суда, приходить говорить с вами об исходе дела, которое мне предстоит
вести. Всё, за что я могу ручаться, , это за соблюдение по этому делу
полного беспристрастия и всех гарантий правильного правосудия...» - «Да!
Правосудие, беспристрастие ! - иронически говорил Пален. -
Беспристрастие... но ведь по этому проклятому делу правительство в праве
ждать от суда и от вас особых услуг...». - «Граф, - сказал я, - позвольте
вам напомнить слова: «Ваше величество, суд постановляет приговоры, а не
оказывает услуг». - «Ах, это всё теории!» - воскликнул Пален свое любимое
словечко, но в это время доложили о приезде Валуева и его красиво-величавая
фигура прервала наш разговор...»(65)
Словесная перепалка судьи с министром юстиции имела под собой
глубокий смысл: царские власти, опозорившиеся на «процессе 193-х», искали
пути сгладить неприятный резонанс и силой авторитета присяжных во чтобы то
ни стало наказать Засулич.
Уголовное дело поступило в суд. Был определен состав суда, началась
подготовка к слушанию дела. Сложнее было с назначением обвинителя. Его
подбором занимался прокурор палаты Лопухин. Он сразу же остановил свой
выбор на В.И.Жуковском, товарище прокурора окружного суда. Но тот наотрез
отказался от этой роли.
Другой кандидатурой оказался не менее авторитетный и весьма
талантливый юрист и поэт С.А.Андреевский. На предложение выступить
обвинителем по делу Засулич он так же ответил отказом.
Наконец, для этой роли нашелся исполнитель: им оказался товарищ
прокурора Петербургского окружного суда К.И.Кессель, который быстро
включился в дело. А.Ф.Кони знал Кесселя, защищал его от нападок
начальников, способствовал его продвижению по службе. «По странной оберации
чувства, - писал Кони, - я питал совершенно незаслуженную симпатию к этому
угрюмому человеку. Мне думалось, что за его болезненным самолюбием
скрываются добрые нравственные качества и чувство собственного достоинства.
Но я никогда не делал себе иллюзий относительно его обвинительных
способностей»(69)
Вопрос о выборе защитника решился проще и без всяких осложнений.
В.Засулич не хотела приглашать защитника и собиралась защищать себя сама.
Но при получении 23 марта обвинительного акта она сделала официальное
заявление, что избирает своим защитником присяжного поверенного
Александрова.
При подготовке процесса возник вопрос о допуске публики в зал судебного
заседания. Стала поступать масса просьб о предоставлении возможности
присутствовать на процессе. 26 марта в газете « Русский мир» появилось
следующее сообщение: « Число публики, желающей присутствовать на
предстоящем в нашем окружном суде процессе о покушении на жизнь
градоначальника, уже в настоящее время настолько значительно, что
оказывается возможным удовлетворить не более одной четверти обращающихся с
просьбами о допущении в заседание суда по этому делу».
Казалось, к проведению процесса уже все было готово. Но все ли?
Недоставало еще одного - последнего напутствия министра юстиции графа
Палена. Он, конечно, начал понимать, что поступил легкомысленно, передав
дело Засулич на рассмотрение суда с участием присяжных заседателей, и
ощущал эту свою оплошность все отчетливее. Временами его охватывал страх за
свой опрометчивый шаг. Его волновало, как отнесутся присяжные к поступку
В.Засулич, но его не меньше он беспокоился о том, как проведет процесс
А.Ф.Кони. 27 марта Пален пригласил его к себе по какому-то маловажному
делу, что, конечно служило лишь предлогом.
Отказ Жуковского и Андреевского выступить обвинителями встревожил
графа. Разговор с А.Ф,Кони с этого и начался. Высказав упреки в их адрес,
пален грозно произнес: «Пусть только пройдет дело, а там мы еще поговорим».
Воспроизведем состоявшеюся беседу по воспоминаниям А.Ф.Кони. «Пален сказал
мне: «Ну, Анатолий Фёдорович, теперь все зависит от вас, от вашего умения
и красноречия». - «Граф, - ответил я, - умение председателя состоит в
беспристрастном соблюдении закона, а красноречивым он быть не должен, ибо
существенные признаки резюме - беспристрастие и спокойствие... Мои
обязанности и задачи так ясно определены в уставах, что теперь уже можно
сказать, что я буду делать в заседании...» - «Да, я знаю -беспристрастие!
Беспристрастие! Так говорят все ваши «статисты» (так называл он людей,
любивших ссылаться на статьи судебных уставов), но есть дела, где нужно
смотреть так, знаете, политически; это проклятое дело надо спустить скорее
и сделать на всю эту проклятую историю так (он очертил рукою в воздухе
крест), и я говорю, что если Анатолий Фёдорович захочет, то он так им (т.е.
