Павел Михайлович Третьяков
ПАВЕЛ МИХАЙЛОВИЧ ТРЕТЬЯКОВ
Государственная Третьяковская галерея - национальная галерея русской
живописи, является художественным музеем мирового значения. Она была
создана русским меценатом Павлом Михайловичем Третьяковым. Это было дело
крайне непростым, но П.М.Третьяков отдал все свои силы созданию
национального музея русского искусства, который, изначально, по его идее,
стал бы достоянием народа.
Собирательство различного рода коллекций, в том числе и картин, было
весьма распространенным в среде купечества, а в плане создания картинных
галерей, Третьяков был далеко не пионером. Самую первую художественную
галерею основал коллекционер Свиньин, его галерея, называвшаяся «Русским
музеем», существовала с 1819 по 1839 годы, а впоследствии была продана на
аукционе. Также, в 1840-1860 гг. коллекционер Прянишников из Санкт-
Петербурга и коллекционеры Кокорев и Солдатенков имели большие коллекции
картин. Но их собрания преследовали цель собирательства как такового, в то
время как собирательная деятельность П.М.Третьякова не имела решительно
ничего общего с такого рода мотивами купеческого коллекционирования, она
велась иными методами и имела иную высокую цель.
Отец и дед П.М.Третьякова были купцами. Сам он с малых лет помогал
отцу торговать в лавке, бегал по поручениям, выносил мусор и учился вести
записи в торговых книгах, а после смерти отца он вел вместе с братом все
торговые дела.
В характере П.М.Третьякова - основателя галереи, сохранились
некоторые черты, напоминающие о купеческих традициях семьи и личного опыта,
но к счастью для великого дела - создания галереи, это были черты
совершенного бескорыстия, руководства интересами России и русской культуры,
обращенные на пользу большого культурного начинания. Третьяков привык
уважать крепость данного раз слова, и делал это для того, чтобы вести дела
с художниками честно и открыто, внушая им веру в солидность и прочность
предпринятого им дела - создания галереи русской живописи.
Третьяков относился к начатому делу бережно, по-хозяйски. Предприняв
дело гигантского, не виданного для сил одного человека размаха и затратив
на это миллионное состояние, Третьяков никогда не переплачивал за картины
больше того, что считал нужным, и берег деньги не ради них самих, а лишь
для того, чтобы иметь средства приобрести для галереи лучшие произведения
русской живописи, и в случае необходимости, платить авторам вперед,
поддерживая их, давая возможность спокойной творческой работы над
картинами.
Павел Михайлович Третьяков избегал в быту роскоши и излишеств для
того, чтобы молча и скромно помогать нуждающимся художникам, обеспечивать
их вдов и сирот, достраивать и расширять галерею.
Он стал одним из самых передовых людей России с демократическими и
патриотическими взглядами, с глубоким знанием и пониманием искусства, с
тонким художественным чутьем, развитым до высшей степени. Так, в музыке
существует понятие «абсолютный слух». И если есть в живописи «абсолютное
зрение» в смысле безупречного художественного вкуса, то им сполна обладал
П.М.Третьяков.
П.М.Третьяков начал свою деятельность по собиранию картин русских
художников в 1856 году с приобретения картины «Искушение», работы Николая
Шильдера и и уже в 1860 г., когда ему было еще 29 лет (!), решил, что
подарит свою коллекцию городу, сделает ее народным достоянием. В
завещательном письме 1860 г. П.М.Третьяков пишет, что капитал он завещает
«на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной
галереи», и добавляет, что «желал бы оставить национальную галерею, то есть
состоящую из картин русских художников». В письме к вдове художника Нестора
Кукольника в 1870 г., Третьяков вновь подтверждает, что его собрание
«картин русской школы и портретов русских писателей, композиторов и вообще
деятелей по художественной и ученой части» поступит в собственность города
Москвы. И наконец, в письме к Стасову в 1895г. Третьяков, повторяя свое
желание, «чтобы наше собрание всегда было в Москве и ей принадлежало»,-
добавляет: «...а что пользоваться собранием может весь русский народ, это
само собой известно!»
Огромная историческая заслуга Третьякова - это его непоколебимая вера
в торжество русской национальной школы живописи - вера, возникшая в конце
50-х годов прошлого столетия и пронесенная им через всю жизнь, через все
трудности и испытания. Можно с уверенностью сказать, что в наступившем в
конце 19 века триумфе русской живописи личная заслуга П.М.Третьякова
исключительно велика и неоценима.
В письмах Третьякова сохранились свидетельства этой его горячей веры.
