невнятным бурчанием, понятным только им самим. Если же речь идет об ответе
на что-то плохое, то здесь подросток умеет придать экспрессию даже
нейтральной лексике, делая ее максимально обидной для адресата.
Но наибольшей экспрессивной окраской в любом языке обладает
табуированная (инвективная) лексика. Частота употребление последней в
молодежных кругах значительно выше, чем в остальных возрастных группах, а в
последнее время заметен явный подъем частотного числа бранных выражений от
общего числа употребляемых молодежью лексических единиц, что вызывает
значительное беспокойство европейской общественности [Галлино 2003: 4].
Человек как биологическое существо связан сексом и отправлением
естественных потребностей. Это его физиология, без которой его
существование невозможно, определенным образом отражена в языке. По этико-
эстетическим принципам установились запреты на применение того, что
считается неприличным. «Неприличная» лексика есть в каждом языке, и
немецкий язык здесь не исключение. В ее функционировании есть национальная
специфика.
Существует тематика, которую принято не затрагивать. Являясь областью
табуированной, эта лексика представляет собой загадку для многих, особенно
для иностранцев, которые в контактах с малознакомыми людьми из другой
страны или с теми, с кем существуют лишь официальные отношения, а также при
чтении литературы и получении сведений из средств массовой информации, не
могут встретиться с нецензурной лексикой и составить себе о ней
представление.
В настоящее время происходит легализация данной лексики, которая в
конце концов идет параллельно с общей демократизацией языка. Что было
сильно сниженным, становится фамильярным, фамильярное превращается в
разговорное, а разговорное переходит в нейтральный, немаркированный пласт
словаря.
Несалонная лексика неоднородна. То, что вызывает отрицательную оценку,
может быть представлено словами вполне литературными и нелитературными
(разгов., фам., бран., вульг., неценз.). По этическому измерению
нецензурная лексика занимает последнюю, самую низшую ступень.
В чем же все-таки притягательная сила данной лексики для молодого
поколения? Причин здесь несколько. Не в последнюю очередь занимает ее
утилитарность, удобство, доступность, простота и даже гибкость. Степень
этико-эстетической сниженности способствует интенсификации признака,
заложенного в значении слова. С нагнетанием грубости, неприличности
повышается степень выраженного словом свойства. Данная лексика может
служить эмоциональной разрядки.
Нецензурная лексика, по мнению В.Д. Девкина, во многом абсурдна,
натуралистична, сюрреалистична и по своим стихийным «стратегиям» сродни
экзистенциализму.
Мир абсурда – это своеобразный вызов надоевшему стереотипу нормы,
логики и порядка.
Натуралистичность этой лексики в ее обнаженности, бесстыжести,
преувеличенном интересе к физиологии и всему низменному.
Аморальность ее откровенна, искренна, хотя и вызывающа, провоцирующа.
Чувства меры она не знает и заходит порой слишком далеко.
«Сюрреалистичность» запретной лексики в ее вещной конкретности,
зачастую смещенной, искаженной и нелепой. Ошеломляюще необычно и странно
стыкующиеся детали изобразительных средств этой лексики свидетельствуют о
безудержной фантазии ругателей, в основе своей страшно упрощенной, но тем
не менее имеющейся [Devkin 1996: 36].
С точки зрения психологии, существует три причины, которые
предшествуют ругательствам и вызывают эту реакцию человека. Цепочку этих
причин немецкий лингвист Райнхольд Аман представил в виде следующей схемы
(схема 1):
Причины употребления сниженной лексики (по Р. Аману):
Фрустрация (чувство разочарования)
v
Аффект (состояние напряжения)
v
Агрессия (ругательства)
Таким образом, считает Райнхольд Аман, ругательство является
вербально-агрессивыным действием, которое случается в состояние возбуждения
и вызвано чаще всего каким-либо озлоблением [Aman 1982: 153].
Психологи считают, что во многих случаях «выругаться» – полезно для
здоровья. Еще Ф. Ницше заметил, что фрустрация порождает в человеке чувство
агрессии и аффекты [Ницше 1997: 300]. И если человек не дает волю своим
накопившимся эмоциям, своей злости, ненависти, гневу или подавляет в себе
досаду, то это может привести его к психическим заболеваниям, которые в
свою очередь могут спровоцировать заболевания таких жизненно важных органов
как сердце, желудок, желчный пузырь и т.д. Результатом данных заболеваний
могут быть как легкие формы неврозов, так и тяжкие формы маниакально-
депрессивного помешательства. И поэтому можно сказать без всякой иронии,
что ругань (брань) полезна для нашего здоровья.
