Представленные в таблице 2 данные позволяют выделить два варианта интегральной оценки доли нестандартно занятых в российской экономике. В первом случае при оценке сверхзанятости мы пользовались данными о продолжительности обычной, а во втором — фактической рабочей недели. Напомним, что различные компоненты "нестандарта" могут сочетаться, так что простое их суммирование неизбежно ведет к двойному счету. Оценки, приводимые в нижних строках таблицы 2, очищены от этого двойного счета. Согласно им, в 2004 г. 25-30% занятых в отечественной экономике имели нестандартные рабочие места.
Таким образом, стандартные формы занятости по-прежнему доминируют на российском рынке труда. Подавляющее большинство работников продолжают трудиться полное рабочее время на условиях постоянной занятости (во всяком случае, формально). Тем не менее границы "стандарта" постепенно "размываются", и это, по-видимому, неизбежный, объективно обусловленный процесс. Показательно, что в период посттрансформационного подъема занятость на крупных и средних предприятиях продолжала сокращаться, тогда как в остальной экономике она росла быстрыми темпами. В противном случае в России экономический рост не сопровождался бы созданием новых рабочих мест, как в некоторых других постсоциалистических странах.
Кто чаще всего оказывается нестандартно занятым в России? Анализ показывает, что состав нестандартно занятых (независимо от конкретной формы трудового контракта) характеризуется сильным смещением в сторону определенных социально-демографических групп. Здесь явно преобладают самые молодые и самые старые, малообразованные и не имеющие востребованной профессии, другими словами, работники, отличающиеся низкой конкурентоспособностью на рынке труда. Подобная селективность носит двойственный характер, проявляясь в области и предложения труда, и спроса на него. С одной стороны, малоконкурентоспособные работники выбирают такую занятость как "меньшее зло" по сравнению с незанятостью, лишающей их денежного дохода. С другой — нестандартная занятость в российских условиях связана с наличием значительного массива "плохих" (нестабильных, малооплачиваемых, неквалифицированных и т.п.) рабочих мест, которые занимают лишь "слабые" (с точки зрения конкурентоспособности на рынке труда) кандидаты.
Конечно, данную закономерность нельзя считать универсальной. Так, недозанятость в виде перевода на режим сокращенного рабочего времени или административных отпусков чаще всего охватывала "ядро" рабочей силы — работников зрелого возраста, принятых на условиях постоянного найма, занятых на крупных и средних предприятиях, обладающих достаточно высокой квалификацией. Однако эта форма нестандартной занятости редко перерастала в хроническую, и большинство недозанятых рано или поздно возвращались к работе в нормальном режиме.
В отличие от развитых стран в переходных экономиках "атипичная" занятость выступает зачастую инструментом адаптации к рыночным реформам и связанным с ними шокам. В силу этого приобретают значительные масштабы такие ее формы, как неформальная занятость или недозанятость. В то же время распространенные в развитых странах формы нестандартной занятости — например, неполная или временная — могут встречаться редко.
Ситуация в России подтверждает сказанное. По показателям неполной занятости или самозанятости она далеко отстает не только от развитых, но и от большинства других постсоциалистических стран. Но это с лихвой компенсируется бурным развитием "атипичной" занятости в таких специфических формах, которые редко встречаются в зрелых рыночных экономиках или не встречаются в них вообще. Наиболее яркий пример — работа в ЛПХ. Подобная асимметрия в использовании различных видов нестандартной занятости свидетельствует и о невысоком уровне экономического развития, и о слабой институциональной гибкости рынка труда.
Многие формы нестандартной занятости возникают как реакция на негативные макроэкономические шоки и способствуют уменьшению связанных с ними издержек. Иными словами, они носят преимущественно циклический характер. Это в равной мере справедливо и для развитых, и для постсоциалистических стран. Однако поскольку в России переходный кризис отличался беспрецедентными глубиной и продолжительностью, масштабы и устойчивость некоторых из этих "циклических" форм нестандартной занятости также оказались исключительно велики. Упомянем лишь массовое распространение в кризисных условиях вынужденной неполной занятости и недозанятости. Но как только российская экономика вошла в фазу посттрансформационного подъема, эти формы нестандартной занятости стали быстро исчезать.
Как отмечалось выше, существуют два пути отклонений от стандартных трудовых отношений — формальный (через фиксацию и закрепление нестандартных условий занятости в трудовых контрактах) и неформальный (через отход от стандартных условий по факту независимо от того, что записано в трудовых контрактах). В России дс-стандартизация отношений занятости шла преимущественно по второму пути. Напротив, контрактная неполная или срочная занятость (до самого последнего времени) не пользовалась особой популярностью, что служит еще одним свидетельством того, насколько развитие нестандартной занятости зависит от институциональных характеристик рынка труда. Использование многих форм "атипичной" занятости в России осуществлялось в "институциональных пустотах" (то есть помимо формальных законодательных установлений или вопреки им). Это еще больше ослабляло позиции работающих в нестандартных условиях и ухудшало их экономическое положение.
