Как видим, налицо все та же идеализация суда, к слову, особенно неприемлемая именно в отношении социалистического правосудия, и все те же заклинания вместо доказательств. Впрочем, вполне объяснимые. Поскольку как в отдаленные от нас времена, так и в недавние суд представлял государство, откровенно противостоящее личности. Но признать это не представлялось возможным. Однако, как не вспомнить, сколь негативно воспринималось властью любое отклонение адвоката от служения правосудию в пользу служения личности. Будь то реакция царедворцев на защиту Веры Засулич или репрессии партноменклатуры в отношении адвокатов, “чересчур активно” защищавших советских диссидентов.
Собственно, нынешний взгляд на публично-правовой характер адвокатуры и адвокатской деятельности, по-моему, как раз и обусловлен общественным прогрессом последних десятилетий и эволюцией законодательства, отразившего смещение вековых акцентов во взаимоотношениях государства и личности. Хотя, мне кажется, этот воистину исторический сдвиг еще не стал предметом серьезного научного анализа.
Тем не менее вспомним. Деление интересов на частные и публичные, как и соответствующие им отрасли права, восходит еще к Древнему Риму. “Публичное право, -- утверждал Ульпиан, -- относится к положению римского государства. А частное – к пользе отдельных лиц”. И само собой подразумевалось, что нет и не может быть ничего объединяющего эти два интереса, эти две отрасли права. Однако ничто не вечно под Луной. Дрогнул и этот казавшийся незыблемым догмат. Ныне действующая Конституция РФ содержит множество положений, подчеркивающих заинтересованность государства в защите не только публичных, но и частных интересов граждан. Это и объявление России правовым государством (ст. 1), что предполагает торжество права и равную защиту интересов общества и личности, и включение в обязанность государства признания, соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина (ст. 2). В экономической сфере это признание и защита “равным образом” форм собственности -- частной, государственной, муниципальной и др. (ст. 8 ч. 2). Это, наконец, гарантия судебной защиты прав и свобод человека и гражданина (ст. 46) и т. д.
С другой стороны, не нужно быть особенно проницательным, чтобы увидеть, как с внедрением в нашу жизнь принципов рыночной экономики, с возрождением частной собственности и предпринимательства частные и общественные интересы начали теснейшим образом переплетаться. Только предприятие, дающее прибыль своим хозяевам, обеспечивает граждан рабочими местами, а государство – налоговыми поступлениями. И столь же стремительно стали размываться границы, отделяющие частное право от публичного. И мы уже не можем согласиться с утверждением, что к отраслям публичного права относятся “международное публичное право, конституционное право, административное право, финансовое право, уголовное и уголовно-процессуальное право и ряд других”. Ибо любое из них ныне содержит положения, которые могут использоваться и при защите частного интереса. Разделы Конституции России, определяющие статус личности, нормы УПК РФ и КоАП РФ – ярчайшее тому подтверждение.
Отсюда бесспорен вывод: пока адвокат осуществляет свои функции в рамках закона и способствует утверждению права (не забудем, оно не всегда идентично закону), он действует в интересах как частного лица, так и общества, и государства. Он как бы становится слугой сразу трех высоких особ. И эта его деятельность не может оцениваться иначе как публично-правовая. И напротив, если адвокат ставит перед собой цели, противоречащие праву, либо использует противозаконные средства и способы защиты, его деятельность перерастает в антиобщественную, угрожающую в том числе и коренным интересам частного лица (подзащитного). Относительно последнего замечания можно привести массу доводов. Но я ограничусь одним: серьезному защитнику вовсе небезразлично, как сложится судьба его подопечного после суда – раскается ли он в содеянном, будет ли до конца дней своих замаливать грехи или продолжит преступный путь. Ибо только такая позиция сочетает заботу как о личном, частном интересе, так и о публичном, общественном[5].
Увы, ошибочные представления о природе адвокатуры, непонимание ее роли в обществе и государстве обнаруживаются не только у отдельных коллег. Ими часто грешат и чиновники, и законодатели. Действующие Налоговый и Трудовой кодексы РФ, да и наш новый адвокатский закон во многом несут на себе отражение как раз былых подходов, а значит, неизбежно рождают неоправданные проблемы.
Наиболее животрепещущая связана с участием государства в обеспечении доступной для населения юридической помощи. Такая помощь, как известно, продекларировна Конституцией России (ст. 48) и, стало быть, государство приняло на себя роль гаранта предоставления гражданам такой помощи, в том числе бесплатной. Но ведь с этой ролью оно пока явно не справляется. Из года в год, как свидетельствует статистика, в десятках районов страны нет ни одного адвоката, и государство ничего не сделало, чтобы изменить ситуацию. Первое упоминание о необходимости открыть в забытых богом местностях юрконсультации можно найти в только что вступившем в силу законе “Об адвокатской деятельности...”. Но в каких формулировках? Оказывается, это бремя должны взвалить на себя сами же адвокаты, их палаты в субъектах Российской Федерации!
А оплата государством участия адвокатов в делах по назначению следствия или суда? Ее уровень не позволяет коллегам из глубинки даже подписаться на юридические издания или приехать на семинар в областном центре. А установленные государством ставки оплаты адвокатских помещений? В Москве, например, они следуют в перечне тарифов сразу после... казино и других увеселительных заведений! Вот это и есть следствие глубокого непонимания властью публично-правовой функции адвокатуры, а отсюда и своего участия в реализации конституционных норм.
