прямолинеен: “Чтоб тронуть вас, вам надобно громы”. Тем самым он
предостерегал, что крепостной гнет и бесправие могут вызвать народный
взрыв.
В другой проповеди, прочитанной Сперанским в октябре 1791 года (“Не
бойся, отселе будеши человека ловя”), прослеживается влияние идей
французского Просвещения. В ней доказывается, что человеческое общество
возникло на основе взаимного договора, или, как писал Сперанский, “на
взаимных выгодах”. Это является основой общества, которая позднее была
нарушена. Выступая за “ограничение силы власти” он полагал, что осуществить
это возможно благодаря всесилию разума, который создаст лучшие законы и
“предусмотрит могущие встретиться затруднения”. Сперанский выступает как
сторонник просвещенной монархии, но не той, которая существовала в России
при Екатерине П. Обращаясь к монарху, он писал: “Если ты не будешь на троне
человек, если сердце твое не признает обязательств человечества, если не
сделаешь ему любезными милость и мир, не низойдешь с престола для отрения
слез последнего из твоих подданных, если твои знания будут только полагать
путь твоему властолюбию, если ты употребишь их только тому, чтоб искуснее
позлатить цепи рабства, чтоб неприметнее наложить их на человеков и чтоб
уметь казать любовь к народу, а из-под занавесы великодушия, искуснее
похищать его стяжание на прихоти своего сластолюбия и твоих любимцев, чтоб
поддержать всеобщее заблуждение, чтоб изгладить совершенно понятие свободы,
чтоб сокровеннейшими путями провести к себе все собственности твоих
подданных, дать чувствовать им тяжесть твоея десницы и страхом уверить их,
что ты более нежели человек; тогда, со всеми твоими дарованиями, со всем
твоим блеском, ты будешь только счастливый злодей; твои ласкатели внесут
имя твое золотыми буквами в списки умов величайших, но поздняя история
черной кистью прибавит, что ты тиран своего отечества”. Обличительная сила
этих слов несомненна. Он с большой точностью рисует порочные стороны
самодержавного правления, но против царизма как формы политического
устройства государства не выступает, наивно полагая, что истинный монарх
может снизойти до интересов народных масс.
Проповеди были прочитаны и, по словам Словцова, имели большой успех у
слушателей. Обращает на себя внимание то, что дерзкий тон проповедей не
вызвал никаких нареканий со стороны церковного начальства. Даже напротив, в
адрес Сперанского были вызваны похвалы. Так, молодой проповедник, несмотря
на свои, обличительные речи, произвел благоприятное впечатление на
митрополита петербургского и новгородского Гавриила. Ректору семинарии было
поручено “убеждать” Сперанского вступить в монашеский сан. Следовательно, в
семинарии была благоприятная атмосфера для формирования у ее воспитанников
передовых взглядов.
Способному юноше прочили большое будущее, блестящую церковную карьеру.
Однако неожиданно для окружающих он отказался принять на себя духовное
звание.
Преподавательская деятельность Сперанского.
С 1792 года начинается период преподавательской деятельности
Сперанского, который продолжался недолго. Сначала ему было поручено
преподавание математики, а спустя несколько месяцев добавили еще два курса
- физику и красноречие.
О преподавательской деятельности Сперанского почти не сохранилось
источников. По воспоминаниям одного из его учеников - Ксенофонта
Дилекторского известно, что лекции “он изъяснял блестящим, даже несколько
изысканным слогом; но увлекая своих слушателей к подражанию, не мог
передать им того вкуса, который предохранял его от надутой высокопарности”.
На лекции Сперанского собиралась довольно многочисленная аудитория (до
тридцати человек), которая слушала его с большим увлечением. Нередко
занятия продолжались в маленькой келье Сперанского, куда приходили наиболее
любознательные семинаристы.
Быт Сперанского был крайне прост и непритязателен. Из-за
ограниченности средств ежедневный его обед состоя л из похлебки с крошеной
свеклой и говядиной, жаркого на сковороде и киселя. Но зато он позволял
себе бывать в театре.
Обязанности учителя для Сперанского не были особенно обременительными,
и значительную часть времени он посвящает изучению трудов выдающихся
физиков и философов. Как отмечает Словцов, “в 1794 году я нашел его за
Невтонов”, а начиная с 1795 года он “два года провел... в критическом
рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и
других до Кондильяка, тогда, славившегося”. Результатом этого критического
рассмотрения явились первые его работы философского содержания.
Наиболее ясно и полно философская концепция Сперанского изложена в его
ранней работе “О силе, основе и естестве”, в которой разбирается вопрос:
“Существовала ли до бытия вещей их возможность?”. Этот философский вопрос
разрешается Сперанским однозначно: “Вещь возможна, как скоро можно ее
представить”. По его мнению, сущность явления действительности представляют
понятия. Сперанский, как представитель объективного идеализма,
рассматривает мир с точки зрения единства “образов бытия”, противопоставляя
его индивидуальному сознанию тех философов, которые “раздробили единство
мира”. Выступление против субъективизма в философии привело Сперанского к
разногласиям с официальной церковью.
