Для отдельных видов имущественных посягательств кодекс 1922 г. предусматривал повышенную ответственность при наличии квалифицирующих признаков (группа, промысел). Особенно много их было в ст. 180 о краже. Характерно, что иногда сочетание двух квалифицирующих признаков образовывало новый, еще более тяжкий признак. Этот прием в настоящее время не используется законодателем.
Важно отметить, что разработанная в первом советском уголовного кодексе система имущественных преступлений, равно как и описание отдельных составов, их квалифицирующих признаков были выполнены на высоком юридическом уровне и послужили основой для дальнейшего развития законодательства по борьбе с этими преступлениями. Многие формулировки этого Кодекса используются российским уголовным правом в настоящее время.
Уголовный кодекс РСФСР 1926 г., изданный в соответствии с общесоюзными Основными началами 1924 г., сохранил преемственную связь с Уголовным кодексом 1922 г. Ни система имущественных преступлений, ни конструкция отдельных составов не претерпели существенных изменений. В соответствии с общими направлениями уголовной политики того времени Уголовный кодекс 1926 г. снизил санкции за имущественные преступления по сравнению с прежним уголовным кодексом.
В 30-е годы начался процесс усиления репрессивного характера многих уголовно-правовых норм. В числе первых законодательных новелл этого периода следует назвать постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 г.[14] Это постановление, как акт высшей юридической силы, вошло в историю под кратким названием «закон от 7 августа 1932 г.». В преамбуле подчеркивалось, что «общественная собственность (государственная, колхозная, кооперативная) является основой советского строя, она священна и неприкосновенна, и люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа». Задача укрепления социалистической собственности решалась путем установления самой суровой репрессии за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте, а также за хищение (воровство) кооперативного и колхозного имущества. В обоих случаях предписывалось применять в качестве меры судебной репрессии высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества.
Установленные законом санкции были чрезмерно высокими и почти не оставляли возможности для дифференциации ответственности и индивидуализации наказания. Выражение «не ниже десяти лет» означало абсолютно определенную санкцию, поскольку согласно ст. 18 Основных начал 1924 г. и ст. 28 УК 1926 г. лишение свободы не могло назначаться на срок свыше десяти лет. Закон возродил ранее введенное ст. 180-а УК 1922 г. родовое понятие хищения, однако границы его представлялись в то время слишком размытыми. Специальными законодательными актами и директивными указаниями в 1933 – 1934 гг. применение Закона от 7 августа 1932 г. было распространено на такие действия, которые хищениями не являлись (саботаж сельскохозяйственных работ, преуменьшение норм высева, уничтожение лошадей, умышленная поломка тракторов и машин, незаконное расходование гарнцевого сбора и др.).
Поскольку ни одна статья Уголовного кодекса 1926 г. об имущественных преступлениях не была отменена и изменена, возникла проблема соотношения этих норм с нормами Закона от 7 августа 1932 г. Эта проблема была в 30-е годы решена следующим образом: Закон от 7 августа стал применяться только к наиболее опасным видам хищения государственного, колхозного (кооперативного) или общественного имущества, независимо от способа совершения. Наиболее опасными признавались хищения, совершенные организованной группой, или в крупных размерах, или систематически. Менее опасные хищения социалистического имущества, как и преступления против личной собственности граждан, квалифицировались по соответствующим статьям Уголовного кодекса 1926 г.
Создавалось впечатление, что хищение отличается от других имущественных преступлений не способом нарушения отношений собственности, а масштабом деяния, размером причиненного вреда. Не случайно до сих пор в обыденном правовом сознании бытует ошибочное представление, будто особо крупная кража может быть названа хищением, а кража в небольших размерах – просто кражей. Термин «мелкое хищение» вошел в употребление только с 1955 г.[15]
В годы Великой Отечественной войны был издан ряд законодательных актов, направленных на усиление ответственности за некоторые преступления против социалистической собственности, не подпадавшие под действие Закона от 7 августа 1932 г. Например, указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 июня 1942 г. «Об ответственности за хищения горючего в МТС и совхозах» было установлено наказание за это преступление в виде тюремного заключения на срок от трех до пяти лет. В некоторых случаях судебная практика шла по пути более широкого применения Закона от 7 августа 1932 г. по сравнению с довоенным временем, особенно когда это касалось хищения воинских грузов на транспорте (даже не в крупных размерах), тормозных ремней или щитов для снегозадержания. Одновременно происходило усиление ответственности за преступления против личной собственности. Однако это делалось не путем внесения изменений в Уголовный кодекс 1926 г., а расширительным толкованием некоторых квалифицирующих признаков имущественных преступлений применительно к условиям военного времени.
