понимание числа, не существующего, по Аристотелю, вне души и ума, ведет к
субъективизации времени, превращению его в принадлежность «души».
Применительно к космическому времени это означает обращение к «мировой
душе».
Таким образом, Аристотель понимает пространство (место) и время главным
образом в атрибутивном смысле (как свойство некоторой субстанции, материи и
движения соответственно), но одновременно говорит о них и в смысле
реляционном, т.е. понимает их как существующие в смысле отношений вещей и
процессов. Однако, поскольку пространство есть «место» единого и конечного
мира, оно оказывается в определенном смысле и субстанцией, т.е.
самостоятельно существующим «вместилищем» всех тел, принадлежащих миру. Это
заметный шаг вперед в понимании сложной природы, пространства и времени. Во
всяком случае, здесь создается возможность для различения отличных друг от
друга пониманий пространства и времени.
Значительное место в физике Аристотеля занимает проблема образования
сложных материальных тел различной природы. В основе учения о возникновении
тел лежит у него понятие первой материи. Определяемая как «лишенность»
формы и чистая возможность, она сама по себе ничто. Однако ей все же
присущи некоторые свойства, обусловливающие возможность образования из нее
элементов – стихий: это противоположности теплого и холодного, сухого и
влажного. Попарное сочетание этих основных свойств дает стихии: теплое и
сухое–огонь, теплое и влажное – воздух, холодное и влажное–воду, а холодное
и сухое–землю. Каждый из элементов имеет свое «естественное место: «огонь и
воздух движутся к границе [мира], а земля и вода– к середине. Крайние и
наиболее чистые [тела] – это огонь и земля, средние же и более смешанные –
вода и воздух» (Арист. О возн. и уничт., II, 3, 330 b). Через понятие
«естественного места» Аристотель «объясняет» такие процессы, как подъем
вверх огня (пламени) и теплого воздуха и опускание вниз воды и земли. По
сути дела тавтологичное (огонь располагается выше других элементов потому,
что его естественное место наверху) ,такое «объяснение» стало характерной
чертой позднейшей схоластической науки. Но тем самым Аристотель выводит
структуру космоса: в центре его лежит земля, «естественное место» которой
ниже всего, затем вода. Воздух и огонь. Впрочем, у Аристотеля есть еще и
пятый элемент, «эфир». Он не возник и неуничтожим, не подвержен ни росту,
ни какому бы то ни было изменению и образует субстанцию небесных сфер –
«места», в котором находятся небесные тела. Последние, в свою очередь,
также образованы из эфира. Самая внешняя сфера – небо неподвижных звезд,
затем идут Солнце, планеты и Луна – по одному светилу в каждой сфере.
Поскольку эфир и эфирные образования вечны, их движение может быть лишь
самым совершенным, т.е. круговым.
Огонь, воздух, вода и земля образуют «подлунный мир», в котором из них
возникают сложные тела. Из элементов образуются «гомеомерии»,
подобночастные тельца, из которых далее складываются остальные тела. В
отличие от фисиологов от Анаксагора до Демокрита, Аристотель представляет
возникновение сложных тел не смешением или соединением частиц, но подлинным
слиянием. Более того, естественное тело, поскольку оно имеет в себе
«форму», или «энтелехию», качественно отлично от составляющих его частиц.
Так углубление диалектического понимания возникновения, связанного с
принципом несводимости целого к сумме его частей, оборачивается
идеалистическим пониманием самого целого. Наиболее явственно сказалось это
в учении о душе.
Рассматривая живые существа, Аристотель и к ним подходит с точки
зрения соотношения материи и формы. Если форма вообще оказывается движущим
началом, то душа, естественно, оказывается формой, а тело – «материей»
органического существа. Более точно Аристотель определил душу как «первую
энтелехию органического тела» (О душе, II, 1, 412 b), т.е. жизненное начало
тела, движущее его и строящее его как свое орудие. Поэтому в живых телах
наиболее явственно обнаруживается целесообразная деятельность природы.
Соответственно своим функциям, душа делится на три рода. Функции питания и
размножения, наличные у любого живого существа, образуют питательную, или
растительную, душу. Ощущение и передвижение, свойственные животным,
образуют душу ощущающую, или животную. Наконец, мышление осуществляется как
деятельность разумной души – она принадлежит только человеку. Закон здесь
таков: высшие функции, а соответственно души, не могут существовать без
низших, тогда как последние без первых – могут.
Мало занимаясь растениями, Аристотель гораздо больше пишет о животных.
