свою эфемерную власть. Распад продолжался.
24 октября состоялось заседание Петербургского совета большевиков, на
котором было принято решение о начале революции. В ночь на 25 октября
началось восстание. Утром Керенский передал свои полномочия заместителю и
уехал в ставку Северного фронта. 26 октября был захвачен Зимний дворец со
всем Временным правительством. В этот же день Керенский отдал приказ о
походе на Петроград. Главнокомандующим был назначен генерал Краснов. 28
октября Краснов захватил Царское село. Но уже 30-31 октября попытка вернуть
власть провалилась. 1 ноября мятеж был подавлен, и Керенскому пришлось
бежать.
Власть Керенского попала в руки почти что коллеги, тоже юриста,
бывшего помощника присяжного поверенного (адвоката) Владимира Ульянова.
Когда-то бегали Володя и Саша по одним улицам Симбирска. Отец Керенского
был директором гимназии, в которой учился Володя Ульянов, и семья Ильи
Ульянова, инспектора народных училищ, дружила с семьей Керенских. Не раз
встречались, небось, а надо ж какие шутки учиняет история. Исторически их
встреча закончилась выстрелами в подвале Ипатьевского дома.
Александр Федорович Керенский прожил долгую жизнь. Истинная ее
история была окружена легендами, слухами, сплетнями и клеветой. Генрих
Боровик - единственный советский журналист, который осмелился встретиться и
несколько раз беседовать с Керенским незадолго до его смерти. Это
интервью до сих пор не появлялось в печати. Представляя отрывки из своей
новой книги, Генрих Боровик в газете Совершенно секретно впервые подробно
рассказывает о встречах с А.Ф. Керенским, о неизвестных страницах его
противоречивой жизни и о загадочных обстоятельствах трагической смерти
бывшего главы российского Временного правительства.
Генрих Боровик договорился о встрече на 1ноября 1966 года.
"91-я улица в восточной половине Манхэттена, да еще между Лексингтон
и Парк-авеню, весьма престижное место. Она застроена, видимо, в начале века
в основном двухэтажными особняками из красного кирпича с внешними
лестницами к входной двери. Ярко начищенная медь на дверях и на старинных
фонарях. Сквозь окна просачивается уютный неяркий свет, иногда видны полки
с книгами. Спокойный богатый спальный район. Дом под номером 109
трехэтажный и выглядит внушительней своих собратьев. На мостовой, рядом с
подъездом, молодой человек в черном свитере протирал стекла дорогого
спортивного белого автомобиля. Одним словом, судя по всему, господин
Керенский живет совсем неплохо. Чтобы владеть таким домом и содержать
его, требуется очень немалое состояние.
…Горничная ведет нас (Боровик был с женой) по овальной с мраморными
ступенями лестнице на второй этаж. И вводит в неярко освещенную библиотеку.
Горничная просит нас подождать немного и исчезает.
…Через минуту вдруг спустилась из ниоткуда освещенная кабинка
старинного лифта, через мгновение между лифтом и входом в библиотеку
неожиданно материализовался из неизвестной нам субстанции кусок истории,
принявший облик старого, седого, с палочкой в руках, но прямо державшегося
господина. Господин был одет в белую рубашку с темным галстуком, вязаный
серый свитер, потрепанные брюки, одним словом, по-домашнему. Впрочем,
штиблеты на ногах были тупоносые, по тем временам модные. И во всем его
облике присутствовали элегантность и достоинство...
Он протянул мне руку, пожал мою не сильно и не слабо. Произнес уже
теноровым голосом: Керенский.
То, что перед нами стоял Александр Федорович Керенский, бывший
военный и морской министр, бывший министр юстиции, бывший Верховный
Главнокомандующий, бывший министр-председатель Временного правительства
России, сомнений никаких быть не могло. Несмотря на то, что знаменитый
бобрик уже не совсем мог называться бобриком, седые волосы полегли и были
зачесаны назад, несмотря на то, что большой керенский нос оседлали большие
очки толстого стекла в темной оправе, несмотря на то, что одет он был не в
полувоенный френч, не в галифе, не в сапоги, а вполне по-домашнему, но и не
без изящества.
Господин сделал несколько не очень уверенных шагов по направлению к
библиотеке, слегка наклонил голову набок и сказал:
"Прошу, " - жестом приглашая нас расположиться в библиотеке. Очень
аккуратно, будто по намеченному заранее плану, рассадил нас: жену на диван,
меня в кресло. Сам расположился на другом диване у стены между высоким
окном и камином.
( Как вы себя чувствуете после болезни? (спросила жена.
(Я не болел, ( поправил он, (просто случайно упал и повредил мускулы.
(Да, вы вполне хорошо выглядите, (подтвердила жена.
(Я всегда хорошо выгляжу, (уверенно согласился наш хозяин и уточнил:
"Такая конституция". И развел руками: мол, не взыщите, таков уж я...
