самый семинарий, выпускником которой был. Но жизненным путям друзей не раз
суждено будет разойтись и пересечься. Когда кто-либо – Сперанский или
Словцов – будет на жизненном пути своём вставать перед необходимостью
сделать важный выбор, он немедленно будет обращаться за советом к другому:
каждый станет другу главным советчиком в запутанных житейских
обстоятельствах. Так однажды Сперанскому пришлось решать вопрос о том,
вступать ли ему, сыну сельского священника, в гражданскую службу. Петр
Словцов с жаром призывал его вступить.
Князь А.Б. Куракин для Сперанского был, что называется, “роковым
человеком”. Именно через него Михаил Михайлович попал в гражданскую службу
– главную колею своего жизненного пути. В 1796 г. Алексею Борисовичу
вздумалось приобрести себе домашнего секретаря для ведения переписки на
русском языке. На должность эту выбран был молодой преподаватель Александро-
Невской семинарии. Влиятельный вельможа обратился за помощью в подборе
секретаря к ректору семинарии, и последний рекомендовал ему Сперанского как
наиспособнейшего из всех ему известных молодых людей. В качестве испытания
рекомендованному было предложено написать одиннадцать писем, содержание
которых обрисовано ему было лишь в самых общих чертах. Задание это Михайло
получил вечером, но к утру все письма лежали уже на столе князя. Изящный
стиль их и быстрота составления восхитили его чиновничью натуру, и судьба
Сперанского решилась.
В самообразовании своём и размышлениях молодой Сперанский рано вышел
за рамки религиозных вопросов и проблем нравственного бытия человека. Будто
под действием некоего внутреннего инстинкта попович с необычной для
семинариста силой заинтересовался существующим в человеческом обществе
механизме властвования, средствами управления людьми.
2 января 1797 г. Михайло Сперанский был зачислен в канцелярию генерал-
прокурора с чином титулярного советника. Данный чин соответствовал учёному
званию магистра с десятилетним стажем, тогда как действительный стаж нашего
поповича составлял менее пяти лет. Поэтому в документах, представленных на
присвоение ему чина титулярного советника, была сделана ложная запись:
Сперанский был представлен окончившим Петербургскую семинарию в 1786 году.
Впоследствии Сперанский не раз будет горько жаловаться на свою
чиновную долю и сожалеть о том, что выбрал её себе. Но тогда, в самый
момент выбора и в начале своей чиновничьей службы, он был полон благих
надежд, он чувствовал в себе необыкновенные способности и был уверен, что
станет знаменит, что непременно прославит свое имя какими-нибудь великими
свершениями.
Глава 2. Восхождение.
Карьера Сперанского была в начале своём весьма стремительной.
Через три месяца после своего вступления в гражданскую службу, а
точнее 5 апреля 1797 г., экспедитор генерал-прокурорской канцелярии
титулярный советник М.М. Сперанский получил чин коллежского асессора.
Ещё через девять месяцев – 1 января 1798 г. – он сделан был надворным
советником. Спустя двадцать с половиной месяцев – 18 сентября 1799 г. –
коллежским советником. Не прошло и трёх месяцев, как он сделался статским
советником. Случилось это 8 декабря того же года. А через девятнадцать
месяцев – 9 июля 1801 г. – Михаил Михайлович уже действительный статский
советник! Позднейшие биографы Сперанского не могли читать без изумления его
формулярный список – всего за четыре с половиной года попович из домашнего
секретаря знатного вельможи превратился в видного сановника Российской
империи, достигнув чина, соответствовавшего воинскому званию генерала. Но
не сама по себе быстрота продвижения по служебной лестнице достойна здесь
настоящего удивления (восемнадцатый век знал и более скорые
карьеры), удивительно другое – как, каким образом удалось ему столь
стремительное восхождение?
Едва начавшись, эпоха павловского царствования заимела себе целую
серию различных названий. “Называли её, где как требовалось, – вспоминал
Ф.П. Лубяновский, – торжественно и громогласно – возрождением; в
приятельской беседе, осторожно, вполголоса – царством власти, силы и
страха; втайне между четырёх глаз – затмением свыше”. Столь навязчивое
проявление свойств собственной личности, настойчивое до абсурда утверждение
во всём своего “я”, каково и обнаружил Павел на Российском престоле, вполне
позволяют поверить в реальность сказанного о нём Герценом: ”Он, наверное,
попал бы в сумасшедший дом, если бы не попал прежде на трон”.
В этой атмосфере, в которой царили сумасбродство императора,
самодурство вельмож, эгоизм и раболепие чиновников, протекали первые годы
государственной службы Сперанского. У него не было постоянного покровителя
среди знатных сановников – обязательного условия быстрого движения вверх по
служебной лестнице, поэтому, чтобы сделать успешную карьеру, Михайло должен
был поэтому обращать в покровителя каждого нового своего начальника. Для
молодого человека, только начинавшего чиновничью жизнь, никакого ещё опыта
службы не имевшего, совсем не искушённого в чиновных интригах и секретах
угождения начальству это было весьма нелегко. Однако же факт на лицо:
каждый новый начальник Сперанского будто под воздействием гипноза спешно
превращался в верного и преданного его покровителя.
