Меценаты
Глава 1.
Савва Морозов.
"Новые русские" звучит обидно. Народная молва рисует нуворишей,
бездуховных богачей-самодуров, которым, как они не тужься, не допрыгнуть до
просвященного купечества начала века.
Легендарный московский предприниматель Савва Тимофеевич Морозов изо
всех сил пытался перестроиться, стать духовным, тонко чувствующим,
понимающим искусство, способным жертвовать собой. В конце концов, он
покончил самоубийством.
"В Морозове чувствуется сила не
только денег.
От него миллионами не пахнет.
Это русский делец с непомерной
нравственной силищей".
Н.Рокшин,
московский журналист
В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с
половиной десятка семей - семь из них носили фамилию Морозовы. Самым
именитым в этом ряду считался крупнейший ситцевый фабрикант Савва
Тимофеевич Морозов.
О точных размерах морозовского капитала сегодня можно только
догадываться. "Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко"
входило в тройку самых прибыльных производств России. Одно жалование Саввы
Ивановича (он был всего лишь директором, а владельцем мануфактуры была его
мать) составляло 250 тысяч рублей в год. Для сравнения: тогдашний министр
финансов Сергей Витте получал в десять раз меньше (и то большую часть суммы
Александр III доплачивал "незаменимому" Витте из своего кармана)
Савва принадлежал к поколению "новых" московских
купцов. В отличие от своих отцов и дедов, родоначальников семейного
бизнеса, молодые купцы имели прекрасное европейское образование,
художественный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы
занимали их ничуть не меньше проблемы зарабатывания денег.
Начал семейное дело дед и тезка Саввы - хозяйственный мужик Савва
Васильевич Морозов.
Забронированное место на тот свет
"Савва сын Васильев" родился крепостным, но сумел пройти все ступени
мелкого производителя и стать крупнейшим текстильным фабрикантом.
Предпримчивый крестьянин Владимирской губернии открыл мастерскую,
выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и
сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам.
Постепенно он перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло.
Увеличению доходов способствовала даже война 1812 года и разорение Москвы.
После того, как в первопрестольной сгорели несколько столичных фабрик, был
введен благоприятный таможенный тариф, и начался подъем хлопчатобумажной
промышленности.
За 17 тысяч рублей - огромные по тем временам деньги - Савва получил
"вольную" от дворян Рюминых, и вскоре бывший крепостной Морозов был
зачислен в московские купцы первой гильдии.
Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты,
однако это не мешало ему отлично вести дела. Своим сыновьям он завещал
четыре крупные фабрики, объединенные названием "Никольская мануфактура".
Старик позаботился устроить потомков даже на том свете: рядом с его могилой
на Рогожском кладбище стоит белокаменный старообрядческий крест с надписью,
уже потускневшей от времени: "При сем кресте полагается род купца первой
гильдии Саввы Васильевича Морозова".
Сегодня там лежит четыре поколения Морозовых.
Его именем назвали стачку
"Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко" располагалось в
Покровском уезде Владимирской губернии. Делами здесь до середины 40-х годов
XIX века заправлял сам Савва Васильевич, а затем его младший сын Тимофей.
Ловкий и оборотистый наследник взялся за дело засучив рукава. Он решил
взять под свой контроль весь производственный цикл: чтобы не зависеть от
импортных поставок, он скупал земли в Средней Азии и начал разводить там
хлопок, модернизировал оборудование, заменил английских специалистов на
молодых выпускников Императорского технического училища.
В московских деловых кругах Тимофей Саввич пользовался огромнейшим
авторитетом. Он первым получил почетное звание мануфактур-советника, был
избран гласным Московской городской думы, председателем Московского
биржевого комитета и Купеческого банка, членом правления Курской железной
дороги.
В отличие от своего отца, Тимофей был обучен грамоте и, хотя сам
"университетов не заканчивал", часто жертвовал довольно крупные суммы на
учебные заведения и на издательские дела. Что не мешало ему быть настоящим,
как тогда говорили, "кровососом": заработную плату своим рабочим он
постоянно снижал, изводил их бесконечными штрафами. И вообще считал
строгость и жесткость в обращении с подчиненными лучшим способом
управления.
