Европейские поэты возрождения

песни, романсы, загадки, а также «народные книги» (среди них — книга о Тиле

Уленшпигеле и книга о докторе Фаусте). Их перерабатывают и используют

писатели-гуманисты, даже весьма далекие от движения народных масс, но

чувствующие тягу к народным источникам. Полистаем пьесы Шекспира, его

современников и предшественников, — сколько народных баллад мы найдем в

самом сердце их замыслов; в песне Дездемоны об ивушке-иве, в песне Офелии о

Валентпновом дне, в атмосфере Арденнского леса («Много шума ни из чего»),

где скитается Жак, столь напоминающей о другом лесе — Шервудском, притоне

стрелка Робина Гуда и его веселой зеленой братии. А ведь, прежде чем

попасть в чернильницы сочинителей, эти мотивы ходили по площадям английских

городов, по сельским ярмаркам и придорожным харчевням, исполнялись

бродячими певцами, пугали набожных пуритан. Из сходных материалов строилась

грандиозная книга Рабле, впитавшая в себя французский народный юмор,

обогащенный глубокими идеями и острой сатирой ученого-гуманиста; близкие

мотивы звучали в поэзии Клемана Маро, когда он перелагал на мелодии любимых

парижским. Народом уличных песенок строгие псалмы Давида. Этот мир образов

в его испанском осмыслении теснился перед умственным взором Сервантеса,

когда он создавал историю Дон-Кихота. Образы итальянского театра масок

(комедии dell'arte), даже измененные различного рода обработками, тоже

несут в своей насмешливой типологии открытия, сделанные народным гением.

Народная поэзия эпохи Возрождения была одним из могучих источников

обновления поэзии в целом. Но только одним из них.

У поэта той эпохи был и еще один источник вдохновения: классическая

древность. Страстная любовь к знаниям гнала поэта в далекие путешествия в

анатомические театры, в кузницы и в лаборатории, — но также и в библиотеки.

До XV века образованный европеец знал кое-какие произведения латинской

литературы, уцелевшие от античного Рима, в свою очередь много усвоившего у

культуры Древней Греции. Но сама греческая культура стала широко известна

позднее, особенно после XV века, когда в борьбе с турками рухнула Византия,

последняя опора средневековой греческой цивилизации на Ближнем Востоке.

Тысячи беженцев-греков, хлынувших из земель, завоеванных турками, в

христианские страны Европы, несли с собой знание родного языка и искусства,

многие стали переводчиками при европейских дворах, учителями греческого

языка в европейских университетах, советниками при больших типографских

домах, издававших античных классиков в оригинале и переводах.

Античный мир — от Афин до Спарты — предстал перед умственным взором

европейца не только как некая канувшая в прошлое реальность, на опыте

которой можно выверять свою собственную судьбу, но и как утопический идеал,

золотой век гармонического общества и человека, чей образ вставал перед

поэтами молодой Европы со страниц древних авторов, оживал в древних

скульптурах и рисунках.

Античность стала как бы вторым миром, в котором жили поэты Возрождения.

Они редко догадывались о том, что культура античности была построена на

поту и крови рабов; народ античности они представляли себе как аналогию

народу своего времени и так его изображали. Пример тому — взбунтовавшаяся

чернь в трагедиях Шекспира, «античные» крестьяне и ремесленники на полотнах

художников Ренессанса или пастухи и пастушки в их стихах и поэмах.

В мире античной словесности поэт эпохи Ренессанса нашел для себя

гигантскую лабораторию опытов, которые ему теперь захотелось проделать

самому, неисчерпаемо богатое наследие образов и чувств, которые он понимал

по-своему. Искусство художественного перевода в эпоху Ренессанса сделалось

почти обязательной стороной деятельности любого поэта, писавшего на каком-

либо живом языке, а «подражание древним авторам» в той или иной мере стало

общей чертой поэтов эпохи Возрождения. Нимфы, сатиры и весь античный Олимп

переселились в дубравы и рощи Западной и Южной Европы. Их можно найти и в

Гастинских лесах Ронсара, и в Шервудском лесу Шекспира, и в лавровых рощах

Испании, не говоря уже о сладостных пейзажах Италии, где они как бы вновь

обрели свой домашний приют. Нептун и Нереиды благословляли каравеллы

испанских конквистадоров, носившие имена католических святых, каждый

итальянский кондотьер оказывался то ли Ахиллом, то ли Гектором и порою

чувствовал себя им. Поэтические опыты вроде триметров англичанина Эдмунда

Спенсера, подражавших просодии и строфике античных поэтов, стали признаками

новой поэзии в любой стране Европы, затронутой теплом и светом Ренессанса.