присяжным) скажет, что они сделают всё, что он пожелает! Ведь, так, а?» -
«Граф, влиять на присяжных должны стороны, это их законная роль;
председатель же, который будет гнуть весь процесс к исключительному
обвинению, сразу потеряет всякий авторитет у присяжных, особенно у
развитых, петербургских, и, я могу вас уверить по бывшим примерам, окажет
медвежью услугу обвинению». - «Да, но, повторяю, от вас, именно от вас
правительство ждет в этом деле услуги и содействия обвинению. Я прошу вас
оставить меня в уверенности, что мы можем на вас опереться.. Что такое
стороны? Стороны - вздор! Тут всё зависит от вас...» - « Но позвольте,
граф, ведь вы высказываете совершенно невозможный взгляд на роль
председателя, и могу вас уверить, что я не так понимал эту роль, когда шел
в председатели, не так понимаю ее и теперь. Председатель - судья, а не
сторона, и, ведя уголовный процесс, он держит в руках чашу со святыми
дарами. Он не смеет наклонять ее нив ту, ни в другую сторону - иначе дары
будут пролиты...
Да и если требовать от председателя не юридической, а политической
деятельности, то где предел таких требований, где определение рода услуг,
которые может пожелать оказать иной, не меру услужливый председатель? Нет,
граф! Я вас прошу не становиться на эту точку зрения и не ждать от меня
ничего, кроме точного исполнения моих обязанностей... Вы знаете, что суд
отказал в вызове свидетелей, могущих разъяснить факты, внушившие Засулич
мысль о выстреле в Трепова. Но на днях истекает неделя с объявления ей об
этом, и она может обратится и, вероятно, обратится с требованием об ее
счет. Оно будет для суда обязательно. Мы не имеем права отказать ей в этом.
Но свидетели такого рода, несомненно коснуться факта сечения Боголюбова,
рассказы о котором так возбудили Засулич. Этим будет дан защитнику очень
благодарный и опасный в умелых руках материал. Вы знаете Александрова
больше, чем я, и не станете отрицать за ним ни таланта, ни ловкости.
Несомненно, что он напряжет все свои силы в этом деле, сознавая, что оно
есть пробный камень для адвокатской репутации... Против такого защитника и
по такому вообще благодарному для защиты делу необходим по меньшей мере
равносильный обвинитель - холодный, спокойный, уверенный в себе и привыкший
представлять суду более широкие горизонты, чем простое изложение
улик»»(73).
Видя, что граф после возбуждения впадает в сонливое состояние, А.Ф.
Кони прервал беседу, прося не ожидать от него каких-либо исключительных
действий. «»И вы думаете, что может быть оправдательный приговор?» -
спросил Пален. Зевая. - «Да, может быть при неравенстве сторон более чем
возможен...» - «Нет, что обвинитель! - задумчиво сказал Пален. - А вот о
чем я вас очень попрошу... Знаете что? Дайте мне кассационный повод на
случай оправдания, а(«» - и хитро подмигнул Кони, на что тот ответил: «...
ошибки возможны и, вероятно, будут, но делать их сознательно я не стану,
считая это совершенно несогласным с достоинством судьи...»(74). Пален вновь
повторил свою просьбу. Тогда Кони молча встал, и они расстались.
Итак, последняя попытка «напутствия» оказалась неудачной. А день
разбирательства дела все приближался. 30 марта к Кони явился судебный
пристав и сообщил, что присяжные, сознавая всю важность предстоящего дела,
отнеслись к нему с некоторой тревогой. Они поручили судебному приставу
спросить у председателя, не следует ли им ввиду важности заседания 31 марта
надеть фраки и белые галстуки. А.Ф.Кони просил пристава передать, что не
находит нужным делать это.
Все ждали 31 марта. Бушевали страсти . Готовила модные наряды
петербургская знать, получившая билеты на процесс. Волновались присяжные
заседатели. Репетировали свои речи защитник и прокурор. А в одиночной
камере дома предварительного заключения проводила тревожную ночь Вера
Засулич.
С беспокойством ждали этого дня и А.Ф Кони. « Вечером 30 марта, -
вспоминал он в последствии, - пойдя пройтись, я зашел посмотреть, исполнены
ли мои приказания относительно вентиляции и приведении залы суда в порядок
для много людного заседания.. Смеркалось, зала смотрела мрачно, и бог
знает, что предстояло на завтра. С мыслями об этом завтра вернулся я домой
и с ними провел почти бессонную ночь ...»(76)
Ровно в 11 часов утра 31 марта 1878 г. открылось заседание
Петербургского окружного суда. Председательствующий объявил, что слушанию
суда подлежит дело о дочери капитана Веры Засулич, обвиняемой в покушении
на убийство, и отдал распоряжение ввести подсудимую. Затем были уточнены ее
биографические данные. Судебный пристав доложил, что не явились свидетели:
со стороны обвинения генерал-адьютант Трепов, а со стороны защиты -
Куприянов и Волоховский. Секретарь суда доложил, что он по состоянию
здоровья не может явится в суд, а также подвергаться допросу на дому без
явного вреда для здоровья. В подтверждение было оглашено медицинское
свидетельство, выданное профессором Н.В.Склифосовским и другими врачами.
Учитывая, что присяжные заседатели исполняют свои обязанности не в
первый раз, председатель ограничился напоминанием о принятой ими присяге,
но особо обратил внимание на то, что присяга содержит указание на их
нравственные обязанности. Он просил присяжных приложить всю силу своего
разумения и отнестись с полным вниманием к делу, не упуская подробностей,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
