Грозному, противником которого был С.Б.Веселовский, безраздельно
господствовало. Однако, даже учитывая эту поправку, необходимо признать,
что мнение С.Б.Веселовского выглядит достаточно странно.
Парадоксальность оценки концепции С.Ф.Платонова как последнего слова
буржуазной исторической науки советскими историками, - а с ними были
солидарны и крупнейшие русские буржуазные ученые предреволюционных лет (
П.Н.Милюков ) - в том, что сам С.Ф.Платонов - во всяком случае, вначале -
не считал свои взгляды на опричнину оригинальными. В предисловии к первому
изданию “ Очерков по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.”
он писал о той части работы, где было изложено его понимание опричнины: “
Если автору дозволено будет назвать свой труд самостоятельным
исследованием, то он не отнесет такого определения, в его точном смысле, к
первой части “ Очерков”. Многообразие сюжетов и изобилие материалов,
входящих в тему этой части, требовало бы не сжатого очерка, а
многостороннего специального исследования. Автор не имел времени для такого
исследования и не чувствовал в нем надобности. Ученая литература давала ему
возможность собрать достаточный для его цели материал из монографий и
общеизвестных сборников исторических документов”(20).
Не только предисловие, но и само содержание первой части монографии
внешне подтверждает эту несамостоятельность. В общей оценке кризиса России
середины XVI века С.Ф.Платонов солидарен с В.О.Ключевским. Так же, как и
он, причину кризиса С.Ф.Платонов видит в противоречиях, заложенных в
основании Московского государственного и общественного порядка.
“Первое из этих противоречий, - пишет С.Ф.Платонов, - можно назвать
политическим и определить словами В.О.Ключесвского: “Это противоречие
состояло в том, что московский государь, которого код истории вел к
демократическому полновластию, должен был действовать посредством очень
аристократической администрации”. Такой порядок вещей привел к открытому
столкновению московской власти с родовитым боярством во второй половине XVI
века. Второе противоречие было социальным и состояло в том, что под
давлением военных нужд государства, с целью лучшего устройства
государственной обороны, интересы промышленного и земледельческого класса,
труд которого служил основанием народного хозяйства, систематически
приносились в жертву интересам служилых землевладельцев, не участвовавших
непосредственно в производительной деятельности страны”(21).
И в оценке опричнины, как государственной реформы, направленной
против потомства удельных князей, у С.Ф.Платонова были предшественники. Он
пишет: “ Только К.Н.Бестужев-Рюмин, Е.А.Белов и С.М.Середонин склонны
придавать опричнине большой политический смысл: они думают, что опричнина
направлялась против потомства удельных князей и имела целью сломить их
традиционные права и преимущества. Однако такой, по нашему мнению, близкий
к истине, взгляд не раскрыт с желаемою полнотою, и это заставляет нас
остановиться на опричнине для того, чтобы показать, какими своими
последствиями и почему опричнина повлияла на развитие Смуты в московском
обществе” (22).
Анализ взглядов С.Ф.Платонова и его предшественников позволяет
объяснить парадоксальность оценок его исторической концепции.
С.Ф.Платонов не выдвинул в точном смысле этого слова новой концепции
правления Ивана Грозного - тогда казалось, что все мыслимые точки зрения на
его царствование уже высказаны. Платонов сделал большее. Он изменил сам
подход к теме. До С.Ф.Платонова историков занимала личность Ивана Грозного.
И от личности, так или иначе понимая ее, они шли к собственно истории
России. С.Ф.Платонов начал с другого конца, с истории России. Россия
перестала быть простым продолжением Грозного. Она обособилась и сразу стало
ясно, насколько тесно XVI век в русской истории связан с событиями
предшествовавших веков. Время правления Ивана Грозного, сама опричнина,
эмансипированная от его личности, легко вписалась в общую канву русской
истории, оказалась связана и с общим направлением и с традициями
предшествующих царствований. “Упразднился старый взгляд на опричнину как на
бессмысленную затею полоумного тирана. В ней видят применение к крупной
земельной аристократии того “вывода”, который московская власть обычно
применяла к командующим классам покоренных земель. Вывод крупных
землевладельцев с их вотчин сопровождался дроблением их владений и
передачей земли в условное пользование мелкого служилого люда”, - писал
С.Ф.Платонов(23).
Полное изменение подхода, полное изменение методики исследования
заставило С.Ф.Платонова обратиться к совсем другому кругу источников и в
значительной степени расширить самый его круг. Анализу опричнины Платонов
предваряет чрезвычайно емкий обзор социально-экономического положения в
России второй половины XVI века. Обзор этот написан на основе разрядных,
писцовых, дозорных переписных книг, Книги Большого Чертежу, а также
монастырских грамот и местных источников.
