пошел, а в жены бы не взял".17
Но не только это несоответствие женской природы и представления о ней
тому жестокому, но неизбежному, что требовала от них служба в армии, на
фронте, вызывало противоречивое отношение к женщинам на войне. Чисто
мужское окружение, в котором приходилось обитать в течение длительного
времени, создавало для женщин немало проблем.
С одной стороны, солдаты, надолго оторванные от семьи, существовали в
условиях, в которых, по словам Давида Самойлова, "насущной потребностью
были категории дома и пренебрежение смертью, - единственным проблеском
тепла и нежности была женщина". По этому существовала величайшая
потребность духовного созерцания женщины, приобщение ее к миру"; потому так
усердно писали молодые солдаты письма незнакомым заочницам, так ожидали
ответного письма, так бережно носили фотографии в том кармане гимнастерки,
чрез который пыля пробивает сердце.18
Об этой потребности "духовного созерцания женщины" на фронте вспоминают и
сами фронтовички. "Женщина на войне… Это что-то такое, о чем еще нет
человеческих слов, - говорит бывшая санинструктор О.В.Корж. - Если мужчины
видели женщину на передовой, у них лица другими становились, даже звук
женского голоса их преображал"19. По мнению многих, присутствие женщины на
войне, особенно перед лицом опасности, облагораживало человека, который был
рядом, делало его "намного более храбрым".
Но существовала и другая сторона проблемы, ставшая темой сплетен и
анекдотов, породившая насмешливо-презрительный термин ППЖ - походно-полевая
жена. "Пусть простят меня фронтовички, - вспоминает ветеран войны Н.С.
Посылаев, - но говорить буду о том, что видел сам. Как правило, женщины,
попавшие на фронт, вскоре становились любимцами офицеров. А как иначе; если
женщина сама по себе, домогательствам не будет конца. Иное дело, если при
ком-то... Походно-полевые жены были практически у всех офицеров, кроме
Ваньки - вздорного. Они все время с солдатами, им некогда и негде
заниматься любовью"20.
Чисто по-мужски оценивает ситуацию и генерал М.П.Корабельников; "Когда
я пришел в армию, мне еще не было и двадцати я еще никогда не любил - тогда
люди взрослели позже. Все время я отдавал учебе и до сентября 1942г. даже
не помышлял о любви. И это было типично для всей тогдашней молодежи. Только
в двадцать один или в двадцать два года просыпались чувства. А кроме
того... уж очень тяжело было на войне. Когда в сорок третьем - сорок
четвертом мы стали наступать, в армию начали брать женщин, так что в каждом
батальоне появлялись поварихи, парикмахерши, прачки... Но надежды на то,
что какая-нибудь обратит внимание на простого солдата, почти не было"21.
Здесь присутствие женщины в армии рассматривается под весьма
специфическим углом зрения. Такой взгляд на проблему можно считать довольно
типичным.
Да, все это тоже было. Но вот что характерно; особенно охотно
злословили по этому поводу в тылу - те, кто сами предпочитал отсиживаться
подольше от передовой за спинами так же девчонок, добровольно ушедших на
фронт. Те самые интенданты "в повседневных погончиках", заклейменные
горьким фронтовым фольклором, те, о которых ходила народная поговорка;
"Кому война, а кому мать родна"
На войне было разное и женщины были разные, но "о римском падении
нравов во время войны твердили только сукины дети, покупавшие любовь у
голодных за банку американской колбасы".22 Интересен тот факт, что
фронтовая мораль гораздо строже осудила неверную жену, оставшуюся дома и
изменившая мужу-фронтовику с "тыловой крысой", чем мимолетную подругу, по-
женски пожалевшую солдата, идущего на смерть.
Это предельно ясно выразил Константин Симонов в двух стихотворениях -
"Лирическое" (1942г.) и "Открытое письмо женщине из города Вичуга" (1943).
Если второе из них хорошо известно и стало уже классикой, то первое,
опубликованное в дивизионной газете " За нашу Победу!" 20 июня 1942г. и уже
2 июля раскритикованное во фронтовой газете "Вперед на врага!"
И.Андрониковым, С.Керсановым и Г.Иолтуховским за "безнравственность",
"рифмованную пошлость" и т. п., оказалось почти забытым, так как
противоречило ханжеству официальной идеологии, исходившей из принципа;
делай, что угодно, но говорить об этом не смей. Стихотворение заслуживает
того, чтобы воспроизвести его хотя бы частично.
На час запомним имена,
Здесь память долгой не бывает,
Мужчины говорят; война....
И женщин наспех обнимают.
Спасибо той, что так легко,
Не требуя, чтоб звали - милой,
Другую, ту, что далеко,
Им торопливо заменила.
Она возлюбленных чужих
Здесь пожалела, как умела,
В недобрый час согрела их
Теплом неласкового тела.
