то частей женской одежды.
Аналогичное явление представляет перенос в русский текст французского слова
«арпан», немецкого «морген» (названия старинной земельной меры) и т. п, или
употребление в переводе «Поднятой целины» М. Шолохова на испанский язык
таких слов, как "la staniza" (станица), "un pud" (пуд), "bachlyk" (башлык)3
и др. или в немецком переводе «Тихого Дона» слов „Amman", „Jcssaul",
„Sotnik' и г. д. Контекст перевода во всех случаях применения этих
транслитераций позволяет, если и не полностью установить содержание
обозначаемых ими реалий, то отнести их к определенному кругу понятий,
выяснить их родовую принадлежность. Когда на страницах русского
перевода романа Диккенса «Оливер Твист» появляется «бидль» (ср. узкий
контекст: «...дерзкие выступления тотчас же пресекались в корне после
показания врача и свидетельства бидля: первый всегда вскрывал труп и ничего
в нем не находил..., второй (т. е. бидль — А. Ф.) неизменно показывал под
присягой все, что было угодно приходу)», мы уже угадываем, что речь идет о
каком-то лице, имеющем отношение к приходу и занимающем в его администрации
невысокую ступень — предположение, подтверждаемое примечанием. Впрочем, в
русских переводах западноевропейской художественной литературы за последнее
время все более упрочивается тенденция избегать таких слов, которые
требовали бы пояснительных примечаний, не предполагаемых подлинником — т.
е, именно транслитерированных обозначений иностранных реалий, кроме ставших
уже привычными. Напротив, в современных переводах с языков Востока
транслитерация используется достаточно часто, когда речь идет о вещах или
явлениях, специфических для материального или общественного быта, т. е. не
имеющих соответствий у нас.
Ср., например, следующую выдержку из обстановочной ремарки к первой картине
первого действия пьесы японского драматурга Киёми Хотта «Остров» (перевод
Е. М. Пинус):
«Прямо перед зрителями токонома. В ней радиоприемник, на полках книги и
глобус, на стенах висят рейсшины и угольники. Перед токонома японский
столик, рядом, за створчатой фусума, домашний алтарь». Ср. также реплику из
той же картины;
«Я принесла ивасей, сделать сасими?» Из «списка японских слов,
употребленных в пьесе» (всего 22 слова на книгу в 217 страниц) узнаем, что
«токонома — глубокая ниша, служащая для украшения комнаты»,
«фусума—раздвижная перегородка в доме», а «сасими — наструганная сырая
рыба, национальная еда». Как видим, описательным переводом комментируемых
слов могли бы служить эти пояснительные словосочетания, но они — длинны, а
названия данных японских реалий повторяются в пьесе неоднократно и тем
самым их транслитерация может в данном случае считаться оправданной" как
более экономный способ обозначения действительно специфических понятий.
Второй способ передачи слов, обозначающих специфические
реалии, — а именно создание нового слова или словосочетания, —
практически встречается в русских переводах реже, чем первый.
Примером перевода, дающего полную образно-морфологическую аналогию
иноязычного слова, может быть названо сложное слово «небоскреб», возникшее
для передачи английского "skyscraper".
Третий способ передачи слов, обозначающих инонациональные реалии,
состоит в использовании слов родного языка, означающих нечто близкое или
похожее по функции, хотя бы и не абсолютно тождественное. Так, в испанском
переводе «Поднятой целины» слово «башлык» передается не только
транслитерацией (см. выше), но и с помощью испанского слова "el сарuchon",
не тождественного по предметной отнесенности, однако, достаточно близкого.
Слово «шлычка» — название головного убора замужних женщин в старом
казачьем быту — в немецком переводе «Тихого Дона» (принадлежащем М. Шику)
передано словом „Haubchen" — исконным немецким названием головного убора
замужних женщин. Применение перевода этого типа в ряде случаев может
вызвать и местные ассоциации. Примерами, главным образом из перевода
произведений литературы XIX века, могут служить «извозчик» —
вместо «фиакр» (что не вполне точно, так как слово «фиакр» обозначает
экипаж и лишь метонимически переносится на возницу, «извозчики
же, наоборот, имеет это второе значение), «швейцар», «привратник» или
«привратница» вместо «консьерж» (что также не точно, поскольку
«консьерж» находится при подъезде, а не при воротах), «стряпчий» вместо
«клерк», «ризничий» вместо «бидль», «будочник» вместо «полицейский
комиссар» (пример из статьи Добролюбова о В. Курочкине, как переводчике
Беранже, см. выше). По своей национальной специфичности к названиям реалий
в ряде случаев близки и существующие в языке формы обращения, к которым
применимы и аналогичные способы перевода. Тик, французские обращения
«monsieur» и «madamen, английские—"sir" и "miss" передавались в переводах
литературы прошлого как «сударь» и «сударыня», а французские «monsieur» и
«madame» в качестве слов, предшествующих фамилии, и при переводе
современных произведений передаются как «господин» и «госпожа» (наряду с
«мсье» и «мадам»).
Содержание этого небольшого перечня примеров (среди которых иные обозначают
понятия уже устарелые с точки зрения современного читателя, как, например,
«будочник», «извозчик» и т. п.) показывает, что подобный тип перевода
полностью передает привычность, чисто бытовую окраску соответствующего
слова подлинника, в одних случаях придавая ему русифицирующий оттенок, в
других случаях не внося в него никаких новых черт, но во всех случаях,
конечно, ослабляя национально-специфические особенности, выраженные в нем.
Если предмет или понятие, обозначенные словом, мало чем отличаются от
предмета или понятия, обозначаемого соответствующим словом в переводе, если
с ним самим не связаны никакие специфически местные признаки, то передача
смысла в условиях контекста может оказаться исчерпывающей (например,
«консьерж» — «привратник»). Ср. также примеры передачи реалий русского
дореволюционного быта в переводах произведений Горького на немецкий язык:
«водолив» — „Aufseher" (имеется в виду обязанность надсмотрщика,
выполнявшаяся рабочим-водоливом на пароходе), «босяк» — „Stromer"
(бродяга), «изба» — „Bauernhaus" (слово, практически применимое главным
образом в повествовательной речи, допускающее в ней минимум повторений и не
представимое в прямой речи персонажей-крестьян) и т. п.
Во всех этих случаях утрата некоторой вещественной специфики,
характеризуемой русским словом, возмещается полной понятностью его перевода
в контексте при большей или меньшей степени близости выражаемого понятия.
С другой стороны, слово, имеющее непосредственную связь со специфическими
фактами из жизни той страны, на язык которой делается перевод, не может
быть полноценным образом использовано для передачи реального понятия из
жизни другой страны, другого народа. Так, русское «коробейник» не могло бы
служить верным способом передачи английского "peddlar" (означающего тоже
торговца-разносчика) в контексте перевода английского романа из жизни XIX
века (например, «Мельницы на Флоссе» Дж. Эллиот), так как в представление о
реальной обстановке действия оно внесло бы специфически местные черты,
напоминающие Россию некрасовских времен.
Что касается гипонимического способа перевода, то он всегда обедняет
представление, связанное с названием реалии в иностранном языке, поскольку
название обобщающего понятия в языке перевода неизбежно приводит к утрате
конкретности — то в большей, то в меньшей степени. Это происходит, когда,
например, русское слово «изба» переводится по-немецки как „Haus" или же
немецкое „Fachwerkhaus" переводится по-русски просто как «дом». Примером
могут послужить и приведенные В. С. Виноградовым случаи, когда «с
испанскими словами нопаль (вид кактуса), кебрачо (вид дерева) или грапа
(вид водки) будут соотноситься в переводе их родовые межъязыковые гипонимы:
кактус, дерево, водка».
Может показаться парадоксальным, что гипонимическое соотношение между
словом оригинала и словом перевода устанавливается в известной мере и при
транслитерации (транскрипции) в тех случаях, подобных описанным выше, когда
контекст позволяет уловить значение родового понятия, выраженного
транслитерированным (транскрибированным) словом. Таким образом выявляется
известная общность между двумя, казалось бы, далекими друг от друга
способами перевода.
Вообще же описанные четыре способа в практике переводческой работы обычно
не изолированы, т. е. применяются в сочетании друг с другом. Исключительное
использование только одного из них имело бы результатом либо перегрузку
переводного текста иноязычным словесным материалом или «экотизмами» (при
транслитерации или транскрипции), либо непомерное расширение текста (при
описательном, перифрастическом способе), либо к полной утрате национальной
специфичности (при уподобляющем способе), либо к обеднению вещественного
смысла (при гипонимической передаче).
Выводы по главе II
Изучив данную главу, мы прежде всего приходим к выводу о том, что социо-
культурный аспект перевода пожалуй один из самых сложных переводческих
аспектов. Однако не только самых сложных, но и самых интересных и
познавательных.
Мы пришли к выводу, что, например, не ко всем социо-культурным понятиям
Великобритании и других стран можно найти аналог в русском языке.
Мы еще раз убеждаемся, что перевод, а особенно его социо-культурный аспект
отличается многогранностью и сложностью.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, мы убедились, что перевод – это самостоятельное понятие,
обладающее своими свойствами, и эту проблему не стоит отождествлять с
другими.
Также следует отметить и многогранность перевода. Перевод предполагает
различные подходы, то есть одно и то же предложение можно перевести,
например, с различной стилевой окраской. И одно и то же слово имеет
множество синонимов в языке перевода. Об этом можно говорить до
бесконечности.
Итак, перевод – сложное многогранное понятие, требующее от специалиста не
только безупречного знания языка, но и умения различать смысловые, стилевые
и так далее оттенки письменной или устной речи; знания истории языка и
знание самой истории и развития культуры общества.
Также мы прежде всего приходим к выводу о том, что социо-культурный аспект
перевода пожалуй один из самых сложных переводческих аспектов. Однако не
только самых сложных, но и самых интересных и познавательных.
Мы пришли к выводу, что, например, не ко всем социо-культурным понятиям
Великобритании и других стран можно найти аналог в русском языке.
Мы еще раз убеждаемся, что перевод, а особенно его социо-культурный аспект
отличается многогранностью и сложностью. Данная проблема требует
дальнейшего изучения на более высоком уровне.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Виноградов В.С. Введение в переводоведение. – М.: ИОСО РАО, 2001. – 224
с.
2. Комиссаров В.Н. Общая теория перевода. – М.: ЧеРо, 1999. – 134 с.
3. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. – Санкт-Петербург: Искусство-СПб, 1996. –
305 с.
4. Федоров А.В. Введение в теорию перевода. – М.: Издательство литературы
на иностранных языках, 1953. – 336 с.
5. Федоров А.В. Основы общей теории перевода. – М.: Высшая школа, 1983. –
304 с.
