Февральская революция, которую он встретил если и не враждебно то весьма
недружелюбно. Посещение Петрограда в марте 1917 г. породило у него
«тягостные чувства». Дежурный караул в гостинице «Астория» он воспринял как
«грубых и распущенных гвардейских матросов», в завоеваниях революции ему
виделись запах смерти и тлена. «Я ни на одну минуту,— писал он,— не верил в
чудодейственную силу солдатских коллективов и потому принял систему полного
их игнорирования». Такие настроения получили незамедлительную оценку в
высших кругах, взявших курс на установление в стране сильной власти путем
передачи ее в руки военных. 5 апреля 1917 г. Деникин назначается
начальником штаба при Верховном главнокомандующем, хотя Алексеев,
исполнявший эту должность, явно не хотел иметь его в качестве своего
ближайшего помощника.7 (2, Т. I, в. 1, с. 72, 93, 94) Но очень скоро они
нашли между собой общий язык.
4 мая 1917 г. на совещании руководителей Ставки, главнокомандующих
фронтами и представителей исполкома Петроградского совета, проходившем в
столице, генералы Алексеев, Брусилов, Щербачев, Гурко и другие предъявили
Временному правительству очень жесткие требования. Непременно выступил
Деникин, обвинивший в гибели армии не только большевиков, как и все, но и
Временное правительство, меньшевиков и эсеров, пытающихся превратить ее «в
средство для разрешения партийных и социальных вожделений».
8 мая в Ставке, находившейся в Могилеве, был созван съезд офицеров от
фронтовых и тыловых частей. Алексеев произнес зажигательную речь: «Россия
погибает. ...Где та сильная власть, о которой горюет все государство?
...Классовая рознь бушует среди нас. ...Мы все должны объединиться на одной
великой платформе: Россия в опасности». Деникин, под стать своему патрону,
заявил: «Глядим в будущее с тревогой и недоумением. Ибо нет свободы в
революционном застенке! Нет правды в подделке народного голоса! Нет
равенства в травле классов: и нет силы в той бездумной вакханалии, где
кругом стремятся урвать все…, где тысячи народных рук тянутся к власти,
расшатывая ее устои». Наэлектизованный съезд офицеров заявил, что
подчинится только «твердой, единой, а не взывающей» власти, «не считаясь
совершенно с расхождением в области социальной».8 (2, Т.I, в. 2, с. 88,
107–114)
Это был вызов не только революционной демократии, но и за несколько
дней до этого сформировавшемуся первому коалиционному Временному
правительству. Военный министр А. Ф. Керенский сместил с постов Алексеева и
Деникина, уволил в резерв около 150 старших начальников, включая 70
командиров дивизий. Верховным главнокомандующим был назначен Брусилов.
Деникин отправился командовать Западным фронтом. Расставаясь с ним,
негодовавший Алексеев сказал: «Вся эта постройка несомненно скоро рухнет;
придется нам снова взяться за работу. Вы согласны, Антон Иванович, тогда
опять работать вместе?» Не раздумывая, Деникин подтвердил свою готовность.9
(2, Т. I, в. 2, с. 8)
Теперь в поисках диктатора верхи остановили свой выбор на генерале
Корнилове, проявившем свою решимость покончить с революцией. Правая печать
заговорила о его «гениальных способностях. К нему питал расположение и
Керенский. В мае, когда, А. М. Каледин был избран донским атаманом, на его
место командующего 8-й армией был назначен Корнилов, а 7 июля он стал
главнокомандующим Юго-Западным фронтом, несмотря на возражения Алексеева и
других.
16 июля Керенский созвал совещание в Ставке для выяснения последствий
июльского поражения на фронте и дальнейших основных направлений военной
политики. Корнилов, отсутствовавший на совещании, в присланной телеграмме
потребовал наведения порядка и оздоровления командного состава. Его горячо
поддержал Деникин. Выступая на совещании, он заявил: «У нас нет армии.
...Развалило армию военное законодательство последних четырех месяцев»,
вводимое сначала под «гнетом советов», а потом ставшее системой; Временное
правительство должно осознать свою вину, отменить солдатскую «декларацию»,
упразднить комиссаров и комитеты, вернуть власть начальникам и восстановить
дисциплину, покончить с военными бунтами, ввести смертную казнь в тылу.
Глядя на Керенского, Деникин сказал: «Вы втоптали наши знамена в грязь.
Теперь... поднимите их и преклонитесь перед ними. ...Если в вас есть
совесть!»10 (2, Т. I, в. 2, с. 181–182)
Керенский был потрясен. Оправившись, он поспешил протянуть ему руку:
«Благодарю Вас, генерал, за то, что Вы имеете смелость высказать откровенно
свое суждение». Позднее он писал: «Деникин наиболее ярко изложил ту точку
зрения, которую разделяли все...». И Керенский сделал окончательный выбор в
пользу Корнилова, поскольку Брусилов, по его заключению, вел курс «с
ориентацией на массы больше, чем на командный состав». 19 июля он назначил
Корнилова на должность Верховного главнокомандующего русской армии. 24 июля
Корнилов телеграфировал Деникину: «С искренним и глубоким удовольствием я
прочитал Ваш доклад... на совещании в Ставке 16 июля. Под таким докладом я
подписываюсь обеими руками». И тотчас передвинул его на должность
главнокомандующего Юго-Западным фронтом, считавшимся самым важным.