Тело животного, считает он, составлено из гомеомерий. Особое значение имеют
массы «мяса», выступающие, по Аристотелю, в качестве носителей ощущений, –
нервы были ему еще неизвестны. Непосредственным носителем жизни – «души» –
является «пневма», источник жизненной теплоты, тело, родственное эфиру и
переходящее в тело ребенка из отцовского семени. Орган -- носитель пневмы
есть сердце, в котором из питательных веществ, доставляемых через жилы,
вываривается кровь. Важное место в учении о животных занимает их
классификация, описание развитая эмбриона, различных способов зарождения
животных, включая самозарождения, и проч.
Человек, занимающий высшее место в природе, отличается от других
животных наличием разума (разумной души). И структура его души, и строение
тела соответствуют этому более высокому положению. Оно сказывается в
прямохождении, наличии органов труда и речи, в наибольшем отношении объема
мозга к телу, в обилии «жизненной теплоты» и т. д. Познание выступает
деятельностью ощущающей и разумной души человека. Ощущение или восприятие –
это изменение, которое производится воспринимаемым телом в душе через
посредство тела воспринимающего. Воспринимается только форма предмета, а не
его материя, так на воске воспроизводится отпечаток формы перстня, тогда
как воск остается воском, а перстень – перстнем. Отдельное чувство
воспринимает только единичное, и всякое такое восприятие истинно. Общие же
качества воспринимаются уже не отдельным чувством, но всеми ими. «Общее
чувство», возникающее в результате их взаимодействия, уже не простая сумма
единичных восприятий, а особым образом организованное психическое действие,
с помощью которого можно сравнивать и различать отдельные восприятия,
соотносить восприятия и их предметы, осознавать отношение восприятия к
субъекту, т.е. к нам самим. Общее чувство позволяет выявить единство и
множество, величину, форму и время, покой и движение предметов. Оно может
быть истинно или ложно.
Восприятие непосредственно. Но если вызвавшее его движение в органе
чувства сохраняется дольше, чем само восприятие, и вызывает повторение
чувственного образа в отсутствие предмета, то мы имеем акт воображения
(фантазии). Если воображаемое признается копией прежнего восприятия, то
перед нами воспоминание. К функциям животной (чувствующей) души относятся
также сон, удовольствие и неудовольствие, желание и отвращение и т.д.
Разумная душа добавляет к ним разум или мышление (noys). Способность к
мышлению предшествует при этом реальному мышлению. Отсюда образ ума как
«пустой доски», на которой мышление записывает результаты своей
деятельности. Аристотель считает, что мышление всегда сопровождается
чувственными образами, и потому в разуме выделяются две стороны: деятельный
разум, или творческое начало ума, все творящее, и ум, воспринимающий и
страдающий, который может стать всем (см.: О душе, III, 5, 430 а).
Деятельный ум уподобляется свету, который «делает действительными цвета,
существующие в возможности» (там же). Иными словами, воспринимающий ум–
«материя», деятельный – «форма», воспринимающий – «возможность», а
деятельный – «действительность», энтелехия.
Отсюда вытекает одна существенная неясность относительно посмертной
судьбы души. Аристотель считает, что растительная и животная (питающая и
ощущающая) души безусловно смертны, распадаясь вместе с телом. Видимо,
возникает вместе с телом и вместе с ним гибнет и воспринимающий разум. А
вот творческий разум божествен и потому вечен. Но означает ли это
индивидуальное бессмертие души? Если у Платона (вспомним историю Эра!) уже
пробивается мысль об индивидуальном бессмертии, то ответ Стагирита
совершенно неясен. Высшая часть не может существовать без низших, значит,
творческий разум не может существовать без растительного и животного начал
души и без воспринимающего разума. И тем не менее мы встречаем в труде
Аристотеля «О душе» следующее утверждение: «ничто не мешает чтобы некоторые
части души были отделимы от тела» (там же, II, 1, 413a). И еще более
определенно: «способность ощущения невозможна без тела, ум же существует
отдельно от него» (там же, III, 4, 429 b). Иначе говоря, творческий ум,
будучи энтелехией в отношении воспринимающего, не есть энтелехия тела, а
значит, может отдельно от тела существовать.
Неразвитость и противоречивость учения Аристотеля в творческом уме
послужила основой для многочисленных толкований, но не могла обеспечить их
однозначность. Лишь в одном аспекте его смысл, пожалуй, ясен. Из
существования вечного и божественного творческого ума Аристотель выводит
само божество или божественный ум. Рассуждая об отношении души к ее
объектам, Стагирит писал: «В душе чувственно воспринимающая и
познавательная способности потенциально являются этими объектами, – как
чувственно познаваемыми, так и умопостигаемыми; [душа] должна быть или
этими предметами, или формами их. Но самые предметы отпадают,– ведь камень
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
