к анализу и обобщениям. И наконец, в-четвертых, свою оценку Столыпина он
дает не по случаю, в разных местах и по разным поводам, а в специальном,
очень плотном и продуманном очерке, который соответственно озаглавлен «П.
А. Столыпин».
По мнению Крыжановского, главное отличие Столыпина от предшественников
состояло в его нетрадиционности. Это не был, как его предшественники,
обычный министр-бюрократ. Он предстал перед обществом как «новый
героический образ вождя». И эти черты, подчеркивал Крыжановский,
«действительно были ему присущи», чему способствовали «высокий рост,
несомненное и всем очевидное мужество, умение держаться на людях, красно
говорить, пустить крылатое слово, все это в связи с ореолом победителя
революции довершало впечатление и влекло к нему сердца».
Но это отнюдь не означало, выливает на читателя первый ушат холодной воды
мемуарист, что он на самом деле был выдающимся человеком. Например, его
противник «Дурново... был выше Столыпина по уму, и по заслугам перед
Россией, которую [он] спас в 1905 году от участи, постигшей ее в 1917-м».
На самом деле Столыпин был не вождь, а человек, изображавший из себя вождя.
«Драматический темперамент Петра Аркадьевича захватывал восторженные души,
чем, быть может, и объясняется обилие женских поклонниц его ораторских
талантов. Слушать его ходили в Думу, как в театр, а актер он был
превосходный». Он «был баловень судьбы... вес это досталось ему само собою
и притом во время и в условиях, наиболее для него благоприятных». Достиг он
«власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей».
Даже его физические недостатки шли ему на пользу. В результате когда-то
перенесенного воспаления легких у него было короткое дыхание, приводившее к
вынужденным остановкам во время выступления. И этот «спазм, прерывавший
речь, производил впечатление бурного прилива чувств и сдерживаемой силы». В
свою очередь, искривленная во время операции рука «рождала слухи о
романической дуэли». А взрыв дачи на Аптекарском острове привлек к нему
самые широкие симпатии. Если же отвлечься от всего этого, пишет
Крыжановский, следует признать, что подлинная суть дела состояла в том, что
«к власти Столыпин пришел в то самое время, когда революция, охватившая
окраины, а отчасти и центр России, была уже подавлена энергией П. Н.
Дурново».
Разумеется, и этой характеристике личности Столыпина, которая началась за
здравие и кончилась за упокой в буквальном смысле слова (дальше
Крыжановский пишет, что под конец своей деятельности Столыпин в «физическом
отношении был уже почти развалиной» и «сам не сомневался в близости
конца»), сказывается явное предпочтение, которое мемуарист отдает Дурново.
Основной причиной этого вольного или невольного развенчания, как видно из
дальнейшего, было разочарование в итогах политической деятельности
человека, выступившего в «новом героическом образе вождя». «И в политике
своей,—констатирует мемуарист,—Столыпин во многом зашел в тупик и последнее
время стал явно выдыхаться». Далее шли объяснения, почему это произошло
Прежде всего, эта политика «не была так определенна и цельна, как принято
думать, а тем более говорить. Она проходила много колебаний и
принципиальных и практических и в конце концов разменялась на компромиссах.
В Петербург Столыпин приехал без всякой программы, в настроении,
приближавшемся к октябризму». Но главное все же заключалось в другом. «В
области идей Столыпин не был творцом, да не имел надобности им быть. Вся
первоначальная законодательная программа была получена им в готовом виде в
наследство от прошлого. Не приди он к власти, то же самое сделал бы П. Н.
Дурново или иной, кто стал бы во главе. Совокупность устроительных мер,
которые Столыпин провел осенью 1906 года, в порядке 87 статьи Основных
государственных законов, представляла собою не что иное, как политическую
программу князя П. Д. Святополк-Мирского, изложенную во всеподданнейшем
докладе от 24 ноября 1904 года, которую у него вырвал из рук граф С. Ю.
Витте». Знаменитый «закон Столыпина (указ 9 ноября 1906 г.) был получен им
в готовом виде из рук В. И. Гурки». «Многое другое»—законопроекты о
старообрядческих общинах, обществах и союзах он «нашел на своем письменном
столе в день вступления н управление Министерством внутренних дел».