Алексеев телеграфировал Деникину: «Ничего не сделано и после l6 июля
главным болтуном России. ...Если бы Вам в чем-нибудь оказалась нужною моя
помощь, мой труд, я готов приехать в Бердичев, готов ехать в войска, к тому
или другому командующему». Деникин заверил Корнилова о своей поддержке в
его борьбе за военную диктатуру.11 (2, Т.I, в. 2, с. 188, 190, 198) И когда
тот в конце августа пытался поднять мятеж, Деникин решительно перешел на
его сторону. В Быховской гимназии, что под Могилевом, объявленной тюрьмой,
где Временное правительство собрало всех ближайших сподвижников Корнилова,
генералы разработали при активнейшем участии Деникина, если не под его
руководством, «Корниловскую программу», ставшую военно-политическим и
идеологическим кредо всех последующих белогвардейских движений в России.
Главный ее смысл — борьба за военную диктатуру под флагом Учредительного
собрания.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Однако грянувший 25 октября 1917 г. большевистский переворот заставил
генералов бежать в поисках надежного пристанища. Все они сошлись на Дону и
вообще на Юге России, где Каледин поднял мятеж, а Алексеев уже развернул
формирование Добровольческой армии, куда собирался цвет и мозг противников
большевизма — М. В. Родзянко, М. М. Федоров, Н. Н. Львов, В. В. Шульгин и
многие другие. Деникин добирался туда под видом не то обедневшего
«польского помещика», не то — купца — в кургузой тройке, смазанных сапогах,
во втором классе едва ползшего «скорого» поезда. Заходившие в вагон солдаты
покрикивали на него: «А ну, почтенный купец, пододвинься». Корнилов прибыл
в Новочеркасск в крестьянском зипуне и с котомкой за плечами с подложным
паспортом.
Алексеев оставил в своих руках политическое руководство. Командующим
Добровольческой армии стал Корнилов, его заместителем — Деникин. Но
действительность скоро разочаровала генералов. Оказалось, что казаки
предпочитали держаться «нейтралитета», слетевшиеся со всех концов России
офицеры не хотели превращаться в волонтеров, а солдаты и тем более.
Корнилов, Деникин и их помощники прилагали много усилий, но дело поначалу с
места никак не трогалось. К тому же и казачья демократия, вознамерившаяся
отсидеться в поднявшейся социальной буре, пришла в негодование, когда
узнала, что под ее носом создается армия под началом столь одиозных в
тогдашнем общественном сознании генеральских фигур. А тем временем с севера
надвигались революционные части под руководством В. А. Антонова-Овсеенко.
Социальное напряжение на Дону достигло накала. Пытаясь как-то сбить его,
генералы со своим немногочисленным воинским контингентом перебрались из
Новочеркасска в Ростов. Фронтовые казаки, прибывшие на Дон, вступили в
переговоры с красным командованием, создали Областной казачий военно-
революционный комитет во главе с Ф. Подтелковым. Загнанный в угол,
застрелился атаман Каледин.12 (4, с. 56–57)
Под натиском частей Антонова-Овсеенко Добровольческая армия 22 февраля
1918 г. покинула Ростов и устремилась на Кубань. Эмигрантская литература
именует это бегство «героическим» и «славным» «ледяным походом». На самом
же деле это было шествие отчаявшихся людей, крушивших на пути следования
все подряд, что теперь многими предается забвению, хотя без учета такого
поведения Добровольческой армии нельзя понять того времени. Дикие сцены
массовых расправ творили не только красные, как иногда создается ныне
впечатление, но и белые. Это запечатлел не кто-нибудь, а участник этого
похода Р. Гуль, известный белогвардейский писатель. На страницах многих
своих статей и книг, выходивших за границей с самого начала 20-х годов, он
показал, как по приказу Корнилова публично, на станичных сходах, секли —
«учили» — за нейтралитет вчерашних фронтовиков, отказывавшихся вступить в
его армию; как расправлялись с крестьянами, пытавшимися защитить себя,
семьи, свое имущество. Справедливость требует признать, что в развязывании
террора повинны и белые и красные. В письме жене Деникин рассказывал: Нет
душевного покоя. Каждый день — картина хищений, грабежей, насилий по всей
территории вооруженных сил. Русский народ снизу доверху пал так низко, что
не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. В бессильной злобе обещаю
каторгу и повешение…». В мемуарах Деникин рассуждал: «Было бы лицемерием со
стороны общества, испытавшего небывалое моральное падение, требовать от