В результате адвокатура оказалась заложницей собственного преклонения перед Законом. Опираясь на корпоративную солидарность, коллегии адвокатов изобретают всевозможные формы оказания материальной поддержки тем собратьям, кто честно исполняет свой конституционный долг: спешит к следователю или в суд для участия в процессе. Но позвольте, как же можно мириться с такой несправедливостью? И опять мы сталкиваемся с принципиально неверной трактовкой властью характера адвокатской деятельности. Она открыто отождествляет адвокатуру с доходным бизнесом. Оттого и принимает за норму, когда преуспевающий адвокат спонсирует малоимущего коллегу.
Но адвокатура никогда не являлась и не является коммерческой организацией. Это особый институт гражданского общества, встроенный в силу специфики своих задач в правоохранительную систему государства. Оказывая юридическую помощь, адвокат производит лишь особый интеллектуальный продукт, основную часть себестоимости которого составляют его собственный интеллект, помноженный на полученное образование, и такие личные качества, как трудолюбие, целеустремленность, упорство. И стало быть, применительно к его труду совершенно нельзя говорить ни о прибавочной стоимости, ни о прибыли, подлежащей налогообложению в порядке, установленном для индивидуальных предпринимателей.
Что же в итоге? Во-первых, полагаю, то, что в эффективном функционировании адвокатуры как публичного института заинтересованы не только частные физические и юридические лица, но и общество, и государство. А во-вторых, возложив на адвокатуру определенные публичные обязанности, государственная власть должна взять на себя обеспечение реализации этих обязанностей. Причем не только путем законотворчества, но и мерами экономического и организационного характера. При невыполнении этого условия ставится под сомнение такая важнейшая конституционная гарантия, как обеспечение каждому гражданину квалифицированной юридической помощи, а значит, и сама надежда граждан на справедливость.
§3. Потерпевший в уголовном процессе как лицо, отстаивающее частные интересы
В отличие от УПК РСФСР, провозглашавшего ключевой задачей уголовного судопроизводства быстрое и полное раскрытие преступлений и изобличение виновных, т.е. пресловутую «борьбу с преступностью», российский УПК (при всех своих недостатках, о которых говорится в настоящем выпуске обзора) называет назначением судопроизводства, во-первых, защиту прав и законных интересов потерпевших от преступлений, во-вторых, защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, незаконного и необоснованного ограничения ее прав и свобод.
Место потерпевшего в уголовном процессе объявлено центральным. И хотя можно спорить, насколько механизмы, содержащиеся в УПК, отвечают заявленным ценностным ориентирам, несомненно, что приоритеты определены новым Кодексом в полном соответствии с Конституцией, обязавшей государство обеспечивать потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба.
Таким образом, гарантированное право потерпевшего - это возмещение вреда, причиненного преступным посягательством.
6 июня 2003г. принят в первом чтении проект ФЗ № 307533-3 «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства» внесенный Президентом РФ. Альтернативный законопроект № 197371-3 «О государственной защите потерпевших, свидетелей и других лиц, содействующих уголовному судопроизводству», ранее внесенный группой членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы, отклонен[6].
В чем же зерно законопроекта, внесенного Президентом? Основывается он (равно как и депутатский), с одной стороны, на презумпции добросовестности защищающих органов, с другой - на требовании максимальной прозрачности защищаемых. Устанавливается, что защищаемые ответственны перед своими государственными охранниками.
Однажды попав в положение защищаемого, человек, как это следует из проекта, становится полностью зависимым от правоохранительных служб, прежде всего - от их добросовестности. Защищаемые лица обязаны, согласно ст. 23 проекта, «немедленно информировать органы, обеспечивающие государственную защиту, о каждом случае угрозы или противоправных действий в отношении их» (именно не вправе, а обязаны). Органы же, осуществляющие меры безопасности, самостоятельно избирают эти меры из предусмотренного законом набора, «вправе при необходимости изменять и дополнять» их, «требовать … выполнения законных распоряжений, связанных с применением указанных мер» (ст. 24). Поскольку к мерам безопасности относится не только примитивная охрана, но и переселение защищаемого лица, изменение его внешности, «временное помещение в безопасное место» (ст. 6), полномочия государственных защитников простираются достаточно далеко.
Роль защищаемого пассивна. Хотя определяется, что меры безопасности осуществляются на основании письменного заявления или согласия защищаемого, выраженного в письменной форме (ст. 16), императивного права отказаться от защиты он не имеет. Защищаемый может лишь просить об отмене применяемых мер (ст. 23). Ситуация, аналогичная возбуждению уголовного дела: если поспешное заявление в милицию запустило маховик уголовного расследования, остановить его заявитель не в состоянии. Что же касается родственников и знакомых защищаемого лица, то они и вовсе могут оказаться объектами принудительной защиты без их согласия, а лишь с ведома защищаемого лица (ст. 23). То, что точка зрения на проблемы собственной безопасности свидетеля или потерпевшего может не совпадать с отношением к этому его родственников, в расчет не берется. Не прописана и обязанность органов в полном объеме информировать защищаемых о применяемых мерах безопасности.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
