сенсационном
открытии, тотчас же забыли о его необычной прическе.
Да, это была подлинная сенсация в науке. Но Жолио-Кюри установил и другой
важнейший факт: распад уранового ядра носит характер взрыва, при котором
образующиеся осколки разлетаются в стороны с огромной скоростью. Пока
удавалось расколоть лишь отдельные ядра, энергия осколков только нагревала
кусок урана. Если же число делений будет велико, то при этом выделится
огромное количество энергии.
Но где раздобыть такое количество нейтронов, чтобы одновременно
бомбардировать ими большое число ядер урана? Ведь известные ученым
источники нейтронов давали их во много миллиардов раз меньше, чем
требовалось. На помощь пришла сама природа. Жолио-Кюри обнаружил, что при
делении ядра урана из него вылетает несколько нейтронов. Попав в ядра
соседних атомов, они должны привести к новому распаду— начнется так
называемая цепная реакция. А поскольку эти процессы длятся миллионные доли
секунды, сразу выделится колоссальная энергия — неизбежен взрыв. Казалось
бы, все ясно. Но ведь куски урана уже не раз облучали нейтронами, а они при
этом не взрывались, т. е. цепная реакция не возникала. Видимо, нужны еще
какие-то условия. Какие же? На этот вопрос Фредерик Жолио-Кюри ответить
пока не мог.
И все же ответ был найден. Нашли его в том же 1939 году молодые советские
ученые Я. Б. Зельдович и Ю. Б. Харитон. В своих работах они установили, что
есть два пути развития цепной ядерной реакции. Первый — нужно увеличить
размеры куска урана, так как при облучении маленького куска многие
выделившиеся вновь нейтроны могут вылететь из него, не встретив на своем
пути ни одного ядра. С ростом массы урана вероятность попадания нейтрона в
цель, естественно, возрастает.
Есть и другой путь: обогащение урана изотопом 235. Дело в том, что
природный уран имеет два основных изотопа, атомный вес которых равен 238 и
235. В ядре первого из них, на долю которого приходится в 140 раз больше
атомов, имеется на три нейтрона больше. «Бедный» нейтронами уран-235 жадно
их поглощает — гораздо сильней, чем его «зажиточный» брат, который даже не
делится на части, а превращается в другой элемент. Это свойство изотопа
ученые в дальнейшем использовали для получения искусственных трансурановых
элементов. Для цепной же реакции равнодушие урана-238 к нейтронам
оказывается губительным: процесс чахнет, не успев набрать силу. Зато чем
больше в уране «жадных» до нейтронов атомов изотопа 235, тем энергичнее
пойдет реакция.
Но, чтобы начался процесс, нужен еще и первый нейтрон — та «спичка»,
которая должна вызвать атомный «пожар». Конечно, для этой цели можно
воспользоваться обычными нейтронными источниками, которые ученые и ранее
применяли в своих исследованиях, — не очень удобно, но можно. А нет ли
более подходящей «спички»?
Есть. Ее нашли другие советские ученые К. А. Петржак и Отто Ган Н. Флеров.
Исследуя в 1939—1940 годах поведение урана, они пришли к выводу, что ядра
этого элемента способны распадаться самопроизвольно. Это подтвердили
результаты опытов, проведенных ими в одной из ленинградских лабораторий.
Но, может быть, уран распадался не сам, а, например, под действием
космических лучей: ведь Земля непрерывно находится под их обстрелом.
Значит, опыты нужно повторить глубоко под землей, куда не проникают эти
космические гости. Посоветовавшись с крупнейшим советским ученым-атомником
И. В. Курчатовым, молодые исследователи решили провести эксперименты на
какой-нибудь станции Московского метрополитена. В Наркомате путей сообщения
это не встретило препятствий, и вскоре в кабинет начальника станции метро
«Динамо», находившейся на глубине 50 метров, на плечах научных работников
была доставлена аппаратура, которая весила около трех тонн.
Как всегда, мимо проходили голубые поезда, тысячи пассажиров спускались и
поднимались по эскалатору, и никто из них не предполагал, что где-то совсем
рядом ведутся опыты, значение которых трудно переоценить. И вот, наконец,
получены результаты, аналогичные тем, которые наблюдались в Ленинграде.
Сомнения не было: ядрам урана присущ самопроизвольный распад. Чтобы
заметить его, нужно было проявить незаурядное экспериментаторское
мастерство: за 1 час из каждых 60 000 000 000 000 атомов урана распадается
лишь один. Поистине — капля в море!
К. А. Петржак и Отто Ган Н. Флеров вписали заключительную страницу в ту
часть биографии урана, которая предшествовавала проведению первой в мире
цепной реакции. Ее осуществил 2 декабря 1942 года Энрико Ферми.
В конце 30-х годов Ферми, как и многие другие крупные ученые, спасаясь от
фашизма, вынужден был эмигрировать в Америку. Здесь он намеревался
продолжить свои важнейшие эксперименты. Но для этого требовалось немало
денег. Нужно было убедить американское правительство в том, что опыты Ферми
позволят получить мощное атомное оружие, которое можно будет использовать
для борьбы с фашизмом. Эту миссию взял на себя Альберт Эйнштейн. Он пишет
письмо президенту США Франклину Рузвельту, которое начинается словами:
«Сэр! Последняя работа Э. Ферми и Л. Сцилларда, с которой я ознакомился в
рукописи, позволяет надеяться, что элемент уран в ближайшем будущем может
быть превращен в новый важный источник энергии...». В письме ученый
призывал правительство начать финансирование работ по исследованию урана.
Учитывая огромный авторитет Эйнштейна и серьезность международной
обстановки, Рузвельт дал свое согласие.
В конце 1941 года жители Чикаго могли заметить царившее на территории
одного из стадионов необычное оживление, которое не имело к спорту ни
малейшего отношения. К воротам его то и дело подъезжали машины с грузом.
Многочисленная охрана не разрешала посторонним даже приближаться к ограде
стадиона. Здесь, на теннисных кортах, расположенных под западной трибуной,
Энрико Ферми готовил свой опаснейший эксперимент — осуществление
контролируемой цепной реакции деления ядер урана. Работы по сооружению
первого в мире ядерного реактора велись днем и ночью в течение года.
Наступило утро 2 декабря 1942 года. Всю ночь ученые не смыкали глаз, снова
и снова проверяя расчеты. Шутка ли сказать: стадион находится в самом
центре многомиллионного города, и хотя расчеты убеждали в том, что реакция
в атомном котле будет замедленной, т. е. не будет носить взрывного
характера, рисковать жизнью сотен тысяч людей никто не имел права. День уже
давно начался, пора было завтракать, но об этом все забыли — не терпелось
как можно скорее приступить к штурму атома. Однако Ферми не торопится: надо
дать уставшим людям отдохнуть, нужна разрядка, чтобы затем снова все
тщательно взвесить и обдумать. Осторожность и еще раз осторожность. И вот,
когда все ждали команду начать эксперимент, Ферми произнес свою знаменитую
фразу, вошедшую в историю покорения атома, — всего два слова: «Идемте-ка