Годы, проведенные в семинарии, имели очень большое значение для
формирования взглядов Сперанского. Старая, средневековая философия обучения
помогла ученику с развитыми способностями проникнуться отвращением к
схоластике, а усиленное изучение латинского языка, по собственным словам
Сперанского, оказало большую услугу при чтении источников византийского и
римского права. Свободно владея латынью, он мог впоследствии ознакомиться с
трудами философов, писавшими на этом языке, - Гроцием, Гоббсом,
Пуффендорфом и другими.
Эрудиция Сперанского была чрезвычайно высока. В одной из ранних работ
“Правила высшего красноречия”, написанной в 1792 году как пособие к лекции
по риторике, встречаются ссылки на Гельвеция, Д’ Аламбера, Монтеня,
Лабрюйера, Ричардсона, Юма, Флеше, Боссюэта, Роллена; Массильона, Руссо,
Баккариои и многих других.
Сама по себе эта работа представляет интерес как сочинение, выдающееся
для своего времени. В ней Сперанский выступает как последователь М. В.
Ломоносова и Н. И. Новикова. В качестве примера “пламенного пера” он
приводит перевод на русский язык стихотворения Руссо “О счастье”,
выполненный М. В. Ломоносовым.
Сперанский считает, что основой красноречия является воплощение
страсти в слове. Отсюда он делает вывод, что “красноречие основано на
недостатке истинного просвещения. С тех пор, как сердце стало мешаться в
дела разума..., с тех пор страсти и предубеждения получили важный голос во
всех суждениях; и верный способ убедить разум и выиграть дело истины есть
ввести в свои виды сердце и воспалить воображения. На сей слабости и
бессилии ума основали ораторы все таинства витийства... Если когда-нибудь
ум станет на сей высоте просвещения..., тогда, в ту самую минуту,
разрушится вся наука красноречия... и на их развалинах утвердится вечный
престол всеобщего смысла”.
Этот вывод интересен как показатель всей философско-эстетической
основы риторики Сперанского. С одной стороны, как популяризатор идей М. В.
Ломоносова, он выступает против нарочитого украшательства речи; с другой -
при всем стремлении реформировать область красноречия, последнее ему все-
таки представлялось искусственной системой речи, направленной не столько на
то, чтобы разъяснить истину, сколько на то, чтобы внушить определенные
страсти и склонить слушателей в свою сторону.
Весной 1795 года Сперанский был назначен префектом Александро-Невской
семинарии. Однако положение его в семинарии было непрочным. Отсутствие
духовного звания закрывало для него карьеру церковнослужителя, далее
должности префекта он продвинуться не мог и, по всей вероятности, не
испытывал особого желания.
Возвышение Сперанского.
Сперанский во власти мечты о добродетельных поступках, о пользе,
которую каждый человек обязан принести обществу. “Уверьтесь друзья мои, -
писал Сперанский, - что быть счастливым и быть добрым есть совершенно одно
и то же”. И далее: “Несовершенство счастья доказывает лишь несовершенство
наших добродетелей”. Молодой префект стремится всеми силами избавить себя
от “черного облака”. Он все больше и больше обращает свои взоры на
гражданскую службу. Но без влиятельных покровителей путь туда был закрыт. В
это баснословное время разных поворотов фортуны, когда само слово случай
получило техническое значение, один из таких случаев, совершенно
неожиданно, выпал на долю молодого преподавателя. Князю Куракину, который
под конец царствования Екатерины управлял третьей экспедицией Сената для
свидетельства государственных счетов, понадобился домашний секретарь для
русской переписки. Ему был рекомендован Сперанский, который начал с частной
службы у князя по рекомендации митрополита Гавриила. А. В. Куракин был
покровителем Сперанского при первых шагах последнего на служебном поприще.
Сохранилось предание, что при первом сближении с князем Сперанский изумил
его быстрым приготовлением и мастерским слогом официальных писем, которые
были ему заказаны в виде опыта. Но это изумление не помешало Куракину
держать его чем-то вроде слуги. Поступая на службу в дом Куракина,
Сперанский руководствовался прежде всего практическими соображениями -
пополнить свой скудный бюджет, но были, видимо, и перспективные планы -
завести полезные знакомства вне стен семинарии.
С той минуты, когда Сперанский вступил в дом Куракина, судьба его,
можно сказать, была уже в собственных его руках. Стоит прочесть любую
канцелярскую бумагу лучших дельцов этого времени, чтобы понять, какое
блестящее исключение составлял между ними Сперанский. Не только официальная
переписка 90-х годов, но даже иные манифесты Екатерины и Павла писаны
языком далеко не изящным, и даже не всегда правильным. Щеголеватая и
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
