иногда чрезвычайно счастливо, метко и грациозно; правда, большие линии
картины от них либо ускользают, либо они не имеют довольно силы, чтобы
схватить и удержать их. Частности у них выигрывают насчет общего
впечатления. К подобным личностям не принадлежит Аксаков, и я очень
этому рад»19. Тургенев заканчивает рецензию выводами, касающимися
метода изображения природы художником и писателем - реалистом: «словом
описывая явления природы, дело не в том, чтобы сказать все, что может
придти вам в голову: говорите то, что должно придти каждому в голову —
но так, чтобы ваше изображение было равносильно тому, что вы
изображаете, и ни вам, ни нам слушателям, не останется больше ничего
желать»20. В методе изображения природы, которым проникнута была книга
Аксакова, Тургенев приветствовал торжество новых художественных идей,
которые, придя на смену романтизму в поэзии и в искусстве, прочно
утверждались в русской литературе.
В художественной литературе 50-х годов широко изображались жизнь
крестьян и мотивы природы, связанные с нею. Неотъемлемой чертой
демократического реализма было, в том время, понятие национального
характера, который рассматривался в неразрывной связи с крестьянским
вопросом. Представление о русской природе было в то время настолько
неотделимо от народа, что в ней самой, в ее образах часто находили
поэтическое выражение народных дум, страданий и чаяний. Особенно яркий
пример подобного восприятия природы встречается в ранней повести М. Е.
Салтыкова-Щедрина «Противоречия»: «Я еще с детства симпатизировал с
нашей сельскою природою, хотя и нет ничего в ней такого, чем бы
особенно можно было похвалиться»21. Продолжая развивать картину
типично русского равнинного пейзажа, Салтыков-Щедрин заключает описание
проникновенными строками: «Но я люблю ее, эту однообразную природу
русской земли, я люблю ее не для нее самой, а для человека, которого
воспитала она на лоне своем и которого она объясняет:..» 22
Патриотическое чувство, сочувствие страдающему народу, страстное
стремление к борьбе за народное счастье — все эти высокие
демократические идеалы теснейшим образом переплетались в произведениях
передовых русских писателей с глубокой привязанностью к природе
родного края. Глубокое впечатление производит, например, высказывание
А. И. Герцена о русской природе (написано за границей в 1853 году): «В
нашей бедной северной долинной природе есть трогательная прелесть,
особенно близкая нашему сердцу. Сельские виды наши не задвинулись в
моей памяти ни видом Сорренто, ни Римской Кампанией, не насупившимися
Альпами, ни богато возделанными фермами Англии. Наши бесконечные луга,
покрытые ровной зеленью, успокоительно хороши, в нашей стелящейся
природе... что-то такое, что поется в русской песне, что кровно
отзывается в русском сердце» 23. Данный отрывок особенно важен не
только в силу глубокого чувства любви к родине, которая озаряла всю
жизнь Герцена в изгнании. Важно здесь то, что Герцен выражает это
чувство через любовь к родной природе. Конечно, для Герцена это не
только широкий равнинный пейзаж; с успокоительной зеленью лугов. В его
представлении он неотделим от уклада жизни русского крестьянина, от
народной песни, русского народа, за судьбу которого считали себя
ответственными революционные демократы.
Стремление русских демократов выразить через природу и свою
любовь к родине, и свое отношение к угнетенному народу было чрезвычайно
широко отражено в литературе и искусстве. Особенно сильно это
отразилось в поэзии Н. А. Некрасова, развившего в своем творчестве все
сильные стороны демократической эстетики. Поэт своими стихами открывал
перед современниками новые для литературы и искусства мотивы родной
природы, приходил к созданию обобщенного образа Родины. И снова, как у
Герцена и у Салтыкова-Щедрина, этот образ сливался с образом
крестьянина, с собирательным образом всего русского народа. В 60-х
годах, в условиях развернувшегося освободительного движения, Некрасов
выражал и пафос революционной борьбы, и настроения пробуждающегося
народа, и волнующие чувства поэта-гражданина, страстно любившего родину
и верившего в ее прекрасное будущее. Многие черты некрасовского метода
построения обобщенного образа природы, могли стать в то время
достоянием всего передового искусства.
Но о развитии пейзажной живописи, о картинах родной природы
писали не только передовые деятели русской науки и искусства, но и
непосредственно сами живописцы. Ягодовская отмечает: «О пейзаже Шишкин
говорил, что это самый молодой вид живописи, так как всего только каких-
нибудь сто лет прошло с тех пор, как люди начали понимать и изучать
жизнь природы, а прежде самые великие мастера становились в тупик перед
деревом, что человек среди природы так мелок, так ничтожен, что
отдавать ему преимущества нельзя. Разве в лесу не чувствуешь себя таким
слабым, униженным, разве не сознаешь, что составляешь только какую-
нибудь ничтожную частицу этой невозмутимой и вечно прекрасной природы?