А им, которым в бой пора,
И до любви дожить едва ли,
Все легче помнить, что вчера
Хоть чьи-то руки обнимали.23
Рождались на фронте и подлинные, возвышенные чувства - самая искренняя
любовь, особенно трагичная потому, что у нее не было будущего, - слишком
часто смерть разлучала влюбленных. Но тем и сильна жизнь, что даже под
пулями заставило людей любить, мечтать о счастье, побеждать смерть. И
осуждать их за это из далекого тыла, пусть голодного, холодного, но все-
таки безопасного, было куда безнравственнее.
О том, как непросто складывались на войне женские судьбы,
свидетельствует подборка писем женщин-военнослужащих, обнаруженная в делах
политотдела 19-й армии за февраль 1945 г. Эти копии были сняты военной
цензурой и "проанализированы" работниками политотдела "для улучшения
партийно-политической работы среди женщин армии"24. В письмах отражается
вся трагичность жизни женщины на войне, те горькие, порой неприглядные ее
стороны," о которых не принято говорить.
Спектр мыслей, чувств, настроений авторов писем чрезвычайно широк,
многие строки предельно искренни и интимны; о бесцеремонном вмешательстве
политорганов в свою личную жизнь писавшие явно не думали. Тем контрастнее
выглядят пометки военной цензуры, присвоившей себе право красным и синим
карандашом отмечать то, что является свидетельством "патриотического
подъема", и то, что, напротив, свидетельствует об "упадке духа".
Нелепо и вместе с тем цинично выглядят выводы политотдела,
выдергивающего цитаты из контекста, придавая им подчас прямо
противоположный смысл. И приписки авторства несуществующим лицам — чтобы
продемонстрировать начальству масштаб "работы", которой будто бы "охвачено*
большее число женщин, чем на самом деле. И сами рекомендации "по устранению
недостатков в воспитательной работе среди девушек"...
Хочется привести слова К.Симонова: "Мы, говоря о мужчинах на войне,
привыкли все-таки, беря в соображение все обстоятельства, главным считать,
однако, то, как воюет этот человек. О женщинах на войне почему-то иногда
начинают рассуждения совсем с другого. Не думаю, чтобы это было
правильно"25.
Бывшие солдаты с благодарностью вспоминают своих подружек, сестренок,
которые выволакивали их, раненных, с поля боя, выхаживали в медсанбатах и
госпиталях, сражались с ними рядом в одном строю. Женщина—друг, соратник,
боевой товарищ, делившая все тяготы войны наравне с мужчинами, —
воспринималась с подлинным уважением. В годы Великой Отечественной войны
свыше 150 тыс. женщин I были награждены боевыми орденами и ме-1 далями26.
АФГАНСКИЙ ОПЫТ И СОВРЕМЕННОСТЬ:
ЭВОЛЮЦИЯ ФЕНОМЕНА
По-иному складывалось отношение к женщине в армии в период Афганской
войны 1979—1989 гг. Здесь нужно учитывать характер самого военного
конфликта и то, что составе ограниченного контингента советских войск в
Афганистане женщины (как правило, вольнонаемные) находились именно на
вспомогательных, а не боевых службах..
По оценкам воинов-"афганцев", значительная часть этих женщин приехала
туда либо из меркантильных соображений, либо с намерением устроить свою
личную жизнь. И относились к ним мужчины в основном негативно: "Не нужны
они там были! Можно было без них обойтись!"27
Хотя, с другой стороны, воевавшие в Афганистане отмечали и то, что
присутствие женщин смягчало и предотвращало множество конфликтов, давало
эмоционально-психологическую разрядку после боевых действий. Осенью 1993
г., беседуя с офицерами-*афганцами", я задавала им такой вопрос: "Женщины
на войне — как относились Вы и Ваши товарищи к присутствию женщин в армии,
если они там были?" Приведем три наиболее типичных ответа.
Майор В.А.Сокирко вспоминает: "Женщин было довольно много. И, если
брать по общему к ним отношению, то это было отношение как к чекисткам,
т.е. чековым проституткам. Потому что таких действительно было большинство.
Хотя лично мне приходилось встречать абсолютно порядочных, честных
девчонок, которые приехали туда не для того, чтобы подзаработать денег или,
скажем, найти себе жениха какого-нибудь, а по велению души — медсестрами,
санитарками. И, как правило, те, которые приезжали без каких-то корыстных
помыслов, они шли в медсанбат, в госпиталь. А вот другая категория
старалась пристроиться где-то при складе, в банно-прачечный комбинат, еще
где-нибудь. Ну, а самая большая мечта — это стать содержанкой у какого-
нибудь полковника или прапорщика: это приравнивалось, потому что у
прапорщика склад, а полковник может прапорщику приказать, чтобы тот что-то
принес со склада. Поэтому общее отношение к женщинам не совсем
благожелательное, хотя так называемый кошкин дом, — это общежитие, где жили
