Интеллектуальным познанием постигается сущность вещей, отождествляемая с
«Самой Возможностью» (Бытие-Возможность, Неиное, Максимум в других
сочинениях Кузанца, определяющего этими понятиями бога как бесконечную
сущность вещей). Поскольку сущность вещей есть бесконечность, в которой
совпадают противоположности, процесс познания рассматривается как раскрытие
этого совпадения, как восхождение от знания конечных вещей к постижению их
бесконечной сущности.
С пантеизмом Николая Кузанского связано и решение им важнейшего для
средневековой и ренессансной философской мысли вопроса о соотношении веры и
знания. Чтобы правильно понять смысл ответа, который дает философ-кардинал
на этот вопрос, следует помнить и учитывать учение его об объекте познания
— боге в его «свернутости» (объект интеллектуального постижения) и
«развернутости» (объект чувственного знания). Позиция Николая Кузанского
здесь не совпадает ни с мистическими течениями средневековой мысли,
отдающими приоритет вере и отвергающими рациональное знание истины, ни с
компромиссной точкой зрения томизма, сохраняющего главенство веры и
использующего рациональное знание в качестве «служанки» теологии, ни,
наконец, с аверроистской концепцией «двоякой истины», противопоставляющей
истину разумного познания истине религиозного откровения.
В основе учения Николая Кузанского о соотношении веры и знания лежит
представление о космосе, природе как «божественной книге», в которой бог
«раскрывает» себя человеческому знанию, и о боге как «свернутом» начале
Вселенной. Поэтому здесь нельзя ограничиться простым приведением
высказываний философа о приоритете веры. Вера есть путь постижения бога в
нем самом в «свернутом» виде. Но познание «развернутого» мира, более того,
познание бога, в результате чего человеческий разум достигает объекта,
переходя от конечных вещей к бесконечной сущности,—есть дело разума, и
верою оно заменено быть не может. Николай Кузанский еще не сформулировал
учения о «двух книгах» (Писания и Природы) как соответственно объектах веры
и знания, которое будет играть столь большую роль в философских построениях
Кампанеллы и Галилея, но предпосылки этого учения у него уже содержатся,
поскольку, по существу, это разделение в его философии наличествует и
именно через познание «книги природы» идет путь подлинного разумного
знания, не смешиваемый с путем веры.
Неполному и недостоверному чувственному и рассудочному знанию Кузанец
противопоставляет не веру, а высшее интеллектуальное созерцание, дающее
понимание «совпадения противоположностей» в единстве, когда «в своей
простоте ум все созерцает, как бы свою величину в одной точке, и все—вне
всякой сложенности из частей, и не так, что одно есть это, а другое — иное,
а так, что все есть одно и одно есть все». Это знание определяется у
Николая Кузанского как интеллектуальное видение или интеллектуальная
интуиция, противопоставляемая рассудочному формально-логическому знанию как
средству, недостаточному для схватывания бесконечности и совпадения
противоположностей. Это «постижение непостижимого», познание «невидимым
образом» не отождествляется с мистическим экстазом: в нем подчеркивается
прежде всего его интеллектуальный характер. «Я говорю «невидимым
образом»,—поясняет свою мысль Николай Кузанский,—в смысле «умственным
образом», так как невидимая истина, являющаяся предметом ума, не может быть
усмотрена иначе»; таким образом этот вид познания есть не что иное, как
«умопостижение».
Интеллектуальная интуиция рассматривается в философии Николая Кузанского
как «ученое незнание», выступающее в данном случае не в качестве
предпосылки, а в качестве итога процесса познания. «Ученое незнание» не
означало отказа от силы человеческого разума; оно противостояло
самоуверенности схоластического «всезнания». Ученое незнание есть именно
«ученое»— здесь логическое ударение стоит на первом слове. И оно есть
именно «знание», но знание того, что истина не дана в готовом виде, что
постижение истины есть процесс. Оно есть «знание того, что существует
абсолютно несоизмеримое». И оно есть именно разумное знание, а не
религиозный экстаз: «Только разум обладает оком для созерцания чтойности,
которую может созерцать лишь в истинной причине, каковая есть источник
всякого стремления».
Процесс постижения истины (а главное в гносеологии Николая Кузанского
именно понимание познания как бесконечного процесса) есть бесконечное
движение к ней. Познание бесконечно из-за бесконечности объекта, и потому,
что оно не может никогда быть завершено. И сама истина рассматривается в
философии Николая Кузанского как объективная, но недостижимая в своей
полноте цель усилий разума. Ибо познание никогда не сможет остановиться:
истина неисчерпаема. «Так, разум, не являющийся истиной, никогда не
постигает истины с такой точностью, которая не могла бы быть постигнута еще
более точным образом через бесконечность. Разум так же близок к истине, как
многоугольник к кругу, ибо чем больше число углов вписанного
многоугольника, тем более он приблизится к кругу, но никогда не станет
равным кругу даже и в том случае, когда углы будут умножены до
бесконечности, если только он не станет тождественным кругу».
В этом гениальном образе содержится глубочайшая мысль о бесконечности
познания. Утверждая историческую ограниченность каждого данного этапа
познания мира, Кузанец отвергает самоуверенное «всезнайство» схоластики,
считавшей возможным достижение полноты знания. С этим связан и отказ
Кузанца от принципа авторитета — не только человеческого, но, по существу,
и от авторитета Писания, которое рассматривалось как «способ выражения»
истины, но не сама истина, постигаемая собственными усилиями разума.
