смерти Саввы Тимофеевича Морозова, отличающаяся от остальных: «жена
уверяла, что в тот момент, когда она обнаружила мужа мертвым, окно было
открыто и она заметила человека, бегущего от отеля. Покойник лежал с
закрытыми глазами, но до его век никто из домашних не дотрагивался. Да и
почерк на предсмертной записке показался ей немного необычным… Зинаида
Григорьевна Морозова была свято убеждена, что ее муж никогда не решился бы
на самоубийство».
Но истинную причину смерти мануфактур-советника Морозова мы никогда не
узнаем. 13
Вот они, траурные извещения, которые можно прочитать и сегодня, три
четверти века спустя, на хранимых в архивах пожелтевших газетных страницах:
«Правление Никольской мануфактуры «Савва Морозов, сын и компания» с
глубоким прискорбием извещает о кончине незабвенного своего директора Саввы
Тимофеевича Морозова, скончавшегося в Канне на французской Ривьере 13 мая
сего года. Панихиды по усопшему будут совершаться в правлении мануфактуры
ежедневно», - сообщало «Русское слово»
«Совет старейших Общества любителей верховой езды в Москве извещает о
кончине глубокоуважаемого своего президента Саввы Тимофеевича Морозова» –
объявление в «Московском листке»
«Русские ведомости» печатали извещение: «От дирекции, артистов и
служащих Московского Художественного театра. В среду 18 мая в Камергерском
переулке (дом Лианозова) будет отслужена заупокойная литургия по Савве
Тимофеевиче Морозове.
На траурное богослужение приглашало москвичей и Общество содействия
развитию мануфактурной промышленности.
Но нигде ни одной строкой не упоминалась причина внезапной смерти
человека, которого еще недавно друзья и знакомые встречали бодрым,
физически здоровым.
Правда «Скорбный листок» в «Московских ведомостях» оказался более
откровенным:
«О причинах неожиданной смерти мануфактур-советника Саввы Тимофеевича
Морозова, известного цветущим здоровьем, вчера много говорили в различных
общественных кружках столицы и преимущественно в коммерческих, где известие
было получено еще утром.
…Савва Тимофеевич умер от болезни сердца, и полагают, что эта болезнь
развилась на почве сильного нервного потрясения, полученного покойным.
Рассказывают, что на фабриках Никольской мануфактуры началось рабочее
движение чисто экономического характера, вызванное соображениями о
необходимости сократить рабочий день, увеличить заработную плату и пр.
Движение это носило совершенно мирный характер и выражалось, главным
образом, в мирных переговорах администрации с рабочими… Савве Тимофеевичу
Морозову как главному директору-распорядителю товарищества пришлось принять
ближайшее участие в этих переговорах, как с рабочими, так и с
администрацией фабрик. Все это сильно расстроило Савву Тимофеевича, и он,
потрясенный уехал в Москву. Врачи констатировали сильное нервное
расстройство и посоветовали путешествие за границу. Не прожив за границей и
месяца, Савва Тимофеевич скончался.
Савва Тимофеевич Морозов успел зарекомендовать себя большой энергией,
был в высшей степени самостоятелен в решениях и настойчив».
Смерть примирила родственников с Саввой. Согласно христианским канонам,
самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам. Морозовский клан
объединился и, используя и связи и деньги, начал добиваться разрешения на
похороны. Властям были представлены путанные и довольно разноречивые
свидетельства врачей о том, что смерть была результатом "внезапно
наступившего аффекта" (следовательно, нельзя ее рассматривать как обычное
самоубийство), но в тоже время покойного нельзя считать и душевнобольным
(признание его таковым было нежелательным для престижа семьи). Личный врач
Гриневский дал следующее заключение: "Главной и вероятней всего
единственной причиной нервного расстройства было переутомление, вызванное
как общественными, так и специально фабричными делами и связанным с ним
рабочим вопросом. К началу марта, после продолжительных забастовок рабочих
на фабрике, наступил резкий упадок физических и нравственных сил". "Знал я
Морозова продолжает врач, - более двадцати лет и состоял последние десять
лет его личным врачом; я могу засвидетельствовать, что предотвратить этот
печальный исход не было никакой возможности. С одной стороны, он не был
психически болен какой-либо определенной психической болезнью, которая
давала бы право ограничивать его права и самостоятельность; с другой - при
врожденной непреклонности и упорстве в достижении ранее намеченной цели -
он не поддавался никаким убеждениям и доводам. Признавая свои поступки в
рабочем вопросе во многом ошибочными и ошибки эти непоправимыми - он видел
один выход в самоубийстве".
