переуступить ее императору.
Наполеон упустил, однако, одно важнейшее обстоятельство из виду, Испания в
целом была до фанатизма предана своим королям. В этой «религии» народ
поддерживало и всесильное духовенство, видевшее в каждом французе
чудовищного безбожника, Отношения между нациями обострились до кризиса, и
достаточно было одной искры, чтобы вспыхнул пожар- Роль такой искры сыграл
отъезд последних из оставшихся в Мадриде инфантов, которых Наполеон для
большей верности также потребовал в Байонну.
Когда грозно настроенное население Мадрида 1 мая 1808 года узнало, что
юный дон Франциско (младший брат Фердинанда) плачет, не желая покинуть
дворец, то гнев толпы запылал вдруг с отчаянной яростью и в разных частях
города, несмотря на присутствие французского гарнизона, началась резня.
Пришельцы одержали верх, и мятеж был на сей раз подавлен, особенно после
того, как во весь следующий день перестреляно в тюрьмах огромное количество
народа, Зверские сцены подавления Майского мятежа увековечены Гойей в двух
знаменитых, но неудачных картинах мадридского Прадо. Однако подавить бунт в
столице не значило еще покорить край,
Объявление королем Иосифа, брата Наполеона, приветствованное лучшими
людьми Испании (и среди них Гойей), видевшими в этом залог будущего мира и
обновления родины, было провозглашено 23 июля 1808 г. Но ни поддержка кучки
патриотов, ни насильно вырванное у правительства признание Иосифа королем,
ни благие желания и удачные меры нового короля не могли загладить
впечатления, произведенного на самолюбивый и гордый народ вторжением в его
интересы чужеземцев, Вся страна поднялась, как один человек, и начались те
ужасные годы кровавого сопротивления, которые сломили могущество французов,
но и ослабили вконец Испанию, отдали ее безоружной в руки реакции и самого
уродливого мракобесия.
Главнейшим эпизодом мрачной эпопеи была знаменитая защита Сарагосы,
осаждаемой армией маршала Ланна, Не будучи крепостью, город этот все же
нашел средства защищаться в продолжение долгих дней против многотысячной,
отлично руководимой армии. Каждый дом предместий превратился в форт, а
огромные монастыри с их толстыми стенами играли роль настоящих цитаделей.
Защищали Сарагосу не одни мужчины, но и женщины, дети- Матери приходили на
бастионы с грудными детьми, а одна героическая девушка, увековеченная
офортом Гойи, заменила при пушке канониров, перебитых вражеской картечью.
Видел ли своими глазами Гойя все ужасы этой бойни или только узнавал о них
от других (свое путешествие в Сарагосу и на родину — для устройства
семейных дел, а также для написания портрета генерала Палафокса — Гойя
совершил в октябре 1808 года, между первой и второй осадой города), во
всяком случае, он был подавлен всем этим кошмаром. Несмотря на преклонный
возраст (ему уже было за шестьдесят лет), его обуял священный гнев,
красноречиво вылившийся в новой серии офортов, объединенных впоследствии
под общим названием «Los desastres de la Guerra». Эта новая серия столь же
потрясает своим жестоким, резким реализмом, сколько прежние своей
фантастикой.
«Desastres» заключают собой огромное творение Гойи. Положим, им исполнено
и после того еще не мало произведений: портреты, небольшие картинки (частью
повторяющие сцены «Desastres» и «Caprichos»), картины для церквей (как и
прежние, лишенные всякого религиозного смысла), серия офортов «Тауро-
махия», в которой он оставил памятник своей страсти к бою быков; наконец,
им сделано и несколько блестящих опытов в только что тогда изобретенной
литографии. Однако все это уже не прибавляет чего-либо существенного к его
характеристике — это лишь повторения, иногда еще полные огня и страсти,
чаще вялые и неудачные, нередко даже неряшливые и бесформенные, того, что
им сделано раньше, В последнем отношении он, впрочем, остается лишь верным
себе. До конца жизни Гойя был тем же неровным, зависящим от настроения
минуты человеком, каким он был и в годы своей молодости и зрелости.
Неудачные страницы разбросаны на протяжении всего его творения, и если мы
встречаем много слабых произведений в период последних двадцати лет, то в
то же время поразительно, что накануне смерти, тогда уже, когда рука его
стала дрожать и ноги отказывались носить, он создал вещи, полные бодрой
красоты, каковы некоторые его портреты и удивительно сочные и колоритные
литографии, посвященные старым энтузиастом любимым «боям».
