продовольствие. Армия перешла к «самоснабжению». Повсюду воцарился
произвол. Стонали города, станицы, села, хутора и аулы. Генералы свирепея,
докладывали Деникину о чудовищных злоупотреблениях. Выбиваясь из сил и
отчаявшись, главнокомандующий слал им лаконичные ответы: «Вешайте
беспощадно!».
Советники, в частности, Н. И. Астров. Н. В. Савич и К. Н. Соколов,
предлагали ему «опереться на консервативные круги при условии признания ими
факта земельной революции». Но они были против всякой «уступки
домогательствам черни». Резко повернуть руль вправо Деникин опасался еще и
потому, что это выглядело бы вызовом казачьим областям. Левый, по
квалификации Деникина, сектор Особого совещания потребовал реконструкции
органов власти, создания правительства из семи лиц, включая, троих от
казаков. Но против этого выступил Лукомский со своими единомышленниками.
Сам Деникин предпочел среднюю линию. Потом он расценивал ее как кризис
российского либерализма.26 (2, Т. V, с. 277—279, 282, 284, 285) Многие
обвиняли его в диктаторстве, но его воззрения не позволяли ему стать на
путь тотальной диктатуры. А отдельные акции лишь подрубали сук под ним.
За 2,5 месяца непрерывного отступления белые армии откатились более чем
на 740 км — от Орла и Среднего Поволжья до берегов Каспийского и Азовского
морей, потеряв огромное количество оружия, боеприпасов, снаряжения. 10
января 1920 г. они оставили Ростов-на-Дону— важнейший стратегический узел.
Красная Армия рассекла их на три части. Одна из них покатилась в Одессу,
другая — в Крым, третья — на Северный Кавказ. Деникин оставался в
последней, самой многочисленной. Тысячи ядовитых стрел сыпались на голову
его самого и его окружения. Офицеры беспрерывно митинговали. «Во имя чего и
кого воевать?» — вопрошали они.
Катастрофа вызвала переполох в антантовских кругах. В Новороссийск,
куда перебралось деникинское правительство, спешно прибыла
высокопоставленная английская миссия. По настоянию ее главы Мак-Киндера 12
января 1920 г. состоялась договоренность о признании существовавших
окраинных правительств с допущением возможности их сотрудничества со
странами Антанты. Было достигнуто также соглашение об открытии Польшей
широкомасштабной операции против большевиков, выполнить которое она не
спешила. Англия получила право на открытие концессий в Черноморской
губернии и в Крыму. И хотя эти решения расходились с принципом «единой,
неделимой России», Деникин, отсутствовавший на заседании правительства,
согласился с ними, поскольку они устраняют, полагал он, ненужный и вредный
ригоризм. Правда, он четко оговорил, что «признание окраинных правительств
не равносильно признанию государств и потому не исключает окончательных
санкций Всероссийского учредительного собрания».27 (2, Т. V, с. 305, 306).
Противники Деникина встали теперь на путь заговоров. Эсеры готовили
переворот при поддержке Тимошенко и Аргунова. Но его намерение осудили
меньшевики, потребовавшие соглашения с большевиками. Другое гнездо заговора
образовали Врангель и Лукомский. Первый под предлогом выхода в отставку
выехал при содействии второго в Крым, чтобы там занять пост командующего
войсками, сместив генерала Н. Н. Шиллинга. Узнав об этом, Деникин приказал
Врангелю покинуть Крым, а Лукомского уволил со службы. Барон, однако,
воспротивился. И только после вмешательства английского представителя
Хольмана, поддержавшего Деникина, выехал в Константинополь.28 (2, Т. V, с.
309, 328)
Но перед тем, громко хлопая дверью, Врангель отправил Деникину открытое
письмо-памфлет, получившее широкую известность во всей белой армии и за
границей. Обличая адресата в непомерном честолюбии, разгневанный барон
подчеркивал: «Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая
начальниками, примером своим развращающими войска,— такая армия не могла
создать Россию! ...Русское общество стало прозревать... Во мне увидели
человека, способного дать то, что жаждали все». Ответ Деникина был
предельно кратким: «Для подрыва власти и развала Вы делаете, что можете.
Когда-то, во время тяжелой болезни, постигшей Вас, вы говорили Юзефовичу,
что Бог карает Вас за непомерное честолюбие... Пусть Он и теперь простит
Вас за сделанное Вами русскому делу зло».29 (2, Т. V, с. 334—339)
Тем временем советские войска под командованием М. Н. Тухачевского все
сильнее теснили белых. Их тылы сотрясали партизанские отряды. Побережье
очищали Красная армия Черноморья под командованием Е. С. Казанского и И. Б.
Шевцова и Советская зеленая армия во главе с П. Моринцом. Деникин потом
признавал: «Если и раньше наш тыл представлял из себя в широком масштабе
настоящий вертеп, то в начале 1920 г. ...извращение всех сторон жизни...