Он действительно выглядел совсем неплохо для человека его возраста,
да еще проведшего больше недели в госпитале.
(Так о чем мы будем с вами разговаривать? (спросил он.
Я ответил, что хотел бы получить у него небольшое интервью для
советской печати.
(Вы хотите сказать, что в Москве напечатают то, что я скажу вам в
своем интервью?! ( с сарказмом спросил он.
(Надеюсь.
(В с о в е т с к о й газете?! В какой же?
Я ответил, что это может быть, например, Литературка или какая-нибудь
другая газета, с которой имеются деловые отношения у Агентства печати
Новости, где я работаю.
(А Огонек? (вдруг спросил он.
(Огонек вряд ли, ( честно сказал я, хорошо зная ориентацию журнала.
(Но ведь вы, кажется, работали там?
Я был потрясен. Я действительно работал в Огоньке несколько лет, но
в 65-м сбежал оттуда в АПН. Как Керенский может знать об этом?!
(Вашу фамилию я назвал своему секретарю. И она вспомнила, что,
кажется, читала мне вслух из Огонька один или два ваших очерка, я ведь сам
давно не читаю, зрения почти нет. Потом разыскала эти номера журналов и
подтвердила. Так что во всем виноват генеральный секретарь.
(Какой генеральный секретарь?! (ошарашено спросил я.
А.Ф. улыбнулся:
Это Элен, мой секретарь. Русская дама. Елена Петровна Пауэрс.
Работает у меня много лет, ведет все мои дела. В шутку я зову ее
генеральный секретарь. Без нее я как без рук, как ваша страна без своего
генерального... хе-хе... К сожалению, ее нет сегодня, но я обязательно
познакомлю вас.
Он, видимо, утомился собственной длинной речью, откинулся на спинку
дивана и прикрыл глаза куполами век. Руки лежали на коленях. На безымянном
пальце правой руки я увидел крупный старинный перстень с большим серо-
зеленоватым камнем.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он снова открыл глаза. Но с темы
разговора не сбился.
(Я не верю, что у вас могут напечатать обо мне правду.
(Ну почему? (спросил я, испытывая ненависть к самому себе, ибо
довольно хорошо знал ответ на свой риторический вопрос.
И он знал, что я знал... Однако начал вежливо объяснять:
Обо мне ходит столько небылиц! Ну ладно здесь, где люди ничего не
читают и ничего не знают о России. Но в самой России!.. (и вдруг почти
взорвался, заговорил горячо, хотя и держал на губах подобие улыбки:
Господин Боровик, ну скажите у себя в Москве! Там же есть серьезные люди!
Ну пусть перестанут писать, будто я бежал из Зимнего дворца в женском
платье! Не было этого! И не бежал я, а, согласно нашему общему решению,
уехал навстречу нашим войскам, которые все не прибывали и не прибывали из
Гатчины на подмогу Временному правительству! Уехал на своем автомобиле и в
своем обычном полувоенном костюме. Со мной на заднем сиденье сидел Кузьмин,
командующий войсками Петроградского округа. А за нами шла другая машина, с
американским флажком. В ней сидел один из моих адъютантов. Меня многие
видели, я не особенно и скрывался-то. Солдаты даже красные! если узнавали
меня, отдавали мне честь!.. При чем тут женское платье?!
"Конечно, я сделаю все возможное," ( сказал я, не очень веря, что
смогу перешибить устоявшийся взгляд на этот эпизод в жизни премьера
Временного правительства, (но, насколько я знаю, об этом впервые было
написано не у нас, а в мемуарах младшего брата начальника юнкерской школы,
которая обороняла Зимний дворец...
Керенский принялся энергично крутить головой, словно пытаясь сбросить
с нее какие-то до смерти надоевшие ему путы.
(Так они же здесь меня все ненавидят! ( почти вскричал он.
( Вы и представить себе не можете, сколько грязи они льют на меня до
сих пор! Элен даже завела специальную папку ненависти, складывает туда всю
эту чушь про меня. Называют меня предателем. Мол, вступил в заговор с
генералом Корниловым, а потом предал его. Глупость какая! Зачем мне было
вступать в заговор с Корниловым, если мне принадлежала вся власть в России?
Зачем мне заговорщически обсуждать с ним, как ему получить деньги от
банкиров, если я сам мог дать ему столько денег, сколько ему и не снилось?!
Вздохнул горько:
--Сами Россию проворовали, пропили, проиграли в карты,
прораспутничали, испохабили монаршую власть, а теперь обвиняют во всем
меня. Чуть ли не я заставил царя подписать отречение! Распускали грязные
сплетни, будто я спал на кровати императрицы Александры Федоровны. В
эмигрантских газетенках называли меня не Александром Федоровичем, а в
женском роде Александрой Федоровной... И вы у себя там, в Москве тоже...
Постыдились бы...
Он закурил сигарету, но не успокоился:
