Синоду. B Синод назначен был даже особенно строгий обер-прокурор, князь Я.
Шаховский, крепкий ревнитель государственного интереса и всякой законности.
Из оставшихся после него "Записок" о своей жизни видно, что такой человек
был особенно нужен тогда в Синоде, где в прошлые царствования порядки были
расстроены и дела сильно запущены. Он рассказывает в этих записках о том,
как часто приходилось ему сталкиваться с членами Синода по вопросам об
излишних расходах вотчинных сумм, о незаконном увеличении жалованья членов,
о наказании духовных лиц за проступки, которых, из опасения соблазна, Св.
Синод старался не обнаруживать, как трудно было ему отстаивать свои
представления вследствие постоянного заступления за членов Синода сильных
лиц - Дубянского и Разумовского, но как иногда силой этих лиц, их властным
вмешательством в синодальные дела приходилось тяготиться самим же членам и
как он в этих случаях должен был выручать их из тяжелого положения своим
смелым представительством и прямым разъяснением дел пред императрицей.[4]
Освобождение от кошмара бироновщины, может быть, ни одним сословием, ни
одним сектором государственной машины не переживалось с таким торжеством и
энтузиазмом, как православным духовенством. Распечатанные уста всегда
законопослушной и долготерпеливой иерархии зазвучали с высоты кафедр
перед толпами народа с такой смелостью и откровенным обличением пережитых
кошмаров, как это бывает только под пером публицистов на другой день после
революций. Вот, например, что говорил и печатал ректор Московской
Духовной академии Кирилл Флоринский. «Доселе дремахом, а ныне увидехом, что
Остерман и Миних с своим сонмищем влезли в Россію, яка эмиссаріи
дьявольскіе имже, попустившу Богу, богатство, слава и честь желанная
приключишася. Сія бо им обетова сатана, да под видом министерства и
вернаго услуженія государству Россійскому, еже первейшее и дражайшее
всего в Россіи, правоверіе и благочестіе не точію превратят, но и до корня
истребят”.[5]
Часто по своей инициативе императрица давала распоряжения Синоду через
своего духовника, протоиерея Федора Дубянского. Он возымел большое влияние,
стал одним из временщиков церковных, но, к счастью, дружественных Церкви.
Другом духовенства был также и вышедший в графы Алексей Григорьевич
Разумовский. По словам А. Васильчикова, Разумовский, “презренный в
младенчестве духовенством, возросший под его крылом, смотрел на служителей
Церкви с чувством самой искренней и глубокой благодарности и был предан им
всем своим честным и любящим сердцем”. После тайного регулярного
браковенчания с Елисаветой влияние его сделалось вполне объяснимым:
“Разумовский не любил вмешиваться в государственные дела, но, говорит
биограф Разумовского, ”было два вопроса, которые его задевали за живое. Для
них он забывал и природную лень, и отвращение от дел и смело выступал
вперед, не опасаясь докучать государыне”. На первом месте стоял для него
вопрос жизни Церкви и духовенства. Такая близкая связь Синода с верховной
властью не позволяла развиться вновь восстановленной функции обер-прокурора
в духе петровского контроля.
При Елисавете в число членов Синода призывается знаменитый южнорусс
Арсений Мацеевич, проведенный на пост митрополита Ростовского. По инерции
от прежнего петровского и аннинского времени еще продолжалась как бы
монополия епископских кафедр для уроженцев и выучеников Киевской школы. Но
с Елисаветой, несмотря на роль Разумовского, начался быстрый перелом в этом
вопросе. Хотя южнорусские архиереи при Елисавете и были все противниками
феофановского времени и добрыми русскими консерваторами, но все же сам
собой произошел перелом. Прежде всего, отпала крайняя нужда искать школьно
подготовленных богословов только в Киевщине. Размножались и подымались
скромные еще, но все же растущие, особенно в двух столицах, духовные школы,
с традиционной еще латинской закваской. Отталкиваясь от феофановщины и
вдохновляясь старорусским духом Елисаветы, русское духовенство отбросило
традицию киевских дипломов для архиерейства. Елисавета подписала в 1754 г.
указ: “Чтобы Синод представлял на должности архиереев и архимандритов не
одних малороссиян, но и из природных великороссиян”. Иерархия быстро
наполнилась великороссами. Они же, как показал опыт, психологически
оказались для духа и целей оформившегося в ХІІІ в. императорского режима и
наиболее родственными, толерантными сотрудниками государственной власти и
ее экономических и просветительных реформах. Южноруссы этой перемене
духовной атмосферы остались более чуждыми и, при всех их церковных
добродетелях, явили пример отсталости и негибкости. Жертвой этого духовно-
культурного перелома и явился митрополит Арсений Мацеевич.[6]
[pic]
Священномученик АРСЕНИЙ (Мацеевич; 1697 – 1722 г.г.), Митрополит Ростовский
При имп. Елисавете оно увеличилось открытием епархий Московской и
Петербургской и через выделение из бывшей патриаршей области нескольких
новых епархий, и к 1764 г. дошло до 29.[7]
Органы епархиального управления долгое время оставались прежние.