И само понимание цели и назначения опричнины С.Ф.Платонов выводил не
только из политических мотивов ее учреждения, но и на равных основаниях из
ее территориального состава и экономических нужд. В свою очередь,
территориальным составом опричнины обосновываются и подтверждаются
политические намерения ее организаторов.
Таким образом, можно сказать, что вклад С.Ф.Платонова в русскую
историографию второй половины XVI в. состоял, в первую очередь, в новом
подходе к данной теме. Этот подход оказался чрезвычайно продуктивным и, в
первую очередь, для опровержения концепции опричнины, предложенной самим
Платоновым. Тщательный анализ источников (отметим, что по большей части тех
же, которыми пользовался и Платонов ), проделанный сначала С.Б.Веселовским,
и в дальнейшем расширенный и углубленный А.А.Зиминым, В.Б.Кобриным и
Р.Г.Скрынниковым, показал, что опричнину невозможно свести к попыткам
верховной власти подавить сопротивление аристократии и уничтожить ее
традиционные права и привилегии; в разное время опричнина была направлена
не только против боярства и княжат, но и против верхов церкви, приказной
бюрократии, против рядового дворянства, то есть тех слоев, которые
изначально были главными союзниками великокняжеской власти, рука об руку с
которыми великокняжеская власть прошла весь путь своего возвышения. Тем
самым методика Платонова, ее применение к настоящему времени полностью и
окончательно разрушили концепцию опричнины, которая выдела в ней (в
опричнине) правильную государственную реформу, направленную на слом
вотчинного землевладения служилых княжат “ вообще, на всем его
пространстве”(24). В итоге мы вернулись к тому положению, которое
существовало в изучении данной темы (правда, на несколько другом уровне )
перед выходом монографии Платонова, и сейчас, так же, как и тогда, остается
загадкой, что же все-таки и для чего учреждалось в 1565 и было уничтожено в
1572 году, уничтожено под страхом наказания кнутом за само упоминание
этого; для чего понадобилось Грозному делить государство на две части -
земщину и опричнину, для чего понадобилось ему казнями и преследованиями
дворян, приказных, церковных иерархов подрывать главные опоры своей власти?
Современная советская историография часто предъявляет Грозному
обвинение в несоответствии цели и средств, в отсутствии логики и смысла в
проводимых им репрессиях. Но основано это обвинение по большей части на
недоразумении. Дело в том, что узкая антибоярская направленность его
политики была приписана Грозному самими историками “из общих соображений”
(такая политика считалась разумной и оправданной); впоследствии, не найдя
подтверждения этой концепции в документах, историки решили, что в этом
виноваты не они, а Грозный. Оказалось как-то забытым, что в грамоте,
доставленной из Александровской слободы в Москву 3 января 1565 года и
ознаменовавшей собой начало опричнины, царь говорит, что “гнев свой” он
“положил” “на архиепископов и епископов и на архимандритов и на игуменов, и
на бояр своих и на дворецкого и конюшего и на окольничих и на казначеев и
на дьяков и на детей боярских и на всех приказных людей”(25).
То есть мы можем констатировать высокую степень совпадения между теми
слоями, которые в наибольшей степени вызвали гнев Грозного в период,
непосредственно предшествовавший опричнине, и теми, кто в наибольшей
степени от опричнины пострадал. Это совпадение, на наш взгляд, достаточно
убедительно опровергает тезис об отсутствии системы в действиях Грозного и,
следовательно, позволяет вновь поставить вопрос, чего же хотел и чего
добивался Грозный, вводя опричнину. Ответ на него, как представляется,
следует искать не в результатах опричнины, которые на взгляд самого
Грозного отнюдь не оправдали его ожиданий, а в тех обстоятельствах, которые
предшествовали ее учреждению.
Смысл вышеприведенной цитаты из грамоты Грозного достаточно ясен: он
явно свидетельствует о том, что Ивана IV полностью не устраивал весь
комплекс отношений, сложившихся между ним и другими властями, с которыми он
исторически принужден был делить власть и ответственность за судьбы России.
В чем же причина столь острого и глобального по своей сути конфликта (без
особого преувеличения можно говорить о практически полной изоляции Ивана
IV) между ним и другими властями, традиционно наряду с великокняжеской
властью правящими Россией?
По-видимому, главным объяснением его следует считать, с одной