достигло размеров исключительных».30 (2, Т. V, с. 311—312) Не надеясь
больше на собственные силы, Деникин попросил Антанту взять Черноморье под
свою охрану. В нескольких кубанских станицах побывали карательные отряды,
составленные главным образом из донских казаков. «Старшие братья», пытаясь
вразумить «младших», вешали и пороли их. Но все было тщетным. Кубанцы
разбегались, укрываясь в плавнях и лесах, охотно прислушивались к
демагогическим речам: «Большевики теперь уже совсем не те, что были. Они
оставят нам казачий уклад и не тронут нашего добра».31 (2, Т. V, с. 313,
314)
Больше у Деникина никаких надежд не оставалось. Вечером 25 марта он со
своим начальником штаба (И. П. Романовским) вместе с основными частями
Добровольческого и Донского корпусов погрузились в Новороссийске на
корабли. Часть оставшихся на берегу казаков и солдат, обезумев от страха,
безуспешно пытались попасть на перегруженные корабли. Несмотря на
принимавшиеся к эвакуации меры транспортных средств не хватало. На рассвете
27 марта верховный главнокомандующий прибыл в Крым, где из эвакуированных и
находившихся в Крыму частей сформировал 35—40-тысячную армию в составе
Крымского, Добровольческого и Донского корпусов.32 (2, Т. V, с. 352) Но
уставший, надорванный физически, морально и нравственно он вскоре передал
командование ею Врангелю, к тому времени успевшему войти в доверие к
союзникам, и снова возвратившемуся в Крым с безмерной жаждой покрыть себя
лаврами «спасителя» России. После категорического отказа Деникина от своего
поста кандидатуру Врангеля поддержали командиры всех частей трех корпусов
белой армии в Крыму.
ЭМИГРАЦИЯ
Сразу ставший никому не нужным и забытым, Деникин покинул навсегда
Россию на борту английского дредноута «Мальборо» вместе с семьей и детьми
Корнилова. С молодой женой Ксенией и крошечной дочерью Мариной он долго
колесил по Европе в поисках пристанища, но никогда и нигде не прося
гражданства. В 1926 г. Антон Иванович, наконец, осел во Франции. Выбор
предопределился, по-видимому, главным образом соображениями более низкого
прожиточного минимума. Для него тогда эта было важнее всего, ибо ни
вкладов, ни иных каких-то богатств за душой у него не было, а накопить чего-
то на «черный» день за всю свою жизнь он так и не сумел.
Главным источником существования и смыслом жизни Деникина стал научно-
литературный труд. К тому предрасполагали и талант, и генштабистская
основательная подготовка, и несомненная склонность к научной работе, и
охватившая жажда осмысления гигантского социального потрясения,
перевернувшего старую Россию и поразившего весь остальной мир, активным
субъектом которого он был и сам, и, наконец, наличие увезенного им самим и
переданного ему Врангелем громадного и бесценного архива.
Самой плодотворной для него стала первая половина 20-х годов, когда
Деникин создал главный свой труд — «Очерки русской смуты», пятитомник из
шести больших книг. Потом он написал еще много статей и брошюр, но этот
труд среди них стоит особняком, как, впрочем, и во всей большой библиотеке
белогвардейской историографии по гражданской войне. Отличительная черта
пятитомника — фундаментальность, насыщенность документально-достоверным
материалом, глубина, объективность и правдивость в анализе военных
операций. Деникин иногда тенденциозен и предвзят по отношению к своим
недругам, но только не в освещении военных событий. Тут он профессионально
точен и досконален. Иными предстают в «Очерках» идейно-политические сюжеты,
преимущественно субъективные и пристрастные, но тем не менее
небезынтересные для понимания колорита эпохи.
Наверное, не будет большим преувеличением, если сказать, что «Очерки
русской смуты» — в известной мере энциклопедия белого движения и,
следовательно, всей гражданской войны. Они содержат убедительные ответы на
вопросы, как и почему борьба в России в 1917—1920 гг. вылилась в столь
крайние и ожесточенные формы, показывают, как силы, свергнутые
большевистским переворотом, пытались удержать власть и собственность.
Это крупное произведение далеко выходит за чисто мемуарные рамки,
«написано человеком незаурядным, умным, знающим, способным к анализу
минувшего. Человеком, безусловно предвзятым, пристрастным — иначе и быть не
могло,— но по-своему честным, преданным интересам России, как он их
понимал, человеком, пережившим огромную трагедию. Трагедию, в которой
личное неразрывно переплелось с общественным, общегосударственным, когда
крушение личных планов, надежд человека неотделимо от крушения всего
привычного жизненного уклада, крушения дела, им возглавленного».
Свыше четверти века, изо дня в день, кропотливо собирал Деникин факт за