Так, Пленум Верховного Суда СССР 8 января 1942 г. дал указание судам все кражи, совершенные с использованием условий военного времени, квалифицировать как наиболее опасный вид кражи личной собственности по п. «г» ст. 162 УК 1926 г. Практика относила к ним кражи во время воздушных налетов или обворовывание квартир эвакуированных жителей. В особо опасных случаях (групповое хищение, неоднократность, рецидив) такие преступления квалифицировались по аналогии как бандитизм (ст. 16 и 593 УК).
Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 6 мая 1943 г. «О квалификации кражи личного имущества граждан, совершенной в местах общественного пользования» распространило действие п. «в» ст. 162 УК, где казуистично перечислялись некоторые места совершения краж («на вокзалах, пристанях, пароходах, в вагонах и гостиницах»), на все места общественного пользования. Практика относила к ним карманные кражи, совершенные в трамвае или в очереди за хлебом.
После окончания войны, приведенные указания, рассчитанные на военный период, утратили силу. Вновь обострилась проблема чрезмерно мягких санкций за преступления против личной собственности и большого разрыва между наказуемостью преступлений против разных форм собственности. Эта проблема была своеобразно решена в указах Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г.[16]
Указы установили суровую ответственность за преступления против собственности, сохранив дифференцированный подход к охране различных форм собственности. При этом разрыв между наказуемостью хищений социалистического имущества и преступлений против личной собственности граждан был сокращен путем резкого повышения санкций за последние. По указу «Об уголовной ответственности за хищение государственного имущества» кража, присвоение, растрата или иное хищение государственного имущества наказывались лишением свободы, заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от семи до десяти лет с конфискацией имущества или без конфискации (ст. 1). Хищение, совершенное «повторно, а равно совершенное организованной группой (шайкой) или в крупных размерах» наказывалось лишением свободы на срок от 10 до 25 лет с конфискацией имущества (ст. 2). Те же действия в отношении колхозного, кооперативного или иного имущества наказывались по ч. 3 и 4 ст. 2 Указа несколько меньшими сроками заключения. Одновременно было впервые введено наказание за недонесение о хищении при отягчающих обстоятельствах (ст. 5).
По Указу «Об усилении охраны личной собственности граждан» наказание за кражу личного имущества граждан составляло от пяти до шести лет лишения свободы, а при отягчающих обстоятельствах («Кража, совершенная воровской шайкой или повторно») – от шести до десяти лет. За разбой устанавливалось наказание в виде лишения свободы на срок от 10 до 15 лет с конфискацией имущества, а при отягчающих обстоятельствах – от 15 до 20 лет с конфискацией имущества. При этом были изменены понятия кражи и разбоя. Кражей стало называться тайное или открытое хищение имущества. Разбой же определялся в Указе как «нападение с целью завладения чужим имуществом, соединенное с насилием или угрозой применения насилия». При этом характер насилия не указывался. Оно могло быть и не опасным для жизни и здоровья, поскольку среди квалифицированных видов этого преступления предусматривался «разбой, соединенный с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, или с угрозой смертью или тяжким телесным повреждением». Таким образом, понятие грабежа вновь исчезло из закона. Оно растворилось в признаках кражи и разбоя.
Нормы общесоюзных указов от 4 июля 1947 г. не были инкорпорированы в текст Уголовного кодекса РСФСР (в это время активизировалась подготовка Уголовного кодекса СССР[17]). Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 22 августа 1947 г. был утвержден перечень статей Уголовного кодекса РСФСР, которые не подлежали применению. Хищение государственного или общественного имущества, совершенное в любой форме, квалифицировалось по Указу от 4 июля 1947 г. Что касается преступлений против личной собственности, то по Указу квалифицировались только кража и разбой, а в отношении остальных продолжал действовать Кодекс 1926 г. Это породило новую диспропорцию в санкциях. Так, если кража личного имущества могла повлечь наказание до 10 лет лишения свободы, а разбой – до 20 лет, то максимум санкции за мошенничество составлял 2 года, а за вымогательство – 3 года.
Суровость указов выражалась не только в огромных сроках лишения свободы (на фоне отмены смертной казни за хищение это не так поражало), но и в сокращении возможности для дифференциации ответственности и индивидуализации наказания. Хищения социалистического имущества наказывались независимо от их формы. Минимальные размеры санкций по обоим указам были завышены. Суды были вынуждены чаще прибегать к назначению ниже низшего предела санкции и к условному осуждению, а в последние годы существования указов такая практика стала преобладать. Не способствовало дифференциации ответственности и сокращение квалифицирующих признаков, а также изменение их содержания. К крупному размеру хищения была приравнена по наказуемости простая повторность. В то же время упоминавшийся в указах квалифицирующий признак совершения хищения организованной группой (шайкой) Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 28 мая 1954 г. истолковал расширительно как совершение преступления «по предварительному сговору организовавшейся для этой цели группой лиц». Попытки толкования этого признака на основе традиционного представления о шайке (организованной группе) были отвергнуты как «вредные и порочные».[18]
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