Получив морозовские деньги, Гриневский писал то, что требовалось.
Причиной оказалось "ошибочное" отношение к рабочим... 28 мая исполняющий
обязанности московского генерал-губернатора секретно донес в Петербург:
"Усматривая, из свидетельства врачей Селивановского и Гриневского, что
мануфактур-советник Савва Тимофеевич Морозов лишил себя жизни в припадке
психического расстройства, предложил градоначальнику сделать распоряжение о
выдаче удостоверения о неимении препятствий к преданию тела Морозова земле
по христианскому обряду". На Рогожском кладбище 29 мая ,куда с вокзала в
Покровский храм было перенесено тело почившего, состоялось заупокойное
богослужение, были организованы пышные похороны, а затем - поминальный обед
на 900 персон.
Незадолго до смерти Морозов застраховал свою жизнь на 100 тыс. руб.
Страховой полис "на предъявителя" вручил своему другую, актрисе Андреевой.
Этот факт говорит о том, что его уход из жизни был продуманным шагом.
Сохранилась предсмертная записка, пересланная из Франции по каналам
Министерства иностранных дел московскому губернатору. На клочке простой
бумаги всего несколько слов: "В моей смерти прошу никого не винить".
Савва Морозов оставил духовное завещание, утвержденное к исполнению
Московским окружным судом 21 июля 1905 г. Этот документ обнаружить не
удалось, но есть основание считать, что основную часть наследства получила
вдова. К ней перешли и недвижимость и ценные бумаги, однако основную часть
дивидендных бумаг Никольской мануфактуры она продала, и к 1914 г. в ее
распоряжении остается лишь 120 паев фирмы.
Прожив недолгую жизнь, Морозов оставил о себе память как щедрый
филантроп. Он помогал и отдельным лицам, и различным учреждениям,
организациям. Пожертвования иногда были весьма значительными: несколько
десятков тысяч рублей - на строительство родильного приюта при
Староекатерининской больнице, 10 тыс. рублей - "на дело призрения
душевнобольных в Москве".
Финансирование Художественного театра.
Заслуги Морозова перед потомками измеряются не только этим. Велики они
и в области национальной культуры. Он оказал неоценимую поддержку
Московскому художественному театру в самый тяжелый период его становления и
развития. Много добрых слов о щедром меценате содержится в воспоминаниях
Станиславского, который счел своим долгом почтить память Морозова на
торжественном заседании, посвященном 30-летию МХАТ, в октябре 1928 г. Нет
нужды подробно говорить об этом крупном начинании в культурной и духовной
жизни России - история театра широко известна. Обратимся лишь к тем
эпизодам его становления, которые неразрывно связаны с именем Морозова.
Для создания нового театра, цели и задачи которого значительно
отличались от существовавших в то время, требовались крупные средства,
которых у инициаторов не было. Начался поиск меценатов. Городская дума на
просьбу о субсидии не откликнулась. Немирович-Данченко, который вел
административно-финансовую часть нового театра, решил обратиться за помощью
к предпринимателям, состоявшим директорами- попечителями Филармонического
общества. В их числе были крупные капиталисты: директор Егорьевской
бумагопрядильной фабрики, Норской мануфактуры и Северного страхового
общества Д. Р. Востряков, владелец фабрики металлических пуговиц и фирмы
по изготовлению музыкальных инструментов К. А. Гутхейль, московский
миллионер-виноторговец К. К. Ушков и другие. Сравнительно небольшие
денежные взносы позволяли этим дельцам на концертах "занимать места в
первых рядах" и "перед всей Москвой щеголять своим меценатством". Ушков
обещал 4 тысячи, остальные - и того меньше; требовалась более солидная
поддержка, ведь театр мыслился как "общедоступный", с очень умеренными
ценами на билеты. Лишь в конце 1897 г. или начале 1898 г., когда
Станиславский и Немирович-Данченко обратились к Морозову, он сразу же внес
10 тыс. руб., поставив лишь одно условие: театр не должен иметь никакого
"высочайшего покровительства".