Иван Иванович говорил также, что новое поколение еще не умеет понимать
все таинства природы, но что в будущем придет художник, который сделает
чудеса, потому что Россия страна пейзажа; что пейзаж имеет самую лучшую
будущность, потому что другие виды живописи уже были и устарели, а этот
только нарождается»24.
Таким образом в начальный период формирования пейзажной живописи
2-й половины 19 века, молодые художники, обратившись к изображению
родной природы, опирались не только на опыт пейзажистов
предшественников, но и на художественную литературу, которая имела в то
время первостепенное значение в общественной жизни России. «... Все
наши нравственные интересы, вся духовная жизнь наша сосредоточивалась
до сих пор и еще долго будет сосредоточиваться исключительно в
литературе: она живой источник, из которого просачиваются в общество
все человеческие чувства и понятия»25 — писал Белинский. Знаменательно,
что вышедшая в те годы работа Н. Г. Чернышевского «Эстетические
отношения искусства к действительности» также содержала ряд глубоко
развитых положений, касающихся искусства пейзажной живописи.
Утверждая новое понятие о прекрасном, Чернышевский указывал в
своей работе, что и в природе прекрасное заключается в том, что говорит
о ее жизни. "Но так же, как и в других жанрах искусства, к в пейзажной
живописи понятие о прекрасном подчинено жизненным интересам человека.
«Не нужно подробно говорить и о том, — пишет Чернышевский, — что в
растениях нам нравится свежесть цвета и роскошность, богатство форм,
обнаруживающие богатую силами свежую жизнь... Кроме того, шум и
движение животных напоминают нам шум и движение человеческой жизни; до
некоторой степени напоминают о ней шелест растений, качанье их ветвей,
колеблющиеся листочки их... пейзаж прекрасен тогда, когда
оживлен....Нельзя не прибавить, — пишет далее Чернышевский, — что
вообще на природу смотрит человек глазами владельца и на земле
прекрасным кажется ему также то, с чем связано счастье, довольство
человеческой жизни»26. От художников-пейзажистов Чернышевский требовал,
прежде всего, верности натуре, но он не ограничивал их задачи только
лишь правдивым воспроизведением явлений природы, а направлял их
творческую мысль по пути идейного обобщения. Как точно подмечает в
своей работе Мальцева, «эстетическая программа Чернышевского ломала
коренным образом все узаконенные академической традицией представления
об этом виде искусства»27. И действительно, подтверждение этому мы
видим в словах Чернышевского: «Очертания предметов, — говорит он, —
опять, никак не могут быть не только нарисованы рукою, но и
представлены воображением лучше, нежели встречаются в
действительности»28. Приводя ряд примеров из области пейзажа,
Чернышевский доказывает превосходство живой природы перед созданием
искусства. Говорит ли он об изображении отдельных предметов в пейзаже,
о передаче свежести зеленой листвы, освещенной солнечным светом,
останавливает ли он внимание на естественной группировке предметной в
пейзаже, — во всем выступает одна целенаправленная мысль, что «мнение,
будто бы рисованный пейзаж может быть величественнее, грациознее или в
каком бы то ни было отношении лучше действительной природы, отчасти
обязано своим происхождением предрассудку..., что природа груба, низка,
грязна, что надобно очищать и украшать ее для того, чтобы она
облагородилась»28. В противовес этому «предрассудку» Чернышевский
доказывает, что «человек с неиспорченным эстетическим чувством
наслаждается природою вполне, не находит недостатков в ее красоте», что
и «в природе на каждом шагу встречаются картины, к которым нечего
прибавить, из которых нечего выбросить».
«Целью и самым высоким, самым прекрасным назначением искусства»
Чернышевский считал: «... для вознаграждения человека в случае
отсутствия полнейшего эстетического наслаждения, доставляемого
действительностью, воспроизвести, по мере сил, эту драгоценную
действительность и ко благу человека, объяснить ее... и быть для
человека учебником жизни»29.
Именно в таких простых и в то же время таких весомых словах и
заключалась программа искусства пейзажа, вооружающая художника новым
методом в работе над натурой, над воспроизведением природы в ее обычном
облике.
Спустя двадцать, пять лет после выхода в свет труда
Чернышевского, знаменитый исследователь русской живописи Стасов в
одной из своих статей особенно глубоко оценил роль этой книги в
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