Вот одно из них. В письме к художнику Риццони от 18 февраля 1865 года он
писал: «В прошедшем письме к Вам, может показаться непонятным мое
выражение: «Вот тогда мы поговорили бы с неверующими» - я поясню Вам его:
многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства
и уверяют, что если иногда какой художник наш напишет недурную вещь, то как-
то случайно, и что он же потом увеличит собой ряд бездарностей. Вы знаете,
я иного мнения, иначе я не собирал бы коллекцию русских картин, но иногда
не мог не согласиться с приводимыми фактами; и вот всякий успех, каждый шаг
вперед мне очень дороги, и очень бы был я счастлив, если бы дождался на
нашей улице праздника». И примерно через месяц, возвращаясь к той же мысли,
Третьяков пишет: «Я как-то невольно верую в свою надежду: наша русская
школа не последнею будет - было, действительно, пасмурное время, и довольно
долго, но теперь туман проясняется».
Эта вера Третьякова не была слепым предчувствием, она опиралась на
вдумчивое наблюдение за развитием русской живописи, на глубокое тонкое
понимание формирующихся на демократической основе национальных идеалов.
Так, еще в 1857 году П.М.Третьяков писал художнику-пейзажисту
А.Г.Горавскому: «Об моем пейзаже, я Вас покорнейше попрошу оставить его, и
вместо него написать мне когда-нибудь новый. Мне не нужно ни богатой
природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких
чудес». Вместо этого Третьяков просил изображать простую природу, пусть
даже самую невзрачную, «да чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во
всем может быть, это дело художника».
В этой записке выражен тот самый эстетический принцип формирования
галереи, возникший в результате продумывания путей развития русской
национальной живописи, угадывания ее прогрессивных тенденций задолго до
возникновения саврасовской картины «Грачи прилетели», пейзажей Васильева,
Левитана, Серого, Остроухова и Нестерова - художников, сумевших в правдивом
изображении природы России передать присущие ей поэзию и очарование.
Интересные высказывания П.М.Третьякова можно встретить и в переписке
с Верещагиным по поводу изображения современной им русско-турецкой войны
1877-1878 годов за независимость Болгарии от Турции, войны, в которой
Россия выступила на стороне Болгарии. Узнав от Стасова, что Верещагин
собирается ехать на фронт, чтобы писать серию картин об этой войне,
П.М.Третьяков пишет Стасову: «Только может быть в далеком будущем будет
оценена жертва, принесенная русским народом». Третьяков предлагает
Верещагину уплатить вперед большую сумму за его работу: «Как ни странно
приобретать коллекцию, не зная содержание ее, но Верещагин такой художник,
что в этом случае на него можно положиться, тем более, что помещая в
частные руки, он не будет связан выбором сюжетов и наверное, будет
проникнут духом принесенной народной жертвы и блестящих подвигов русских
солдат и некоторых отдельных личностей, благодаря которым дело наше
выгорело, несмотря на неумелость руководителей и глупость и подлость многих
личностей». И, переходя к картине Верещагина «Пленные», Павел Михайлович
пишет, что она «одна сама по себе не представляет страницы из болгарской
войны, подобные сцены могут быть и в Афганистане, да и во многих местах; я
на нее смотрю как на преддверие в коллекцию».
Это письмо вызвало восторг Стасова, который писал, что в деле
русского искусства он его считает историческим.
Иного мнения был Верещагин: «Что касается Вашего письма к В.В.Стасову
по поводу виденной Вами моей картины, то очевидно, что мы с Вами расходимся
немного в оценке моих работ и очень много в их направлении. Передо мной,
как перед художником, Война, и я Ее бью, сколько у меня есть сил; сильны
ли, действительны ли мои удары - это вопрос, вопрос моего таланта, но я бью
с размаха и без пощады. Вас же, очевидно, занимает не столько вообще
мировая идея войны, сколько ее частность, например в данном случае «жертвы
русского народа», блестящие подвиги русских солдат и некоторых отдельных
личностей, поэтому и картина моя, Вами виденная, кажется Вам достойной быть
только «преддверием будущей коллекции». Я же эту картину считаю одною из
самых существенных из всех мною сделанных и имеющих быть сделанными.
Признаюсь, я немного удивляюсь, как Вы, Павел Михайлович, как мне казалось,
понявший мои туркестанские работы, могли рассчитывать найти во мне и то
миросозерцание и ту податливость, которые очевидно, Вам так дороги...»
П.М.Третьяков отвечает на это: «И Вы и я не за войну, а против нее.
Война есть насилие и самое грубое, кто же за насилие? Но эта война
исключительная, не с завоевательной целью, а с освободительной, созданная
самыми образованными нациями, имевшими полнейшую возможность устранить ее и
не сделавших это из эгоизма, из торгашества. Изображение не блестящих
подвигов, в парадном смысле, имел я в виду, а жертв, принесенных и
сопряженных со всеми ужасами войны. А это ли не бич войны?»
Высказанный П.М.Третьяковым взгляд на войну, требующий учитывать ее
цель, замечательно опровергает пацифистский оттенок приведенных слов
Верещагина, а противопоставление блестящих подвигов русских солдат под
Плевной «глупости и подлости» руководителей царской России, показывает
демократический характер убеждений Третьякова и выявляет все величие его
Страницы: 1, 2