Театр он любил страстно, постоянно посещал спектакли в Москве,
Петербурге Нижнем Новгороде, куда летом, на время ярмарки, съезжались
театральные труппы со всей России. Сохранились свидетельства, что Савва
Тимофеевич оказывал и раньше поддержку театральным начинаниям. Еще в начале
90-х годов XIX в. он предоставил средства Московскому частному театру.
Актер В. П. Далматов вспоминал, что в тот раз, передавая деньги, Морозов
настоятельно просил сохранить это в тайне: "Понимаете, коммерция
руководствуется собственным катехизисом. И потому я буду просить Вас и
Ваших товарищей ничего обо мне не говорить".
В марте 1898 г. возникает "Товарищество для учреждения в Москве
"Общедоступного театра", в состав которого вошли Савва Тимофеевич и Сергей
Тимофеевич Морозовы. После первых спектаклей, из которых лишь "Царь Федор
Иоаннович" имел сдержанный успех, выяснилось, что денег катастрофически не
хватает, дефицит составил 46 тыс. рублей. На помощь опять пришел С. Т.
Морозов, преданный и бескорыстный друг театра. В сентябре 1899 г. О. Л.
Книппер сообщила Чехову: "Савва Морозов повадился к нам в театр, ходит на
все репетиции, сидит до ночи, волнуется страшно... Я думаю, что он скоро
будет дебютировать, только не знаю в чем".
В феврале 1900 г. Станиславский писал Немировичу-Данченко: "Не
сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает
раз в жизни... такого именно человека я жду с самого начала моей
театральной деятельности". И подчеркивал далее, что в порядочность
Морозова, в отличие от других меценатов, "слепо верит". Для ликвидации
дефицита и финансового оздоровления театра Савва Тимофеевич предложил "долг
погасить и паевой взнос дублировать", что было и сделано. В первый год
существования Художественного театра Морозов потратил на него около 60 тыс.
рублей; постепенно его пожертвования стали для театра важнейшим источником
средств. Однако в то время он старался сохранить коллективную форму
финансирования, убеждал других предпринимателей вносить деньги, хотя их
сравнительно небольшие взносы существенной роли не играли.
Увлечение театром говорит о высоких культурных запросах Морозова.
Осенью 1900 г. Горький писал Чехову: "Когда я вижу Морозова за кулисами
театра, в пыли и трепете за успех пьесы - я ему готов простить все его
фабрики, - в чем он впрочем не нуждается, - я его люблю, ибо он бескорыстно
любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой,
стяжательной душе". Имея в виду Художественный театр, Морозов сознавал, что
"этот театр сыграет решающую роль в развитии сценического искусства".
Постепенно Художественный театр завоевал признание, встал на собственные
ноги, и тогда Морозов разрабатывает план создания паевого товарищества, с
участием ведущих актеров, руководителей театра и некоторых других близких
театру лиц; большинству привлеченных, включая и Станиславского, он открывал
кредит. Его взнос составил в итоге 15 тыс. рублей.
Большое значение инициатор организации товарищества придавал
привлечению Чехова, которому послал письмо и проект устава. Он писал:
"Переговорив с Владимиром Ивановичем и Ольгой Леопольдовной, я решил
обратиться к Вам, не войдете ли Вы в состав товарищества, которое будет
держать театр". Предложение было принято, и писатель решил внести 10 тыс.
рублей. Как свидетельствует О. Л. Книппер, узнав об этом, "Савва так и
прыгал от восторга". Показательно, что в число пайщиков он не ввел ни
одного "любителя искусств" из предпринимателей.
