Взгляды Ойстраха на мышечную свободу как компонент целостной свободы выражения нужно трактовать диалектически и не смешивать с обычными случаями, когда зажатые руки мешают творческому акту.
Проследим теперь основные методы работы Д. Ф. Ойстраха со студентами над сочинением. Его девизом было «не бежать ни в темпах, ни в репертуаре». Продвигаться вперед неуклонно, непрерывно достигая максимально возможного артистизма, «Нельзя даже два дня находиться в своей работе в одной точке. Хотя бы понемногу, но следует продвигаться вперед»,— советовал он. Считал, что есть «великие внутренние законы интерпретации», которые необходимо искать и которым надо неуклонно следовать.
В произведении он видел три слоя значений: сам текст, который является воплощением замысла композитора, контекст эпохи и подтекст сочинения. Кроме этого он выделял и исполнительскую концепцию («исполнительский комментарий»). Соотношение между этими значениями он определял так: «текст не должен маскировать подтекст», «не нужно излишне комментировать исполняемое произведение». Под термином «подтекст» им понималась воплощенная в сочинении жизнь во всем ее богатстве. Например, для романтических сочинений Давид Федорович не боялся и прямых ассоциаций с душевным состоянием человека. Так, в начале Первой сонаты Изаи для скрипки соло он предложил ученику представить себе, будто у него «в груди все клокочет, душа его мечется в отчаянии, он что-то мучитель но переживает внутри себя и не может найти этому выход». И добавлял, что, когда он ясно себе все представит, а отчаяние достигнет апогея и вырвется вовне, должно начаться произведение.
Ойстрах разделял методы работы над миниатюрой и крупной формой в связи с их различной содержательностью и художественной концентрированностью. В миниатюре, считал он, «очень часто присутствует программность. Она здесь более узкая, зримая, связанная с колоритом, жанром, точными эмоциональными ощущениями. В короткое время надо тут уметь сжато сказать все важное».
В миниатюре должен господствовать лаконизм, очень яркие выразительные средства, особенно характеристичные. «Здесь забот о построении самой формы меньше и главное внимание можно уделить тактике: все грани должны быть отшлифованы и блестеть как ограненный драгоценный камень в оправе своего времени. Некоторые меняют оправу и теряют правду». Он обращал особое внимание на поиск нужного колорита и внутреннего (а не внешнего) масштаба мысли.
Иной подход был у него к трактовке крупной формы. Здесь, говорил он, «широкие пласты музыкальных смыслов, программность не всегда проявляются так наглядно, как в миниатюре, она скорее — поток жизни, поток времени. Крупная форма связана с философией, эпическим началом. Тут важно в первую очередь нахождение концепционного, стратегического решения целого». Для крупной формы необходим поиск броских, обобщающих средств, уход от излишней детализации и дробления формы в связи с широким пространством действия,
Давид Федорович советовал студентам убирать мелкие нюансы, укрупнять штрихи, находить широкие мазки. Он добивался от студентов формулировки идеи произведения и продумывания точного плана ее воплощения.
В первую очередь он подталкивал их к нахождению концепционного решения, связанного с уяснением структуры целого во всех ее связях. В эту структуру он включал «опорные точки, те „фонари", которые освещают дорогу,— промежуточные и главную кульминации». Затем обращал внимание на установление смысловых интонационных связей — арок.
В понятие целостности для Ойстраха входил не только замысел, но и его реализация на эстраде, сам звуковой процесс как носитель художественного смысла. Отсюда он был так строг к малейшей неточности, тем более к «грязной» игре, плохому звучанию, примитивной фразировке и другим недостаткам, которые, по его мнению, могут свести на нет все усилия исполнителя. Он говорил: «Достаточно допустить малейшую неточность в концерте Бетховена, и атмосфера духовной чистоты в зале будет непоправимо испорчена».
Давид Федорович рекомендовал начинать работу над новым сочинением с ознакомления с творчеством композитора, эпохой, советовал прослушать несколько хороших записей, чтобы составить себе мнение о стиле, характере произведения, тех трудностях, которые в нем есть. Затем лучше всего, по его мнению, много кратно выгрываться в сочинение по нотам в темпе, по возможности приближенном к конечному (на первых порах возможно замедление некоторых особо трудных мест или их пропуск), пока этот процесс «вживания в произведение» не начнет приносить свои плоды. Лишь после этого можно доучить неполучаюшиеся места. Но таковых, по его мнению, к этому времени будет уже не много.
В процессе работы в классе Давид Федорович больше всего внимания уделял поиску путей созидания самостоятельной исполнительской концепции, в первую очередь нахождению основного масштаба целого («монолит»), который отвечал бы образам сочинения и возможностям исполнителя.
Важнейшим средством построения целостного решения сочинения Давид Федорович считал темп. Он говорил: «Темп, которым ты играешь,— не скорость пальцев, а интенсивность развертывания музыкальной мысли. Убыстрение — смерть для музыки». Важным он считал нахождение верного решения темпового соотношения частей и разделов формы, своеобразное построение «темповых волн». Определение главного темпа исполнения зависит целиком, по его мнению, от образности сочинения, его глубинной идеи, а также от концепционного решения интерпретатора.
