Федоровна. Красочное описание личных апартаментов хозяйки дома оставил
Горький, которого поразило "устрашающее количество севрского фарфора:
фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы
и фигурки на туалетном столе и по стенам, на кронштейнах. Это немножко
напоминало магазин посуды". Иначе выглядела обстановка комнат, занимаемых
хозяином: "В кабинете Саввы - все скромно и просто, только на книжном шкафе
стояла бронзовая голова Ивана Грозного, работы Антокольского. За кабинетом
- спальня; обе комнаты своей неуютностью вызывали впечатление жилища
холостяка".
Как представитель одной из крупнейших отечественных фирм С. Т. Морозов
пользовался влиянием в предпринимательских кругах, ряд лет возглавлял
Ярмарочный комитет на крупнейшем российском "торжище" - в Новгороде. Именно
его в 1896 г. выдвинуло купечество для приветствия и поднесения хлеба-соли
на Всероссийской промышленной выставке государю-императору. Получал он и
знаки "монаршей милости": ему было присвоено звание мануфактур-советника,
он состоял членом "высочайше утверждаемого" Московского отделения Совета
торговли и мануфактур. Брался Морозов и за новые дела: основал, например,
крупное химическое акционерное общество "С. Т. Морозов, Крель и Оттман",
зарегистрированное в Германии, но владевшее предприятием в России и
специализировавшееся на производстве красителей ("Я ведь специалист по
краскам" ,-говорил он).
В начале ХХ в. Морозов приобрел известность и в среде лидеров
либерального движения, а в его особняке происходили полулегальные заседания
земцев- конституционалистов. Однако особых симпатий к этим деятелям он,
насколько известно, не питал. Его интересовали другие люди. "Не знаю ,-
писал Горький ,- были ли у Морозова друзья из людей его круга, но раза два,
три, наблюдая его среди купечества, я видел, что он относится к людям
неприязненно, иронически, говорит с ними командующим тоном, а они, видимо,
тоже не очень любили его и как будто немножко побаивались. Но слушали -
внимательно". Друзей в этом кругу у Морозова действительно не было, а
купечество он презрительно называл "волчьей стаей".
Конечно, Морозов не был революционером, т. е. человеком, ставящим себе
целью радикальное изменение жизни общества, ведущим борьбу против системы.
Однако он ощущал потребность в изменении общественных порядков и помогал
революционному движению деньгами. Председатель Совета министров С. Ю. Витте
однажды с негодованием заметил, что такие, как Морозов, "питали революцию
своими миллионами". Задолго до революции Морозов почувствовал ее
приближение. "Вы считаете революцию неизбежной?" - спросил у него Горький.
"Конечно ,- последовал ответ. - Только этим путем и достижима европеизация
России, пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных
драм к трагедии. Это нас сделает другими людьми". Он отдавал себе отчет в
том, что революция могла смести ему подобных, но не был равнодушен к судьбе
страны. Большевикам Морозов помогал вполне осознанно и деньгами и даже
личным участием. Он полагал, что это течение в русском освободительном
движении сыграет "огромную роль".
Кем же он был? Человеком, потерявшем свои социальные ориентиры - или
увидевшим то, что другим было не дано увидеть? Очевидно, и то и другое.
Вступая в безысходный разлад с окружением, он пытался найти себе моральную
опору в иной среде, но тоже без успеха. По словам Горького, "он упорно
искал людей, которые стремились так или иначе осмыслить жизнь, но,
встречаясь и беседуя с ними, Савва не находил слов, чтобы понятно
рассказать себя, и люди уходили от него, унося впечатление темной
спутанности". Пожалуй, только Горький, которого Морозов любил
(познакомились они в конце 1900 г.), отвечал ему взаимной симпатией и
называл своим близким другом. Отношения же с А. П. Чеховым не сложились.
Писатель много раз встречался с ним, бывал в гостях в Покровском, в доме на
Спиридоновке, ездил с ним летом 1902 г. в пермское имение Морозовых
Всеволодо-Вильву, где Савва построил школу имени Чехова. Однако душевной
близости между ними не возникло, наоборот, однажды писатель язвительно
заметил: "Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно".
В разговоре с горьким Морозов однажды сказал, что есть люди, "очень
заинтересованные в том, чтоб я ушел или издох". Такая резкая оценка не была
лишена оснований. Чем больше он отрывался от своего круга, чем дальше
отходил от обычных купеческих "чудачеств", чем сильнее связывал себя с
людьми и делами, враждебными существовавшим порядкам, тем ощутимее было
недоброжелательное отношение к нему и со стороны властей, и со стороны
родственников.
