тиранических распоряжений Павла I, вызывавших всеобщее недовольство, но
влияние этих мер на умы было исключительно велико и породило надежды на
дальнейшие перемены. В серьезность реформаторских намерений Александра I
верили не только в России: даже американский президент Томас Джефферсон
полагал, что новый русский царь всерьез готовится к реформам.
Хотя в манифесте о восшествии на престол Александр I и подчеркивал
преемственность своего правления с царствованием Екатерины, однако его
правление не было ни возвратом к “золотому веку” Екатерины, ни полным
отказом от политики, проводимой Павлом. Александр не любил, когда ему
напоминали о царствовании бабки, и недружелюбно относился к екатерининским
вельможам, на многое претендовавшим. Демонстративно подчеркивая свое
отрицание характера и методов павловского правления, он воспринял много
черт его царствования, причем в главной его направленности — к дальнейшей
бюрократизации управления, к укреплению самовластья. Да и сами “гатчинские
привычки” (приверженность к воинской муштре) глубоко укоренились в нем,
любовь к парадам и разводам осталась у него на всю жизнь. По натуре
Александр I не был реформатором. К такому заключению пришел и весьма
осведомленный его биограф великий князь Николай Михайлович Романов:
“Император Александр никогда не был реформатором, а в первые годы
царствования он был консерватором более всех окружавших его советников”.
Однако Александр не мог не считаться с “духом времени”, в первую
очередь с влиянием идей французской революции, и даже в какой-то мере
использовал эти идеи в своих интересах. Любопытно его заявление: “Самое
могучее оружие, каким пользовались французы и которым они еще грозят всем
странам, это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их
дело есть дело свободы и счастья народов, поэтому “истинный интерес
законных властей требует, чтобы они вырвали из рук французов это страшное
оружие и, завладевши им, воспользовались им против их самих”. В русле этих
намерений и следует рассматривать широковещательные демагогические
заявления царя (особенно за границей) о его стремлении к преобразованиям, к
обеспечению “свободы и счастья народов”, о намерении отменить в России
крепостное право и ввести “законно-свободные' учреждения”, т. е.
конституционные порядки.
По сути дела Александр I стремился, не меняя основного направления
политики Екатерины II и Павла I, к укреплению абсолютизма, найти способы
укрепления своей власти, которые соответствовали бы “духу времени”. В этом
и заключалась суть его заигрывания с либерализмом, присущего, впрочем, не
только Александру I, но и другим российским монархам. Однако он не
чуждался, особенно в годы его откровенно реакционного политического курса,
применять и “палаческие методы управления”. Одна из характерных черт
российского самодержавия — его умение, в зависимости от конкретной
обстановки, проводить гибкую политику, идти на уступки, приспосабливаться к
новым явлениям и процессам в стране и использовать их в интересах
укрепления своих позиций. В значительной мере этим и объясняются
относительная самостоятельность, сила и живучесть российского самодержавия.
Вступая на престол, Александр I публично и торжественно провозгласил,
что отныне в основе политики будет не личная воля или каприз монарха, а
строгое соблюдение законов. В манифесте от 2 апреля 1801 г. об уничтожении
Тайной экспедиции говорилось, что отныне положен “надежный оплот
злоупотреблению”, что “в благоустроенном государстве все преступления
должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона”. При каждом
удобном случае Александр любил говорить о приоритете законности. Населению
были обещаны правовые гарантии от произвола.
Все эти заявления имели большой общественный резонанс. Идея законности,
утверждения “власти закона” была главнейшей у представителей различных
направлений общественной мысли: Сперанского, Карамзина, декабристов,
Пушкина (наиболее четко выражена эта идея в его оде “Вольность”). Для
разработки плана преобразований царь привлек своих “молодых друзей”
Строганова, Кочубея, Чарторыйского и Новосильцева, которые и составили его
“интимный кружок” или “Негласный комитет”. Хотя комитет и назывался
“негласным”, но о нем знали и говорили многие. Впрочем, и сам Александр не
делал из него тайны, опираясь на него в борьбе с сановной оппозицией.
“Молодые друзья”, однако, уже оставили былые республиканские увлечения и
придерживались весьма умеренных взглядов, были осторожны в своих проектах и
предположениях и, строя планы реформы государственного управления,
рассуждая о необходимости издать “Жалованную грамоту народу”, тем не менее
исходили из незыблемости основ абсолютизма и сохранения крепостничества.
