живопись Боттичелли. Мощь и свобода Леонардо смущали их своей
новизной. А замыслы его в градостроительстве и инженерном деле
казались слишком смелыми, несбыточными. Похоже, что Лоренцо более
всего ценил в Леонардо музыканта, действительно наслаждаясь его игрой
на лире.
И вот Леонардо обращается к другому властителю – Людовику Моро,
который правит Миланом. Милан ведет в это время войну с Венецией. И
потому Леонардо в первую очередь старается убедить миланского герцога,
что может быть полезен ему в военном деле.
По свидетельству современников, Леонардо был прекрасен собой,
пропорционально сложен, изящен, с привлекательным лицом. Одевался
щегольски, носил красный плащ, доходивший до колен, хотя в моде были
длинные одежды. До середины груди ниспадала его прекрасная борода,
вьющаяся и хорошо расчесанная. Он был обворожителен в беседе и
привлекал к себе человеческие сердца.
Даже когда он сравнительно мало зарабатывал, всегда держал лошадей,
которых любил больше всех других животных.
Мы знаем также, что он постоянно рисовал и записывал.
До нас дошло около семи тысяч страниц, покрытых записями или
рисунками Леонардо.
Один из первых исследователей этих рукописных сокровищ отмечал в
изумлении: «Здесь есть все: физика, математика, астрономия, история,
философия, новеллы, механика. Словом – это чудо, но написано
навыворот, так дьявольски, что не один раз я тратил целое утро, чтобы
понять и скопировать две или три странички».
Дело в том, что Леонардо писал справа налево, так что читать его
труды нужно в зеркале. По некоторым свидетельствам, он был левшой, по
другим – одинаково владел обеими руками. Как бы то ни было, такое его
письмо еще усугубляет тот ореол таинственности, которым он окружал
себя и которым отмечено все его творчество.
Писал не по-латыни, как прославленнейшие гуманисты, его
современники, которые в своем любовании классической древностью
нередко теряли связь с действительностью, а живым, сочным, образным,
порой простонародным итальянским языком.
Да, эти манускрипты – подлинное чудо. Гениальными рисунками, перед
которыми у нас, точно также как некогда у современников, дух
захватывает от восхищения, Леонардо да Винчи иллюстрировал великие
мысли, острейшие наблюдения, глубокие, изумляющие нас провидения.
Леонардо угадал многое, что не знали еще люди, которые в XIX в.
стали изучать его записи. Он знал, что человек полетит, и сам, по-
видимому, рассчитывал совершить полет с Монте Чечери (горы Лебедя).
«Идеальный город» – одна из тем многих рисунков и записей Леонардо.
В таком городе, указывал он, улицы должны быть проложены на разных
уровнях, причем только по нижним будут ездить повозки и прочие
грузовые телеги, а от нечистот город будет очищаться по подземным
проходам, проложенным от арки до арки.
Любопытство его было безгранично. Он доискивался причины всякого
явления, даже незначительного, ибо и такое могло открыть новые
просторы познанию.
Каковы же были результаты всех этих вопросов, наблюдений упорнейших
поисков причины и следствия, разумного основания, т.е. закономерности
явлений?
Леонардо первым сделал попытку определить силу света в зависимости
от расстояния. Его записки содержат первые возникшие в человеческом
уме догадки о волновой теории света.
Найденные им, подчас на высоких горах, остатки морских животных
явились для него доказательством перемещения суши и моря, и он первый
категорически отверг библейское представление о времени существования
мира.
Леонардо вскрывал трупы людей и животных, и его многочисленные
анатомические этюды поражают нас своей точностью, беспримерными в те
времена познаниями. Он первый определил число позвонков в крестце у
человека. Он хотел знать, как начинается и как кончается жизнь, и
проделывал опыты с лягушками, у которых удалял голову и сердце и
прокалывал спинной мозг. А некоторые его зарисовки фиксируют биение
сердца свиньи, проколотого длинной шпилькой.
Его интересовала подвижность человеческого лица, отражающая
подвижность человеческой души, и он стремился изучить во всех
подробностях эту подвижность. Он писал: «Тот, кто смеется, не
отличается от того, кто плачет, ни глазами, ни ртом, ни щеками, только
бровями, которые соединяются у плачущего и поднимаются у смеющегося».
Но это наблюдение опять-таки надо было проверить опытом. И вот что,
по дошедшему до нас свидетельству, делает Леонардо.
Однажды, задумав изобразить смеющихся, он выбрал несколько человек
и, близко сойдясь с ними, пригласил их на пиршество со своими
друзьями. Когда они собрались, он подсел к ним и стал рассказывать им
самые нелепые и смешные вещи. Все хохотали, а сам художник следил за
тем, что делалось с этими людьми под влиянием его рассказов, и
запечатлевал все это в своей памяти.
