согласия расстреливали сегодня, полтора года тому назад стояли на коленях
перед его дворцом и пели «Боже Царя храни». Те же самые, русские люди.
Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько ласковых слов,
дать ей два, три обещания – исполнять их необязательно, - и эти люди снова
пропели бы ему «Боже царя храни». И даже могли бы разбить куриную башку
этого попа об Александровскую колонну. Это затянуло бы агонию монархии на
некоторое время. Революция обеспечена! Года пропаганды не дали бы того, что
достигнуто в один день. Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право
убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом. Я не знаю, когда
жизнь перестанут строить на кров, но в наших условиях гуманность – ложь!
Чепуха. Так Морозов отзывался о событиях в Петербурге.
Голос гражданской совести настойчиво внушал фабриканту Морозову: пора
ему определить свое политическое кредо в надвинувшихся на Россию грозных
событиях. Пора заявить о своей позиции известного в стране общественного
деятеля не в доверительной беседе с Витте, ни в дружеских беседах с
Горьким... Выступать надо было с трибуны. Вернувшись в Москву, Морозов на
несколько дней уединился в своем особняке, составляя программу неотложных
социальных и политических реформ. Этот документ заслуживает того, чтобы на
нем остановиться подробнее. "В числе событий, переживаемых Россией за
последнее время, - говорится в нем, - наибольшее внимание общества
привлекли к себе возникшие в январе повсеместные забастовки рабочих,
сопровождающиеся серьезными народными волнениями... Обращаясь к
исследованию причин последних забастовок, мы наталкиваемся на то в высшей
степени характерное явление, что рабочие, приостановив работу под предлогом
различных недовольств экономического свойства, объединяются затем в группы
вне пределов фабрик и предъявляют целый ряд других, но уже политических
требований". Продолжая анализ, Морозов пишет: "Действительно - отсутствие в
стране прочного закона, опека бюрократии, распространенная на все области
русской жизни, выработка законов в мертвых канцеляриях, далеких от всего
того, что происходит в жизни,.. невежество народа, усиленно охраняемые теми
препятствиями, коими обставлено открытие школ, библиотек, читален, словом
всего, что могло бы поднять культурное развитие народа, худшее положение, в
котором находится народ сравнительно с другими перед судом и властью, - все
это задерживает развитие хозяйственной жизни в стране и порождает в народе
глухой протест против того, что его гнетет и давит".
Далее выдвигались конкретные предложения:
"Во-первых. Установить равноправность всех и всякого перед прочным
законом, сила и святость которого не могла бы быть никем и ничем
поколеблена.
Во-вторых. Полная неприкосновенность личности и жилища должна быть
обеспечена всем русским гражданам.
В-третьих. Необходима свобода слова и печати, так как лишь при этом
условии возможны: выяснение рабочих нужд, улучшение быта и правильный
успешный рост промышленности и народного благосостояния.
В-четвертых. Необходимо введение всеобщего обязательного школьного
обучения с расширением программы существующих народных школ и установлением
упрощенного порядка для открытия всяких учебных заведений, библиотек,
читален, просветительных учреждений и обществ...
В-пятых. Существующее законодательство и способ его разработки не
соответствует потребностям населения и русской промышленности... Необходимо
в выработке законодательных норм участие представителей всех классов
населения, в том числе лиц, избранных промышленными рабочими. Участие тех
же представителей необходимо и в обсуждении бюджета, ибо последний является
могущественным двигателем в руках государства при разрешении промышленных
вопросов страны".
По сути дела речь шла о введении в России конституционной формы
правления. Отдавая себе отчет в том, что выдвижение подобной программы
могло бы иметь вес лишь как коллективная акция, Морозов обратился к другим
капиталистам, но поддержки не получил: записку приняли (да и то с
оговорками) лишь некоторые оппозиционно настроенные деятели в либерально-
буржуазной среде. Документ был обсужден и на заседании правления Никольской
мануфактуры. В журнале правления Никольской мануфактуры зафиксировано:
"1905 года сего 9 февраля. Слушали заявление директора правления Саввы
Тимофеевича Морозова о необходимости подачи совместно с другими
фабрикантами докладной записки по фабричному вопросу, представив содержание
ее в копии.
Ознакомившись с ее содержанием и не разделяя изложенного в ней взгляда
директора правления, М. Ф. Морозова, И. А. Колесников и А. М. Вагурин от
подписи таковой отказались, предоставив ему, Савве Морозову, право, если он
найдет нужным, подписать докладную записку на его личную ответственность,
как директора, заведующего фабриками, о чем составлен настоящий протокол.