И когда Николай Кузанский утверждает, что «всякое человеческое
высказывание об истине есть предположение, ибо точное познание истины
невозможно», то и здесь он не скептически отвергает ценность разумного
познания или уступает вере прерогативу истины, а лишь еще раз подчеркивает,
что безосновательны притязания на знание абсолютной истины во всей ее
полноте: «Ведь постоянное совершенствование в познании истины тоже не
создает этого точного знания. Бесконечный процесс познания, бесконечное
приближение вписанного многоугольника к кругу завершается в философии
Николая Кузанского полным совпадением субъекта и объекта, именно в этом
своём совершенстве обретающем мистический характер. Конечным результатом
интуитивного постижения бога оказывается «обожествление» человека, когда мы
«поистине обожествляемся, поднимаясь к тому, чтобы стать в едином тем же
самым, в котором все и во всем единое» и достигаем того «в высшей степени
Возможного совершенства», которое можно обозначить как «знание бога».
Полагая основой процесса «обожествления» не волю, а разум и
интеллектуальную интуицию, Кузанец противостоял не только схоластической
богословско-философской традиции, но и индивидуалистическому мистицизму
еретических движений средневековья, отрицавших возможности человеческого
разума в познании мира.
Характерно, что свою мысль об относительности человеческих
знаний—«предположений»—Кузанец распространял и на область религиозных
представлений людей. Будучи искренне верующим католиком, более того—
активным церковно-политическим Деятелем XV века, Николай Кузанский считал
возможным достижение «всеобщего согласия» исповеданий и «мира веры» именно
потому, что исходил из представления о принципиальном их равенстве, о
единстве их содержания и возможности преодолений исповедных различий.
Каждая религия, по учению Кузанца, есть, по существу, также — в той же
логике вписанного многоугольника — лишь приближение к полноте истины. Эта
точка зрения (при том, что Николай Кузанский наиболее близким к истине
считал католическое христианство) вела в тенденции к преодолению
религиозного фанатизма и утверждению принципов веротерпимости.
Поскольку человек в своем познании мира идет тем же путем, каким бог
раскрывается в мире природы, а бог, по учению Кузанца, «создал мир при
помощи арифметики» и других математических наук, то необходимым условием
приближения к истине в философии Николая Кузанского становится путь
математизации знания. И здесь, несмотря на следы пифагорейской мистики
чисел, нашла свое выражение глубочайшая мысль о необходимости
математического метода познания мира. Дело тут не только в гениальности
отдельных математических догадок и открытий (специалисты по истории
математики находят в трудах Николая Кузанского приближение к теории
бесконечно малых, к открытию интегрального исчисления и т. п.) и даже не в
подчеркивании им необходимости точных измерений при изучении природных
явлений, вплоть до призыва к экспериментальному методу исследований.
Математизация процесса познания, провозглашенная Николаем Кузанским, имела
огромное методологическое значение, выходящее за рамки собственно истории
науки, но тем более существенное для создания нового метода научного
познания мира—метода, противостоящего авторитарному, книжному, оторванному
от подлинных естественнонаучных изысканий методу схоластического знания.
Философские воззрения Николая Кузанского не сразу нашли сторонников и
продолжателей, достойных их создателя. Поначалу дело не выходило за пределы
узкого круга учеников и почитателей. Итальянская философская мысль XV в.
прошла мимо философии совпадения противоположностей. Даже итальянские
платоники оказались не в состоянии оценить глубокое диалектическое
содержание философии «ученого незнания». Только в XVI в. идеи Николая из
Кузы начали оказывать определяющее воздействие на развитие философской
мысли, прежде всего—в философии Джордано Бруно, развившего и передавшего
философии нового времени глубочайшую диалектику философа-кардинала, выявив
заложенную в ней тенденцию, враждебную не только схоластике, но и теологии.
Космологические идеи Николая Кузанского, его трактовка бесконечности мира
как потенциальной, как безграничности, в отличие от актуальной, абсолютной,
«в собственном смысле» бесконечности бога, были развиты Р. Декартом в его
обосновании беспредельности Вселенной. Понимание бога как «свернутого» и
мира как «развернутого» максимума нашло свое продолжение в
материалистическом пантеизме Б. Спинозы. Диалектическое учение Николая
Кузанского о совпадении противоположностей нашло, свое продолжение и
развитие в философии немецкого классического идеализма конца XVIII — начала
XIX вв.
Литература:
1. Блинников Л.В. "Краткий словарь философов", 1994г
2. Горфункель А.Х. "Философия эпохи возрождения", 1980г
3. История диалектики 15-17в, 1974г
4. Соколов В.В. "Европейская философия 15-17в", 1996г
-----------------------
[1] Главные его философские сочинения - трактат "Об ученом названии",
примыкающий к нему одноименно названный логико-философский трактат "О
предложениях", теологические трактаты "О сокрытом боге", "О поисках бога",
"О сыновности бога" и "О подателе света" - относящиеся к 1442-1445гг.; "О
творении" (1447), "Апология ученого названия" (1449), диалоги с участие
"Простеца; "О мудрости", " Об уме", "Об опыте со взвешиванием" (1450), "О
видении бога" (1453), "О берилле" , "О невинном" (1462), "Об охоте за
мудростью"(1463) и "Вершине созерцания" (1464).