Это очень важная констатация. Из нее следует, что любой на месте
Столыпина проводил бы точно такую же политику, потому что другой просто не
могло быть, и, следовательно, причины ее провала надо искать в конечном
итоге не в личности премьера, а в чем-то ином. Правда, Крыжановский ставит
в вину Столыпину, что он поддавался влияниям и делал в связи с этим ложные
шаги. В частности, продуктом такого влияния были законы о Финляндии и
Холмщине—«первый по существу, второй—по форме и способам проведения [были]
не только излишними, но и прямо вредными мерами. Впрочем, и тут был не
самостоятелен, а действовал под давлением обстоятельств». В первом случае
на него надавила «группа влиятельных финноведов», а западное земство было
проведено по настоянию националистов. По даже если это верно, то нужно
заметить, что оба этих законопроекта не связаны с общей неудачей всего
политического курса Столыпина Равно как не могла сыграть сколько-нибудь
решающую роль в его падении «слабость, которую он питал к аплодисментам и
успеху»; тем более что во многом Столыпин отступил при первом же
сопротивлении, угрожавшем его положению у престола, от первоначально
усвоенной программы.
Конечная итоговая оценка Столыпина была дана Крыжановским в следующих
словах: «Он первый внес молодость в верхи управления, которые до тех пор
были, казалось, уделом отживших свой век стариков. И в этом была его
большая и бесспорная государственная заслуга... Он показал воочию, что
«самодержавная конституционность» вполне совместима с экономической и
идейной эволюцией и что нет надобности разрушать старое, чтобы творить
новое... В лице его сошел в могилу последний крупный борец за русское
великодержавно. Со смертью его сила государственной власти России пошла на
убыль, а с нею покатилась под гору и сама Россия».
Таким образом, подлинное величие Столыпина в том, что он являлся
последним рыцарем самодержавия. Дело не в его уме, который был заурядным,
не в новых идеях, которых у него не имелось, не даже в смелости и
последовательности, поскольку он здесь проявлял точно такие же слабости,
как и «старики»-бюрократы — держался за кресло ценой отступлении и учета
конъюнктуры на самом «верху»,—дело в том, что он был искренен, молод,
горяч, не был только и просто карьеристом, а хотел искренне служить и
служил своей стране, ее высшим интересам так, как он их понимал. При всей
важности и ценности этих качеств для политического деятеля следует, однако,
признать, и в этом смысл всей статьи Крыжановского, посвященной Столыпину,
что одних этих качеств недостаточно, чтобы обрести славу великого человека
и быть действительно им.
Показателыю, что, в сущности, так же характеризовал Столыпина, только в
более умеренных выражениях, и А.С. Изгоев. Его конечная оценка определялась
тем, что он, с одной стороны, был кадетом, а с другой—соратником П. Струве
по журналу «Русская мысль», которому последний придал откровенно веховское
направление. Кадеты относились к Столыпину отрицательно, Струве же был его
ярым поклонником, и эта двойственность отразилась на книге весьма наглядно.
Националисты и октябристы, писал Изгоев, считают Столыпина гениальным
государственным деятелем, великим человеком. Но итог его деятельности
таков, что об этом «говорить не приходится». Не права и другая сторона, в
частности дубровинская черносотенная газета «Русское знамя», оценивающая
премьера как заурядного человека с высоким самомнением. В действительности
Столыпин был, несомненно, даровитым человеком, отличным оратором, обладал
незаурядным мужеством и бескорыстием. Вместе с тем он был очень честолюбив,
любил власть, «цеплялся за нее». Но «не столько боролся, сколько отступал и
подлаживался. Был мстителен. Слова расходились с делом. Сильный ум, но
какого-то второго сорта, смешанный с мелкой хитростью и лукавством». В
характеристике много верного. Основной упрек Столыпину состоял в том, что
тот, поддавшись тривиальной слабости бюрократа держаться за власть ценой
отказа от собственной программы, изменил самому себе, своему «рыцарству» и
на этом погубил и самого себя и свою программу «реформ». Как истый
доктринер либерализма, Изгоев предъявил Столыпину иск по неоплаченным
либерально-реформистским векселям. Он перечислил все пункты его программы,
оглашенной с трибуны II Думы, (ниже курсивом выделено, что с ними стало на
деле). Этот синодик заслуживает того, чтобы привести его полностью.
“Обещано в декларации”
1) Предоставление крестьянам земель государственных, удельных и кабинетских
Существует в жизни
1) Из более чем 9 млн. десятин крестьянам до 1 января 1911 г. было продано
281 000 десятин.
2) Ряд законопроектов, определяющих переход из одного вероисповедания в
другое, беспрепятственное богомоление, сооружение молитвенных зданий,
образование религиозных общин, отмена связанных исключительно с
исповеданием ограничений и т. п.
2) Ничего не осуществлено. Большинство законопроектов застряли в
Государственном. совете, где их ждет гибель. Прошедший через обе палаты
законопроект об отмене ограничений для православных священнослужителей,
лишенных сана, утверждения не получил.
3) Неприкосновенность личности, при которой «личное задержание, обыск,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