С июня 1801 по май 1802 г. комитет собирался 35 раз, но в 1803 г. после
всего дишь четырех заседаний был закрыт. Александр I уже прочно чувствовал
себя на троне, и не было нужды в либеральных разговорах. Хотя все дело и
ограничивалось по существу этими разговорами, но они пугали аристократию
екатерининских времен, окрестившую комитет “якобинской шайкой” (слова поэта
Г. Р. Державина). Повод к такому нелестному эпитету подал и сам царь, в
шутку называвший свой “интимный комитет” “Комитетом общественного спасения”
(так назывался один из комитетов французского Конвента в период якобинской
диктатуры под главенством М. Робеспьера).
“Дух времени” выразился в проведенных Александром мерах, хотя и
второстепенных, по такому жгучему вопросу, как крестьянский. С самого
начала новый царь без какого-либо специального указа или манифеста
прекратил раздачу крестьян в частные руки. Уже во время коронации в
сентябре 1801 г. таких раздач не последовало (вопреки сложившейся
“традиции”) “к великому огорчению многих жаждавших сего отличия”. Когда
один из сановников (герцог Александр Виртембергский, родственник царя) в
1802 г. обратился к Александру I с просьбой о пожаловании ему имения, царь
ответил: “Русские крестьяне большею частию принадлежат помещикам; считаю
излишним доказывать унижение и бедствие такого состояния, и потому я дал
обет не увеличивать число этих несчастных и принял за правило не давать
никому в собственность крестьян”.
Это отнюдь не означало, что казенные крестьяне были вполне
гарантированы от перевода их на положение крепостных. В 1810 — 1817 гг. в
связи с тяжелым финансовым положением империи было продано в частные руки
свыше 10 тыс. душ мужского пола крестьян; широко практиковалась сдача
казенных крестьян в аренду частным лицам в Белоруссии и на Правобережной
Украине (к концу царствования Александра в аренде там числилось 350 тыс.
душ). Казенных крестьян закрепощали и другими путями: например, переводили
в удельное ведомство (в разряд удельных крестьян, принадлежавших царской
фамилии), приписывали к казенным заводам и фабрикам, наконец обращали в
создаваемые при Александре I военные поселения (последнее бьыо худшим видом
крепостной зависимости, о чем будет сказано ниже).
О характере мер к смягчению крепостной зависимости крестьян можно
судить и по указу 1801 г. о запрещении публиковать объявления о продаже
крепостных “без земли” (“на своз”), хотя практика таковой продажи не
запрещалась: в публикуемых в официальных изданиях объявлениях теперь
сообщалось, что такой-то крестьянин или крестьянка не “продается”, а
“отдается внаймы”. Указами 1808 — 1809 гг. помещикам запрещалось продавать
крестьян на ярмарках “в розницу” (“с раздроблением семейств”, т. е.
отдельно мужа от жены и детей от родителей), ссылать крестьян по своему
произволу в Сибирь “за маловажные проступки”; помещиков обязывали кормить
своих крестьян в голодные годы. Ничтожные результаты дал и указ 20 февраля
1803 г. о “вольных хлебопашцах”, предусматривавший выкуп крестьян на волю с
землей по обоюдному согласию их с помещиками. Выкупная сумма была настолько
высока и сделки обставлялись такими кабальными условиями, что к концу
царствования Александра дарованным им правом смогли воспользоваться лишь 54
тыс. душ крестьян, что составляло менее 0,5% их общего числа. В 1804 — 1805
гг. был проведен первый этап крестьянской реформы в Латвии и Эстонии. На
этом этапе реформа коснулась “крестьян-дворохозяев”. Они получали личную
свободу без земли, которую должны были арендовать у своих помещиков за
установленные законом феодальные повинности — барщину и оброк. Указом 12
декабря 1801 г. недворянские свободные сословия — купцы, мещане, казенные
крестьяне — получали право покупать землю. Все эти меры Александра I в
принципе не затрагивали прав и привилегий помещиков.
Многие меры Александра I касались просвещения, печати, центрального
управления. В 1804 г. был издан цензурный устав, который считается самым
“либеральным” в истории России XIX века. Устав гласил, что цензура вводится
“не для стеснения свободы мыслить и писать, а единственно для принятия
пристойных мер против злоупотребления оною”. Цензорам рекомендовалось
руководствоваться “благоразумным снисхождением для сочинителя и не быть
придирчивым, толковать места, имеющие двоякий смысл, выгоднейшим для
сочинителя образом, нежели преследовать”. Однако цензорская практика
сводила этя благородные пожелания на нет, а годы усиления реакционного
курса Александра I характеризуются настоящим цензурным террором. И все же
некоторые цензурные послабления в первые годы его царствования нельзя не
отметить; расширялась издательская деятельность, — появился ряд новых
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