Коллегиальная форма, которая придана была Петром высшему церковному
управлению, в епархиальное управление была перенесена только с 1744 г,
когда вместо архиерейских приказов в епархиях приказано было учредить
консистории, существовавшие раньше только в южнорусских епархиях. С этого
же времени коллегиальные учреждения стали заводиться и в епархиальных
округах под именем духовных правлений.[8]
В 1723 г. Духовный приказ бывшей патриаршей епархии преобразован был в
дикастерию; состав дикастерии определен был по новому коллегиальному
порядку из определенного числа присутствующих членов с равным правом голоса
и из канцелярий. По типу дикастерии стали преобразовываться духовные
приказы и в епархиях. Указом св. Синода 1744 г. Московская дикастерия
переименованна была в Московскую духовную консисторию с распространением
такого названия на подобные учреждения и в епархиях.[9]
Благочестивая Елисавета Петровна опять отдала церковные вотчины в руки
духовенства, но к концу своего царствования и она стала доходить до
секуляризационных соображений. На одной конференции Синода и Сената в 1757
г. она определила положение вопроса о церковных вотчинах весьма
выразительно, заметив, что духовные учреждения, "не имея власти употреблять
свои доходы инако, как только на положенные штатом расходы, суетное себе
делают затруднение управлением вотчин," и собиралась составить об них новые
распоряжения, но не успела сделать этого до самой своей кончины.[10]
Елисаветенский Синод, пополняясь новыми лицами, почти исключительно
епископами, принял следующий вид. Лидером был в нем великоросс, архиеп.
Новгородский Димитрий (Сеченов). Затем: архиеп. Санкт-Петербургский
Вениамин (Григорович), псковский епископ, славившийся своим
проповедническим красноречием, Гедеон (Криновский), крутицкий архтепископ
Амвросий (Зертис-Каменский), Палладий Рязанский, Порфирий (Крайский)
Коломенский и архимандрит троице-сергиевский Лаврений.
По счастливой случайности, фигура Елисаветинского обер-прокурора в
Синоде кн. Я.П. Шаховского предстает перед нами в очень живых, даже
наглядных чертах, благодаря тому, что он оставил нам о себе свои мемуары.
Прежний генерал-прокурор фельдмаршал Трубецкой, стремясь присвоить себе,
право выдвижения кандидатов в обер-прокуроры Синода, поспешил представить и
получить назначение в обер-прокурора кн. Шаховского.
Шаховской сумел осветить положение императрице, и она намеренно
подчеркнула свою волю и приказала Шаховскому лично принимать от нее все
указы и словесные распоряжения по синодскому ведомству и делать ей доклады
по делам Синода без всякого посредства. Огромная роль обер-прокурора в
делах Синода, буквально ошеломила синодских архиерев, которые изначала не
понимали компетенции “ока государева” и за десять лет его отсутствия
забыли о нем. Шаховской стал все более расширять свой контроль на все
сферы синодского управления, не на государственный только интерес, но и на
все стороны церковного быта, как бы подражая в этой универсальности самому
Петру Великому. Он вызывал членов Синода придумывать какие-нибудь меры для
устранения и случайных, бросающихся в глаза, и вековых недостатков.
Такова, например, школьная малограмотность кандидатов на священные и
церковные должности, считая возможным, чтобы они “в самую тонкость изучили
по изданным книжкам катехизис и толкование евангельских заповедей”. Перед
престольными праздниками духовенство ходило по домам богачей, расположенным
в других приходах. В церкви толпа вела себя непристойно, разговаривая и
мешая другим. Все это критика не систематическая, и попытки поправить кое-
что извне, путем указов и приказов. Это метод механический,
бюрократический. Но что же делать иначе, если все формы соборности были
принципиально упразднены петровскими церковными реформами? Петр вместо
соборной жизни Церкви верил в методы своего просвещенного абсолютизма.
Шаховской к этим методам и прибегал, подражая Петру. Он откапывал указы
великого реформатора об издании книжиц для религиозного просвещения народа,
которые все еще не были изданы.
Особенно Шаховской изнемогал, когда дела задевали материальные интересы
членов Синода. Так было в большом вековом вопросе о церковных имуществах. В
1738 г. Коллегия Экономии была целиком взята в светские руки Сената. Это
было и обидой для иерархии, и делом бездоходным в смысле экономическом. В