Постепенно в потоке литературного развития той эпохи наметились два

течения: одно в борьбе за становление новой национальной литературы

ориентировалось на античные образцы, предпочитало их опыт народной

традиции, учило молодежь писать «по Горацию» или «по Аристотелю». Иной раз

в своем стремлении быть поближе к античным образцам эти «ученые» поэты даже

отбрасывали рифму, которая была бесспорным завоеванием европейской

средневековой поэзии. Представители другого направления — среди них Шекспир

и Лоне де Вега,— высоко ценя античную литературу и нередко добывая из ее

сокровищниц сюжеты и образы для своих произведений, все же отстаивали за

писателем не только право, но и обязанность, прежде всего, изучать и

воспроизводить в поэзии живую жизнь. Об этом разговаривает с актерами

Гамлет, применительно к сценическому мастерству, о том же твердит Лоне де

Вега в трактате «О новом искусстве писать комедии». Именно Липе прямо

высказывает мысль о необходимости считаться с народной традицией в

искусстве. Но и Шекспир в своих сонетах, рассказывая о некоем собрате по

перу, который оспаривал его поэтическую славу, противопоставляет его

«ученой», «изукрашенной» манере свой собственный «простой» и «скромный»

стиль. Оба течения в целом составляли единый поток гуманистической поэзии,

и хотя в нем были внутренние противоречия, обусловленные » различных

странах разными общественными причинами, поэты-гуманисты противостояли тем

писателям своего времени, которые пытались защищать старый феодальный мир,

устарелые эстетические нормы и старые поэтические приемы.

Борьба между силами антифеодального движения и силами реакции,

развернувшаяся в различных формах во всех странах Европы, складывалась на

первых порах далеко не всюду в пользу прогрессивных исторических сил. К

концу XVI столетия в Италии, Испании и особенно в Германии временно верх

взяла реакция. Это усложнило положение гуманистов по всей Европе. I; тому

же новое общество все больше обнаруживало угрозу порабощения человека, не

успевшего сбросить узы феодального угнетения, иным тираном— золотом. В

такой ситуации разразился тяжелый кризис гуманистических идей. Многие

талантливые поэты и писатели разочаровались в идеалах гуманизма, отступили,

отошли от идей Возрождения. Среди них были глубоко

противоречивые художники, которые о большой силой запечатлели в

прекрасных стихах свои мучения и поиски истины, свои заблуждения и

прозрения. Таких противоречивых поэтов нельзя относить в лагерь реакции; их

творчество, при всей его сложности, в конечном итоге составило важную

ступень в истории культуры их стран.

Зачинательницей новой поэзии, давшей на долгие годы образцы для других

стран Европы, была Италия. Кружок итальянских поэтов, сплотившийся в конце

XIII века и вошедший в историю мировой литературы под названием «поэтов

сладостного нового стиля», был первым возрожденческим вольным Союзом поэтов-

друзей, связанных широким кругом общих интересов. Из него вышел молодой

Данте — автор книги сонетов и канцон «Новая Жизнь». Наполненные высоким.

Мистическим бредом и аллегориями, стихи о любви, которые бормотал юноша из

Флоренции, гуляя по окрестностям родного города с томиком Вергилия в

кармане, были порою еще настолько неясны самому автору, что он сочинил для

«Новой Жизни» прозаический комментарий. Молодой поэт еще не уверен в

изобретаемом им поэтическом языке, он поверяет его прозой столь же

«сладостной», как и его стих. Но как сложна и богата духовная жизнь автора

этих стихов о девочке Биче Портинари, которую он обессмертил в образе

Беатриче! Первое дыхание всей будущей прелести любовной европейской поэзии

проносится в этом цикле стихов, как дуновение ветра в картине «Весна»

Сандро Боттичелли — гениального иллюстратора Данте.

Несмотря на все связи со средневековой литературной традицией, Данте —

как бы явление поэтического взрыва. Лирическая стихия господствует и в

суровой эпопее «Божественной Комедии», наполняя поэму о загробном мире

огнем и слезами, всем кипением жизни той бурной эпохи, всеми оттенками

чувств.

Вслед за Данте выступает другой великий флорентиец, продолжавший дело

создания единого итальянского национального языка и литературы,— поэт-

философ и ученый, политик и путешественник Франческо Петрарка, воплощение

острейших коллизий духовного мира человека раннего Возрождения. Мучительные

вопросы и не до конца убедительные ответы встают со страниц философских

трактатов Петрарки, особенно его «О презрении к миру»;

выбрав в собеседники одного из авторитетнейших «отцов» христианской

церкви — Блаженного Августина, поэт признается, что не может разобраться в

противоречиях, раздирающих его собственную душу: что такое поэзия — грех

или священное призвание? Что такое его любовь к прекрасной Лауре — мука или

счастье? Почему он вечно оказывается в плену противоречивых чувств, от

которых «горит в холодный день и под ярким солнцем леденеет»? После «Стихов

на жизнь и смерть мадонны Лауры» форма сонета стала как бы знаменем новой

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6



Реклама
В соцсетях
рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать рефераты скачать