В дальнейшем фактическое влияние Сперанского на ход государственных
дел постоянно будет превышать рамки его должности. Современники непременно
будут выделять в его личности старание и высокие умения приспосабливаться к
положениям, характерам, вкусам различных людей, с которыми входил он в
соприкосновение. Источниками данного свойства сочтут обыкновенную
угодливость и бесхарактерность. В Сперанском усмотрят качество, прямо
противоположное доктринёрству, но не менее пагубное, – отсутствие твёрдости
собственных убеждений. И поскольку при всем том уме и дарованиях
государственного деятеля отказать ему будет невозможно, возникнет вопрос о
противоречивости его натуры.
«Я – бедный и слабый смертный», - писал он о себе. Данное ощущение
Сперанский пронесет через всю свою жизнь. Находясь в довольно уже зрелом
возрасте, он со спокойной твердостью напишет: «Провидение нас водит как
детей на ленте и только для опыта дозволяет иногда нам обжечься или
уколоться». Конечно, такое мировоззрение обусловлено духом той эпохи, в
которой жил Сперанский.
Среди чиновников генерал-прокурорской канцелярии слыл за человека
гордого, независимого в суждениях. Правда, гордость его переходила иногда в
некоторое высокомерие, а независимость в излишнюю категоричность. Вместе с
тем он был склонен к насмешкам. Никто не мог лучше него подметить в
поведении того или иного человека какую-либо нелепость с тем, чтобы при
случае высмеять ее. В этой своей насмешливости он не щадил даже собственных
начальников. В шутки, бросаемые в их адрес, Михайло вливал иной раз столько
яда, что они превращались в настоящую злую сатиру. Подобным образом он
«шутил», естественно, за спиной своих начальников. Но находился
«доброжелатель», который передавал его наполненные ядом шутки
непосредственно тому, в чей адрес они отпускались. После каждой из таких
передач отношение начальников к Сперанскому резко менялось к худшему. Но
проходило время, и разгневавшиеся на поповича начальники становились к нему
опять милостивы.
Важным этапом в биографии молодого Сперанского выступают его
взаимоотношения с императором Павлом. Страницу эту, к сожалению, нельзя
реставрировать во всей полноте, речь может идти разве что о нескольких
обрывках, к тому же плохо между собой совмещающихся. Один из них–
свидетельство чиновника Н.С. Ильинского, служившего в рассматриваемое нами
время в том же самом ведомстве, что и Михаил Михайлович.
Лето 1800 г. Павел I вознамерился провести в Гатчине. При особе своей
он повелел находиться в числе прочих лиц также генерал-прокурору
Оболянинову. Последний же, отъезжая в Гатчину прихватил с собой и
Сперанского. Ильинский пишет в своих записках, что будто бы Павел, узнав о
прибытии в Гатчину Сперанского, тот час набросился на Оболянинова: “Это что
у тебя школьник Сперанский – куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!”.
Петру Хрисанфовичу стоило больших трудов смерить императорский гнев.
Сохранить поповича при себе ему удалось лишь утверждая, что он, Оболянинов,
“держит его в ежовых рукавицах”. Вскоре после этого эпизода Павел
прогуливался в гатчинском саду и встретил одного знакомого чиновника с
другим, которого не знал. “Это кто с тобою?” – спросил Павел знакомого.
“Наш чиновник Сперанский”, – ответил тот. И Павел, по рассказу Ильинского,
не сказав ни слова, отвернулся, закинув голову назад и отдуваясь – этот
жест был обычным выражением его негодования.
Тягостная для человеческой души атмосфера чиновной службы не могла не
сказываться негативно на характере Сперанского. Каждодневное актёрство во
взаимоотношениях с начальниками и сослуживцами, постоянное сдерживание и
подавление истинных своих чувств, изображение эмоций, к которым привыкли
окружающие и которых они ждали, но каковые были чужды его сердцу,
формировало в нём искусственность речи и манер – личину, панцирем
ложившуюся на его живую личность. Но кроме существования чиновного
(видимого во всём) Михайло имел существование сугубо внутреннее, скрытое от
постороннего глаза. Он возвращался из канцелярии домой и целые часы
проводил в одиночестве, предаваясь чтению философских книг и размышлению –
занятию, которое ещё в семинарских стенах вошло для него в привычку. Это
потаённое от окружающих существование и спасало его личность от того
омертвения, которым угрожала ей чиновная служба, атмосфера государственных
учреждений. И всё же трудно было бы Сперанскому предохранить себя от
вредного воздействия окружавшей его обстановки, когда б не явилось ему
нечто, в молодости по-особому ожидаемое, но, тем не менее, приходящее
всегда неожиданно. Обрекая героя на чиновную службу, судьба проявила таки к
нему своё благоволение и послала ему то, что самой сутью своей