Члены правления: М. Ф. Морозова, Савва Морозов, И. А. Колесников, А. М.
Вагурин".
Забастовка на Никольской мануфактуре.
В феврале 1905 г. забастовочная волна докатилась и до Никольской
мануфактуры. За 20 лет после "Морозовской стачки" 1885 г., когда к
управлению пришел Савва Тимофеевич Морозов, положение рабочих изменилось:
были отменены штрафы, повышены расценки, построены новые спальни для
рабочих, учреждены стипендии для учащихся и т. д. Однако коренного
улучшения условий труда и быта произойти не могло, потому что любые
нововведения, финансовые расходы надо было утверждать на правлении, где
требовалось большинство голосов. У многих рабочих Савва Морозов, в отличие
от своего отца и матери, пользовался доверием. Забастовав, рабочие
потребовали 8-часового рабочего дня и повышения зарплаты, но он им отказал,
так как не мог принимать подобные решения: реальным хозяином предприятия
была М. Ф. Морозова, а она категорически воспротивилась желанию сына пойти
навстречу рабочим. Савва потребовал, чтобы мать полностью передала
распоряжение делами на фабриках в его руки, но в ответ на это в начале
марта сам был устранен от управления. При этом мать пригрозила ему
учреждением опеки. Она ему заявила: «Сам не уйдешь – заставим. Под опеку
возьмем как недееспособного. Доктора да адвокаты помогут нам.… Уходи
подобру-поздорову, не срами перед всей Россией!
Положение усугублялось личным одиночеством, отсутствием
взаимопонимания с женой, Морозов начинает избегать людей, много времени
проводит в полном уединении, не желая никого видеть. Изоляции
способствовала и Зинаида Григорьевна, бдительно следившая за тем, чтобы к
нему никто не приходил, и изымавшая поступавшую на его имя корреспонденцию.
Пополз слух о сумасшествии. Такая версия всем "заинтересованным лицам",
включая родственников, была удобна, позволяла объяснить неожиданный отход
его от общественной деятельности. Сохранилось коротенькое деловое письмо
Морозова, датируемое 26 марта, то есть периодом полного уединения, и
адресованное в Петербург инженеру А. Н. Тихонову, работавшему у него :"Я
решил прекратить разведки (речь идет о геологических изысканиях на Урале)
ввиду соображений, которые сообщу Вам впоследствии. Когда будете проезжать
Москву, заезжайте ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на
место". Нет нужды доказывать, что это письмо написано вполне здравомыслящим
человеком, ощущающим нравственную ответственность за судьбу тех, кто был с
ним связан.
Изоляция от общества.
По настоянию жены и матери был созван консилиум, констатировавший 15
апреля 1905 г., что у мануфактур-советника Морозова наблюдалось "тяжелое
общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении,
беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и
прочее". Рекомендовалось направить его для лечения за границу. Через
несколько дней, в сопровождении жены и врача Селивановского Савва
Тимофеевич выехал сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канн. Здесь,
на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля", 13 (26) мая 1905 г.
он застрелился.
Многие обстоятельства этого шага до сих пор не ясны. Власти утверждали,
что виновниками его гибели были большевики, которых поддерживал Морозов и
которые начали его шантажировать. Такую версию изложил в донесении в
Департамент полиции московский градоначальник. Подобное объяснение получило
распространение и попало в мемуары Витте. По его словам, "чтобы не делать
скандала, полицейская власть предложила ему выехать за границу. Там он
окончательно попал в сети революционеров и кончил самоубийством". Внук
Саввы Тимофеевича, основательно изучивший многие перипетии судьбы деда,
задает в своей книге вопрос: зачем вообще революционерам надо было угрожать
Морозову? В подтверждение официальной версии никогда не было приведено
никаких доказательств. Истинные причины трагического решения еще
сравнительного молодого чело- века, отца четверых детей, были иными, лежали
значительно глубже, и их верно уловили хорошо знавшие Морозова люди. "Когда
я почитал телеграмму о его смерти ,- писал Горький ,- и пережил час острой
боли, я невольно подумал, что из угла, в который условия затискали этого
человека, был только один выход - в смерть. Он был недостаточно силен для
того, чтобы уйти в дело революции, но он шел путем, опасным для людей его
семьи и круга". В. И. Немирович-Данченко заметил: "Купец не смеет
увлекаться. Он должен быть верен своей стихии выдержки и расчета. Измена
неминуемо поведет к трагическому конфликту.12 Существует еще одна версия