С родней он сколько-нибудь тесных отношений не поддерживал. Некоторые
из родственников Саввы были довольно заметными фигурами и в деловой среде,
и вне ее. Сестра Юлия была замужем за председателем Московского биржевого
комитета, членом Государственного совета Г. А. Крестовниковым. В 1910 г.
они получили потомственное дворянство. Сестра Анна вышла замуж за историка
Г. Ф. Карпова, друга В. О. Ключевского. После смерти Карпова (1891 г.) в
Московском университете была учреждена на морозовские деньги премия его
имени, присуждавшаяся за лучшие исторические работы; его вдова стала
почетным членом Общества истории и древностей российских. Эта ветвь
морозовского рода тоже получила дворянство. Их старший сын А. Г. Карпов
стал крупным дельцом, "сподвижником" П. П. Рябушинского, входил в совет
Московского банка, был директором Товарищества Окуловских писчебумажных
фабрик и, естественно, пайщиком Морозовской мануфактуры. Его брат, Ф. Г.
Карпов, занимал директорский пост в Никольской мануфактуре.
Брат Саввы Сергей Тимофеевич, окончивший юридический факультет
Московского университета, "кандидат прав", активного участия в деловой
жизни не принимал, больше интересовался музыкой и изобразительным
искусством. Однако этот "ипохондрик", женатый на сестре министра А. В.
Кривошеина, основал в Москве музей кустарных промыслов, выстроил для него
специальное здание и передал Москве. В сентябре 1905 г. Сергей Тимофеевич
был избран (а по сути дела, назначен матерью) директором-распорядителем
Никольской мануфактуры.
К началу ХХ в. признанной главой морозовского рода была Мария Федоровна
Морозова, которая умерла в 1911 г. в возрасте 80 лет, скопив 30 млн.
рублей. Чрезвычайно набожная, она была окружена многочисленными
приживалками, не пользовалась электрическим освещением, не читала газет и
журналов, не интересовалась литературой, театром, музыкой, даже не решалась
"из боязни простуды мыться горячей водой с мылом, предпочитая всевозможные
одеколоны". Ей, представителю "темного царства", конечно, были чужды и
окружение старшего сына и его духовный мир. Однако довольно долго она
мирилась с этим: во-первых, Савву практически некем было заменить (его
деловые качества были вне конкуренции), во-вторых, отстранить его от
управления нельзя без нежелательной публичной огласки. Учитывая косвенные
свидетельства, можно заключить, что не раз она, должно быть, пыталась на-
ставить своего сына на путь истинный. Общение с "неблагонадежными" и вообще
интерес Саввы к политическим и социальным вопросам были особенно неприятны
набожной старухе. В конце концов между ними произошел полный разрыв.
9 января 1905 г. Морозов вместе с Горьким был очевидцем "кровавого
воскресенья" в Петербурге и не мог оставаться безучастным. Он посетил
председателя Комитета министров, который так описал этот визит: "Я его
принял, и он мне начал говорить самые крайние речи о необходимости
покончить с самодержавием, об установке парламентарной системы со всеобщими
прямыми и прочими выборами, о том, что так жить нельзя далее, и т. д.". Эти
речи, разумеется, не слишком взволновали Витте.
Голос гражданской совести настойчиво внушал фабриканту Морозову: пора
ему определить свое политическое кредо в надвинувшихся на Россию грозных
событиях. Пора заявить о своей позиции известного в стране общественного
деятеля не в доверительной беседе с Витте, ни в дружеских беседах с
Горьким... Выступать надо было с трибуны. Вернувшись в Москву, Морозов на
несколько дней уединился в своем особняке, составляя программу неотложных
социальных и политических реформ. Этот документ заслуживает того, чтобы на
нем остановиться подробнее. "В числе событий, переживаемых Россией за
последнее время, - говорится в нем, - наибольшее внимание общества
привлекли к себе возникшие в январе повсеместные забастовки рабочих,
сопровождающиеся серьезными народными волнениями... Обращаясь к
исследованию причин последних забастовок, мы наталкиваемся на то в высшей
степени характерное явление, что рабочие, приостановив работу под предлогом
различных недовольств экономического свойства, объединяются затем в группы
вне пределов фабрик и предъявляют целый ряд других, но уже политических
требований". Продолжая анализ, Морозов пишет: "Действительно - отсутствие в
стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области
русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего
того, что происходит в жизни,.. невежество народа, усиленно охраняемые теми
препятствиями, коими обставлено открытие школ, библиотек, читален, словом
всего, что могло бы поднять культурное развитие народа, худшее положение, в
котором находится народ сравнительно с другими перед судом и властью, - все
это задерживает развитие хозяйственной жизни в стране и порождает в народе