Как показывают результаты теоретических и эмпирических исследований, распространение нестандартной занятости тесно связано с характером трудового законодательства. Чем жестче регулирование "ядра" занятости, тем выше риск для групп работников с пониженной конкурентоспособностью оказаться в числе нестандартно занятых. Жесткое законодательство о защите занятости значительно повышает трудовые издержки и тем самым делает "стандартного" работника "дороже", сокращая спрос на его услуги. Поэтому формальные правила, надежно защищающие постоянных работников от увольнений и ограничивающие гибкость занятости и рабочего времени, содействуют сжатию стандартной занятости, выталкивая из нее прежде всего женщин, молодежь, пожилых, малообразованных и неквалифицированных. В результате резко увеличивается доля нестандартно занятых. Чрезмерная защита "стандартных" работников — это перераспределительная мера, от которой выигрывают сильные, а проигрывают все остальные.
Ответной реакцией политиков на подобное развитие событий нередко становится стремление к ужесточению норм, регулирующих нестандартную занятость. Однако это только загоняет болезнь вглубь: вследствие избыточной зарегулированное™ трудовых отношений начинает сокращаться общая занятость, растет безработица, усиливается отток населения в сферу экономической неактивности, все больше работников устремляются в теневой сектор. Здесь можно сформулировать такой принцип: чем жестче законодательное регулирование "ядра" рабочей силы, тем шире разрастается "периферия"; чем жестче регулирование и "ядра", и "периферии", тем значительнее общие потери в занятости и тем больше формальные трудовые отношения уступают место неформальным. Но в обоих случаях страдают прежде всего самые слабые.
Глава 3. СТРУКТУРА РОССИЙСКОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ:
ОСОБЕННОСТИ И ДИНАМИКА
Основной эмпирической базой исследования служат данные выборочных обследований населения по проблемам занятости (ОНПЗ) Росстата за 1992—2005 гг. Хотя по своему качеству они вполне сопоставимы с данными аналогичных обследовании, проводимых в других странах, при их использовании возникает немало серьезных методологических затруднений.
Номенклатура отраслевых, профессиональных и образовательных категорий в анкетах ОНПЗ неоднократно менялась. Использовавшаяся в них первоначально традиционная «советская» классификация отраслей народного хозяйства (ОКОНХ) во многом отклонялась от стандартной классификации отраслей, принятой в большинстве стран мира. К параллельной разработке альтернативной Общероссийской классификации видов экономической деятельности, продукции и услуг (ОКДП) Росстат приступил в 1997 г. В 2003 г. она была заменена Общероссийским классификатором видов экономической деятельности (ОКВЭД), идентичным международной классификации ISIC-3, и с 2005 г. Росстат отказался от дальнейшей разработки ОКОНХ. Дополнительные трудности связаны с тем, что первоначально лица, занятые производством продукции в ЛПХ для реализации на рынке, квалифицировались в рамках ОНПЗ либо как безработные, либо как экономически неактивные, но с 1999 г. стали включаться в состав занятых. В начале 1990-х годов в рамках ОНПЗ использовалась классификация видов занятий, состоявшая из четырех укрупненных «советских» категорий — руководители, специалисты, прочие служащие, рабочие. В 1997 г. ей на смену пришел новый Общероссийский классификатор занятий (ОКЗ) из девяти базовых профессиональных групп, идентичный международному классификатору ISСО-88. Что касается образовательной структуры занятости, то в первой половине 1990-х годов в ней выделялись 6, а в последующие годы — 7 уровней образования: лица с начальным профессиональным образованием учитывались вместе с лицами со средним (полным) или основным общим образованием, и лишь с 1997 г. стали выделяться в самостоятельную категорию. Сравнение с данными переписей населения свидетельствует также, что ОНПЗ, по-видимому, дают несколько смешенную картину распределения работников по уровням образования. Если в первые годы их проведения, похоже, имела место некоторая переоценка доли выпускников ссузов, то в самые последние годы доля их выпускников, напротив, стала недооцениваться, но зато стала переоцениваться доля выпускников средних школ.
Поэтому в ряде случаев мы будем отдавать предпочтение альтернативным источникам данных. Так, при описании отраслевой структуры занятости наряду с оценками ОНПЗ мы будем пользоваться оценками Баланса трудовых ресурсов (БТР), которые доступны за более длительный период. В качестве дополнительного источника данных об образовательных характеристиках российской рабочей силы мы обратимся и к переписям населения 1989 и 2002 гг.
Пункт 1. Отраслевая структура занятости
На рисунках 1 и 2 отражены изменения занятости в основных
отраслях российской экономики по двум источникам — БТР (за 1990 — 2004 гг.) и ОНПЗ (за 1992—2004 гг.). Налицо примерно одинаковая картина. Согласно БТР, за 1990—2004 гг. общая численность занятых сократилась на 11,8% (с 75,3 до 66,4 млн. чел.); согласно ОНПЗ, за 1992—2004 гг. она сократилась на 5,3% (с 71,1 до 67,3 млн. чел.). Мы ограничимся обсуждением оценок, полученных на основе БТР (они легко могут быть сопоставлены с параллельными оценками ОНПЗ, представленными на рис. 2).