Внешние факты жизни Гоии за эти последние 15 лет можно резюмировать в
нескольких словах. По возвращении Фердинанда он попал временно в опалу;
сохранилось даже известие, что король нашел его «достойньм петли». Одно
время он принужден был скрываться как от клевретов правительства, так и от
грубой черни, видевшей в нем изменника. Но затем лукавый и тщеславный
Фердинанд, понимавший значение Гойи как национальной гордости, «простил»
ему и снова приблизил ко двору,
Однако старик не чувствовал себя хорошо в этой атмосфере. Он, который
видел двор Карла III, который в 1780-х и в 1790-х годах вращался в группе
благородных политических деятелей, мечтавших об обновлении родины, не
находит себе места в компании доносчиков и грабителей, разорявших страну,
боровшихся с просвещением и издевавшихся над элементарными требованиями
государственной честности. Ведь вся история царствования Фердинанда носит
какой-то «шулерский» характер.
Когда дело дошло до полного разгула «белого террора», Гойе сделалось
невыносимо оставаться в Мадриде, и, ссылаясь на свое расшатанное здоровье,
он уехал за границу, как бы отправляясь на лечение в Пломбиер, Одно время
он провел в Париже, но затем поселился в Бордо. Знать и предвидеть все это
было в год смерти испанского мастера еще невозможно. Но зато мы сегодня
можем со всей уверенностью утверждать, что искусство XIX века во многих
лучших своих проявлениях, отдавая себе в том отчет или не отдавая,
развивалось «под знаком» великого Гойи.!
2. Биографические истоки Ф.Гойи.
История жизни Гойи начинается в 1746 г. в разоренной усадьбе Фуэндетодос в
окрестностях Сарагосы. Условия жизни его семьи были исключительно
скромными. Его мать Грасия Лусиэнтес принадлежала к мелкой аристократии
Сарагосы, его отец Хосе Гойя зарабатывал жалованье как шлифовальщик
металлов. Гойя провел свое детство в Сарагосе, где посещал школу,
руководимую отцами пиларистами. В возрасте 14 лет он обучался художником
Хосе Лусаном, спустя несколько лет в Мадриде. В 1763 г. и в 1766 г. он
участвовал в конкурсе в Академии изящных искусств святого Фернандо, однако
в обоих случаях экзаменаторы не поддержали его, и в 1769 г. он покинул
Испанию, чтобы обучаться искусству в Италии. Он возвратился в Сарагосу в
1771 г., где ему заказывают фреску для потолка собора Эль Пилар. Два года
спустя он женился на Хосефине Байэу. Молодая чета жила в Мадриде, где Гойя
работал на Королевской фабрике гобеленов. Он также получал другие заказы,
часто религиозного характера, и начал утверждаться как художник портретист.
По мере того когда возрастала его репутация, сын шлифовальщика из
Сарагосы наслаждался своим успехом и признанием. В одном письме другу Гойя
писал об аудиенции у короля, сообщая с удовольствием, что не смог скрыть
“всех почестей, которые благодаря Богу, он получил от короля, королевы и
принцессы, показав им картины”, добавляя: “я поцеловал их руки, никогда не
испытывал так много счастья”. Его новая слава давала ему больше работы по
заказам. Для него позируют члены аристократии и королевской семьи,
политики, законодатели и высокие сановники церкви, а также поэты,
художники, актеры и тореадоры. Успех приятен, но одновременно художник
скучал, так как ему хотелось писать только то, что он любил.
В 1790 Гойя ездил в Валенсию. Его жена была больна, и врачи советовали ей
свежий морской воздух. В Валенсии академики Академии Сан-Карлос избрали
Гойю почетным членом и он подарил им два анатомических рисунка, которые
выполнил в присутствии учеников. Некоторое время спустя Гойя возвратился в
Мадрид, где продолжал свою работу на Королевской фабрике гобеленов и как
художник Палаты. Затем в 1792 г., будучи в Севилье, заразился ужасным и
зловещим заболеванием, которое оставило ему глубокую и неизлечимую глухоту
в возрасте 46 лет.
После продолжительной болезни, выздоровев, Гойя начал рисовать снова.
Однако его близкое соприкосновение с глухотой и одиночеством, в которые он
был погружен, изменило его искусство навсегда. Кроме работ на заказ Гойя
начал писать картины исключительно для самого себя, измеряя глубину бездны
своего воображения и проявляя себя в своем стиле и в изменении темы, где
присутствуют свобода и своеобразие, которые не встречались в его предыдущих
работах. Его произведения, начиная с этого времени, отличались новой
глубиной и критическим видением. Если глухота Гойи имела положительный
эффект на его искусство, то нельзя сказать то же самое о его
профессиональной жизни. В 1795 г. вскоре после утраты слуха он был избран
директором Школы живописи Академии Сан-Фернандо, но два года спустя
отправлен в отставку со ссылкой на состояние здоровья. Примерно через
десятилетие он добивался места Генерального директора Академии, но потерпел
поражение при голосовании; 28 из 29 были против него, несомненно, из-за его
глухоты.
2.1 Национальный гений Испании
В 1799 г. Гойя опубликовал свои Капричос, т.е. серию из 80 гравюр в
офорте со своим антиучредительным тоном и своей сатирической критикой
популярных предрассудков, невежества, суеверий и пороков, которые
показывают драматические перемены в жизни художника, ставшего глухим.