После ухода гостей Леонардо да Винчи удалился в рабочую комнату и
воспроизвел их с таким совершенством, что рисунок его заставлял
зрителей смеяться не меньше, чем смеялись живые модели, слушая его
рассказы.
Но, изучая человека как анатом, как философ, как художник, как
относился к нему Леонардо? Страшнейшие формы уродства изображены в его
рисунках с такой поразительной силой, что кажется порой: он радуется
уродству, торжествующе выискивает его в человеке. А между тем сколь
пленительны образы, созданные его кистью! Словно первые – это лишь
упражнения в великой науке познания, а вторые – плоды этого познания
во всей его красоте.
В своих записках Леонардо дает исчерпывающий ответ на вопрос, как
он относился к людям:
«И если найдутся среди людей такие, которые обладают добрыми
качествами и достоинствами, не гоните их от себя, воздайте им честь,
чтобы не нужно им было бежать в пустынные пещеры и другие уединенные
места, спасаясь от ваших козней!»
Живопись – царица искусств
Среди всех искусств да, пожалуй, среди всех дел человеческих
Леонардо ставит на первое место живопись. Ибо, указывает он, живописец
является «властелином всякого рода людей и всех вещей». Это –
неотразимое свидетельство глубокой убежденности одного из величайших
живописцев, когда-либо живших на свете, в величии и всепокоряющей мощи
своего искусства.
Мир познается через чувства, а глаз – повелитель чувств.
«Глаз, – пишет он, – есть око человеческого тела, через которое
человек глядит на свой путь и наслаждается красотой мира. Благодаря
ему душа радуется в своей человеческой темнице, без него эта
человеческая темница – пытка».
В день рождения короля пришел поэт и преподнес ему поэму,
восхваляющую его доблести. Пришел также и живописец с портретом
возлюбленной короля. Король тотчас же обратился от книги к картине.
Поэт оскорбился: «О, король! Читай, читай! Ты узнаешь нечто куда более
важное, чем может дать тебе эта немая картина!» Но король ответил ему:
«Молчи, поэт! Ты не знаешь, что говоришь! Живопись служит более
высокому чувству, чем твое искусство, предназначенное для слепых. Дай
мне вещь, которую я мог бы видеть, а не только слышать».
Между живописцем и поэтом, пишет еще Леонардо, такая же разница,
как между телами, разделенными на части, и телами цельными, ибо поэт
показывает тебе тело часть за частью в различное время, а живописец –
целиком в одно время.
А музыка? Опять категорический ответ Леонардо:
«Музыку нельзя назвать иначе, как сестрой живописи, ибо она есть
предмет слуха, второго чувства после зрения... Но живопись превосходит
музыку и повелевает ею, потому что не умирает сразу же после своего
возникновения, как несчастная музыка».
Но всего этого мало. Живопись, величайшее из искусств, дает в руки
того, кто подлинное ею владеет, царственную власть над природой.
Итак, для Леонардо живопись – высшее деяние человеческого гения,
высшее из искусств. Это деяние требует и высшего познания. А познание
дается и проверяется опытом.
И вот опыт открывает Леонардо новые просторы, дали, до него не
изведанные в живописи. Он считает, что математика – основа знания. И
каждая его живописная композиция плавно вписывается в геометрическую
фигуру. Но зрительное восприятие мира не исчерпывается геометрией,
выходит за ее рамки.
Заглянув в бездну времени, которое есть «истребитель вещей», он
увидел, что все изменяется, преображается, что глаз воспринимает лишь
то, что рождается перед ним в данный миг, ибо в следующий время уже
совершит свое неизбежное и необратимое дело.
И ему открылась неустойчивость, текучесть видимого мира. Это
открытие Леонардо имело для всей последующей живописи огромное
значение. До Леонардо очертания предметов приобретали в картине
решающее значение. Линия царила в ней, и потому даже у величайших его
предшественников картина кажется подчас раскрашенным рисунком.
Леонардо первый покончил с незыблемостью, самодовлеющей властью линии.
И назвал этот переворот в живописи «пропаданием очертаний». Свет и
тени, пишет он, должны быть резко разграничены, ибо границы их в
большинстве случаев смутны. Иначе образы получатся неуклюжими,
лишенными прелести, деревянными.
«Дымчатая светотень» Леонардо, его знаменитое «сфумато» – это
нежный полусвет с мягкой гаммой тонов молочно-серебристых,
голубоватых, иногда с зеленоватыми переливами, в которых линия сама
становится как бы воздушной.
Масляные краски были изобретены в Нидерландах, но таящиеся в них
новые возможности в передаче света и тени, живописных нюансов, почти
незаметных переходов из тона в тон были впервые изучены и до конца