Товарищество создавалось на три года, в течение которых Морозов брал на
себя все финансовые заботы, освобождая руководителей труппы от изматывающих
хлопот, позволяя им сосредоточиться на творческом процессе. Однако с такими
усилия- ми достигнутый театром успех и та роль, которую играл здесь
Морозов, не находили понимания в литературно-театральных кругах.
Между тем Савва Морозов затеял перестройку здания. Шехтель согласился
бес- платно подготовить проект и руководить строительными работами.
Реконструкция началась в апреле 1902 г. 25 октября в новом здании с залом
на 1300 мест состоялся первый спектакль. Морозов наблюдал за стройкой,
лично вникал во все детали, часто даже ночевал в маленькой комнатке рядом с
конторой, хотя его "палаццо" находилось совсем недалеко. Он сам пилил,
красил, забивал, даже разработал особую технику световых сценических
эффектов.
За границей были закуплены многие новейшие технические приспособления
для сцены и усовершенствованное электрическое оборудование. Строительство
обошлось С. Т. Морозову в 300 тыс. рублей, общие же его расходы на
Художественный театр приближались к полмиллиону. Весной 1904 г. он сложил с
себя звание председателя правления товарищества и отошел от прямого участия
в делах этого театра, но свой паевой взнос оставил. С признательностью
Станиславский писал, что Морозов не только поддержал театр материально, но
и встал в ряды его деятелей, не боясь самой трудной, неблагодарной и черной
работы.14
Заключение.
Савва Тимофеевич Морозов принадлежит к числу необычных, удивительных
людей, достойных памяти народа. Его деятельность протекала в бурное,
сложное, неоднозначное время: рушились старые авторитеты, архаичные
представления, взгляды; все новое неумолимо врывалось в повседневную жизнь.
Родившийся и выросший в консервативной купеческой среде, он во многом
преодолел религиозные и корпоративные предрассудки, смог понять или
почувствовать насущные задачи общественного развития. Многими своими
поступками, жизненными идеалами он высоко поднялся над остальными. Но
противоречивость, взрывчивость натуры фабриканта привели к личной
катастрофе.
За многими предпринимателями в пореформенной России утвердилась
репутация честных коммерсантов. «Слово чести» было, по свидетельству
современника, достоинством московских купцов. «Если ты сказал – кончено,
больше тебе ничего не надо. Потому что купец – это было слово, а слово –
это был купец» Савва Тимофеевич Морозов относился именно к таким людям, в
словах его сомневаться не приходилось никогда.
Отечественные предприниматели были чрезвычайно трудолюбивы. Даже главы
крупных династий, сказочно богатые, много и упорно работали - это было в
крови русского делового человека15. Один из инженеров Никольской
мануфактуры рассказывал о С. Т. Морозове: "Возбужденный, суетливый, он
бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку
в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков,
как надо присучивать оборванную нитку. он знал здесь каждый винтик, каждое
движение рычагов.16
Но рядом с превосходными, украшавшими "торгово-промышленный класс"
качествами существовали хитрость и изворотливость, без которых нельзя было
обойтись в российской действительности. К этому вынуждали административный
нажим, запреты и бесчинства бюрократии. На фоне европейской образованности
и утонченности неприятно поражало дикое "купецкое" самодурство, которое в
те времена называли "чертогоном".
Таких неоднозначных, богато одаренных и талантами, и порокам личностей
немало встречалось среди российских предпринимателей. Однако большинство
фабрикантов и торговых деятелей были заняты упорной повседневной работой,
тем самым способствуя развитию отечественной промышленности. И таким
образом, в России к концу XIX в. была создана сильная национальная
промышленность. Постепенно страна вышла на пятое место в мире по темпам
промышленного производства. Страна уверенно шла по пути индустриального
развития, благодаря таким людям как Савва Тимофеевич Морозов.17
Список литературы:
. А. Н. Боханов. Савва Морозов. //"Вопросы истории".-1989.-№ 4;
. А. Кузьмичев. Я - фирма. //"Социальный труд".-1991.-№ 8;
. С. Т. Морозов. Дед умер молодым. //М.:ТЕРРА, 1996.
. В. Барышников. История делового мира России.//М.: 1994.