Все фразировочные моменты Давид Федорович требовал увязывать с основным темпом движения музыкальной мысли. Если темп подвижен, фразировка должна быть более обобщенной, и наоборот. Но даже в медленных темпах он обращал внимание на более широкие фразировочные «волны». В вопросах фразировки Ойстрах в большой мере полагался на интуицию ученика, его внутреннее ощущение течения музыки. Но всегда возражал против примитивной или надуманной фразировки.
Давид Федорович очень подробно разбирал в классе причины неудач, не допускал бездумного повторения неудавшегося места, зубрежки. Требовал анализа, «выявления причины неудачи (да же зачастую без скрипки), а затем устранения ее путем упражнений в медленном темпе, достижения точности и технического совершенства», вспоминает О. Крыса.
У Давида Федоровича сложилась в процессе преподавания достаточно стройная система взглядов на учебный репертуар. Он здесь и соединял и разделял свой собственный опыт концертанта и педагога.
Составление программы «выражалось в формуле: западная сонатная классика плюс виртуозные пьесы, плюс два-три советских произведения.
Для развития мелкой штриховой техники он любил давать такие сочинения, как пьесы Сарасате, Скерцо-тарантеллу Венявского, Интродукцию и рондо каприччиозо Сен-Санса, для крупной - Скерцо Брамса, Прелюдию Е-dur Баха, Ргеsto Баха из g-moll,ной Сонаты, квинтовый Этюд Мостраса и другие сочинения.
Широко проходились в классе и камерные сочинения — сонаты Моцарта, Бетховена, Брамса, Бартока, Прокофьева, Бабаджаняна и многие другие. Ойстрах считал, что в процессе работы над ними воспитываются ценнейшие качества исполнителя: ансамбле вое мастерство, умение слышать партнера, достижение глубины интерпретации музыки. Кроме того, «это расширяет кругозор, развивает музыкальное чутье, помогает воспитанию хорошего художественного вкуса.
Особая работа шла в классе по подготовке к непосредственному исполнению на эстраде. Сам Давид Федорович всегда очень волновался, хорошо знал это состояние и помогал своими советами преодолеть его на эстраде: воспитывал устойчивость игры, точное осознание целей, своих возможностей, приближал занятия к обстановке будущего выступления ученика, внушал им, что ощущение волнения перед выступлением необходимо воспринимать не как зло, с которым нужно бороться, а как необходимое состояние артиста, когда он творит музыку, когда к нему может прийти вдохновенье. "Если ты, выходя на эстраду, не ощущаешь ватных ног и розового тумана перед глазами,— говорил он,— в тебе погиб артист!" Ойстрах делил эстрадное волнение на три периода: первый, наиболее опасный, преодолеть который можно лишь путем «мобилизации всех нервных и физических ресурсов»; второй, когда артист успокаивается и может себя контролировать, и последний - основной, завершающий, когда появляется полная свобода действий и радость творчества. Именно это последнее чувство надо запоминать, к нему стремиться.
Давид Федорович Ойстрах являлся выдающимся педагогом воспитавшим целую плеяду скрипачей – лауреатов международных конкурсов: В. Климов, О. Пархоменко, О. Каверзнева, В. Пикайзен, С. Снитковский, Ж. Тер – Мергерян, Р. Файн, Н. Бейлина, О. Крыса, И. Ойстрах, Л. Закс, Л. Исакадзе, А. Михлин, И. Политковский, М. Русин, И. Фролов, Г. Кремер. В его класс стекались ученики из разных стран мира: французы – М. Буссино, Д. Артюр; турчанка – Э. Эндуран; австралийка – М. Берил – Кимбер и т.д. Каждый из его учеников развивает традиции своего учителя, претворяя их в жизнь и в исполнительской, и в педагогической деятельности. Эта самостоятельность — результат той гигантской работы, которую проводил он в классе, развивая интеллект учеников, их умение слушать и слышать музыку, время, в котором мы живем. Своей инициативой он умел пробуждать встречную инициативу студента, инициативу его творческого мышления.
Он сумел применить на практике свои огромные знания возможностей человека, инструмента, сумел поймать точный «алгоритм» действия исполнителя, создать систему, в фокусе которой лежали удивительно тонко увиденные методы развития индивидуальности. Его уроки всегда проходили на большом творческом накале, отдаче всех душевных и физических сил, приучали студентов к этой высокой концентрации творческой энергии, непрерывной работе мысли, эмоциональному подъему.
Именно эти стороны педагогического таланта Д. Ф. Ойстраха и определили его значение как выдающегося педагога, чье искусство органично соединило в себе лучшие традиции русской и советской скрипичной школы.
Литература
1.Музыкальное исполнительство и педагогика. История и современность. Сборник статей. «М.»1991.
2. Д. Ф. Ойстрах. Воспоминания. Статьи. Интервью. Письма. «М.» 1978.
3. И. Ямпольский. Давид Ойстрах. 2-е изд. «М.» 1968.
4. Л. Н. Раабен. История русского и советского скрипичного искусства.
5. В. Юзефович. Давид Ойстрах. Беседы с Игорем Ойстрахом. 2-е изд. «М.» 1985.