Порядки на мануфактуре напоминали удельное княжество. Здесь была даже
своя полиция. В кабинете хозяина никто не имел права сидеть, кроме него --
как бы долго не длились доклады и совещания. Сто лет спустя таким же
образом развлекался нынешний президент Азербайджана Гейдар Алиев.
7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась забастовка
рабочих, позднее описанная во всех отечественных учебниках истории как
"Морозовская стачка". Длилась она две недели. Кстати, это было первые
организованное выступление рабочих. Когда судили зачинщиков волнений,
Тимофея Морозова вызвали в суд свидетелем. Зал был переполнен, атмосфера
накалена до предела. Гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики.
Савва Тимоффевич вспоминал тот суд: "В бинокли на него смотрят, как в
цирке. Кричат:"Изверг! Кровосос!". Растерялся родитель. Пошел на
свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете -- и затылком
об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся
глум, что председателю пришлось прервать заседание."
После суда Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели
совсем другим человеком -- состарившимся, озлобившимся. О фабрике и слышать
не хотел: "Продать ее, а деньги -- в банк". И только железная воля его жены
спасла мануфактуру от продажи. Производственные дела Тимофей Морозов
отказался вести напрочь: переписал имущество на жену, так как старший сын,
по его разумению, был молод и горяч.
Родом из домостроя
Семья Морозовых была старообрядческая и очень богатая. Особняк в
Большом Трехсвятительском переулке имел зимнюю оранжерею и огромный сад с
беседками и цветниками.
Будущий капиталист и вольнодумец воспитывался в духе религиозного
аскетизма, в исключительной строгости. В семейной молельне ежедневно
служили священники из Рогожской старообрядческой общины. Чрезвычайно
набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, всегда была окружена приживалками.
Любой ее каприз был законом для домочадцев.
По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Савве и
младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно
доставалась Сереже -- маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту,
что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи,
но это было не единственное чудачество хозяйки. Занимая двухэтажный особняк
в 20 комнат, она не пользовалась электрическим освещением, считая его
бесовской силой. По этой же причине не читала газет и журналов, чуралась
литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне,
предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в кулаке
так, что они “рыпнуться” не смели без ее дозволения.
Тем не менее, перемены неумолимо вторгались в эту прочно устоявшуюся
старообрядческую жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и
гувернеры, детей -- четверых сыновей и четырех дочерей -- обучали светским
манерам, музыке, иностранным языкам. Применялись при этом веками испытанные
"формы воспитания" -- за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль
нещадно драли.
Савва не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще
в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был
отцовский: решения принимал быстро и навсегда.
Он поступил на физико-математический факультет Московского
университета. Там серьезно изучал философию, посещал лекции по истории В.О.
Ключевского. Потом продолжил образование в Англии. Изучал химию в
Кембридже, работал над диссертацией и одновременно знакомился с текстильным
делом. В 1887-м, после морозовской стачки и болезни отца, вынужден был
вернуться в Россию и принять управление делами. Было Савве тогда 25 лет.
Вплоть до 1918 года Никольская мануфактура была паевым предприятием.
Главным и основным пайщиком мануфактуры была мать Саввы Мария Федоровна: ей
принадлежало 90% паев.
В делах производственных Савва не мог не зависеть от матери. По сути
он был совладельцем-управляющим, а не полноправным хозяином. Но "Савва
Второй" не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную
энергию и большую волю. Сам о себе говорил: "Если кто станет на моей
дороге, перейду и не сморгну".
-- Пришлось мне попотеть, -- вспоминал потом Савва Тимофеевич.
-- Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция,
кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать.
Он выписал из Англии новейшее оборудование. Отец был категорически
против -- дорого, но Савва переломил отставшего от жизни папеньку. Старику
претили нововведения сына, но в конце концов он сдался: на мануфактуре были
отменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Тимофей
Саввович топал на сына ногами и ругал его социалистом.
-- А в добрые минуты, совсем уж старенький -- гладит меня, бывало, по
голове и приговаривал: "Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею".Но до
осуществления тревожного пророчества было еще далеко.
Дела в Товариществе шли блестяще. Никольская мануфактура занимала третье
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