Однако ругательства, с другой стороны, могут являться и вредными для
нашего здоровья, прежде всего тогда, когда мы неправильно понимаем точку
зрения оппонента, и, вступив в брань, можем вызвать неадекватную ответную
реакцию. Последствия такой реакции непредсказуемы. Исходя из этого, можно
сделать вывод, что правильно выбранное ругательство может быть по
значимости больше чем физическое воздействие. В пословицах русского языка
не даром сказано: «Слово больней дубины бьет».
В тоже время некоторые ругательства, не подкрепленные ярким
эмоциональным выражением ругателя, могут быть восприняты в шутку, не со
зла. Т. Дж. Галлино, исследовавший процессы, проходящие в молодежном
сленге, уверен, что употребление подростками инвективной лексики происходит
чаще всего «из любви к искусству», т.е. только потому что им нравится
ругаться, выражая таким образом грубую и невсегда уместную, но иронию
[Галлино 2003: 4].
Для создания иронического эффекта в молодежной коммуникативной среде
также зачастую используются диалектные вкрапления. Так как для немецкого
языка, в силу его своеобразного исторического развития, особое значение
имеют территориальная дифференциация, активность диалектов на немецкой
почве гораздо ощутимее, чем во многих других странах. Это приводит к тому,
что местные особенности немецкой разговорной речи выражены сильнее, чем,
например, в русском или французском языках.
Но в общей своей массе, как считает Теодор Константин, территориальные
диалекты – категория пережиточная. Их носителем является преимущественно
крестьянство. Диалекты уже не вызываются к жизни существующими общественно-
экономическими условиями, а, напротив, продолжают существовать, несмотря на
новые условия. Диалекты постепенно разлагаются, деформируются, нивелируются
и приближаются к литературно-нормированному общенациональному языку.
Слабеющую роль диалекта у немцев демонстрирует эстафета поколений.
Речь дедов сильно диалектно окрашена. Родители сохраняют диалектный
интонационный рисунок и часть фонетического строя. Среднее поколение
допускает отдельные региональные вкрапления, а дети в основном владеют
общенемецкой литературной нормой, сохраняя иногда и диалект, на который они
свободно переключаются и который в их применении уже сильно видоизменен и
приближается к литературному языку. Чаще всего тот или иной диалект
используется молодежью с целью «пошутить» над старшим поколением, показать
тем самым характерные особенности речи взрослых. Еще одной причиной
обращения к диалекту является оригинальность диалектной брани, также
несущей в себе комические оттенки.
В отношении бранной лексики немецкого языка, можно отметить два
наиболее ярких диалекта: берлинский и кельнский. Берлинцы с давних пор
знамениты своей нецензурной лексикой. Ни один другой город ежегодно не
пополняет свой лексикон таким количеством бранных слов и не в одном другом
городе не употребляют так часто эти слова в обиходной речи «и стар и мал».
Эти ругательные «канонады», которые в самом деле могут вызвать ощущение
враждебности, являются часто безобидными выражениями. Характерными для
берлинского диалекта ругательствами являются те, которые наполнены иронией
и издевкой, но означают больше умение владения языком, нежели желание
оскорбить или задеть оппонента. Нельзя назвать берлинцев миролюбивыми или
любезными, и куда уж это не те люди, которые полезут за словом в карман.
Берлинский диалект, как известно, занимает ведущее положение в
немецкоговорящем пространстве в различных областях речи, в том числе и в
запретной лексике. Используя в своей речи ругательства, берлинская молодежь
отражает не только горечь и озлобление, но и не упускают возможности
отражения самоиронии и сатиры [Constantin 1986: 24].
Для менталитета кельнцев характерно частое употребление различных
ругательств, но это в большинстве случаев можно отнести лишь к
эмоциональности их характера. Это маленькая «галерея», которая подчеркивает
недостатки, слабости, формальности, даже если они произнесены, как правило,
на высоких тонах. Даже в случае того, что в дословном понимании эти
ругательства означают что-то неприличное. Кельнский диалект не является
языком людей, действующих «тихой сапой». Они употребляют данную лексику
легко и непринужденно, а главное всегда с душой [Farver 1988: 6].
Молодежь с ее бравадой всем «запретным», а потому – «взрослым», не
может обойти своим вниманием столь оригинальные формы самовыражения и,
подражая взрослым, с «особым цинизмом» использует подобную лексику.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
