достаточно, чтобы позволить себе подобную браваду.
Профессор Т. Дж. Галлино считает, что в попытке утвердиться в глазах
сверстников и самоутвердиться молодые люди зачастую «бравируют в пустоту»,
то есть употребляют инвективную лексику тогда, когда адресат уже не может
их слышать, но слышат их друзья, одноклассники [Галлино 2003: 4]:
An der Grenze winkte man uns durch. Kaum waren die Zцllner auBer
Sichtweite, hob Shershah, den ich fьr tot gehalten hatte, beide
Arme, steckte die Mittelfinger durch das Schiebedach und brьllte:
FUCK YOU [Zeh 2003: 107].
На границе нас пропустили без досмотра. Едва таможенники стали
исчезать из зоны видимости, Шерша, которого я до этого считал
мертвецки пьяным, сопроводив свои слова соответствующим жестом,
пробормотал: FUCK YOU.
Однако больший интерес, бесспорно, представляет номинативная
(назывная) функция, которая в сленге зачастую неотделима от инвективной
(оскорбительная) функции. В этом случае коммуникация является всегда
адресной, имеет место персонализация сниженной, а чаще всего сниженной=
инвективной, лексики и фразеологии. «Назвать» здесь равно «обозвать», а
умение ответить агрессией на агрессию, оскорблением на оскорбление цениться
в подростковой среде выше всего. Психологи подчеркивают, что ни одна
социальная группа (даже криминальная среда) не может похвастать столь
мастерским умением давать человеку обидные и меткие прозвища, как
подростковые коллективы [Галлино 2003: 6]. В этой связи интересны диалоги
между двумя героями романа – Шерша и Максом, которые считаются лучшими
друзьями, но не упускают возможности при первом удобном случае выказать
друг другу «респект», так как между ними стоит их общая знакомая – Джесси.
Так, уже при знакомстве Макса и Джесси Шерша с легкостью показывает, кто
главный в комнате общежития интерната, которую он делит на двоих с Максом:
Shershah legte mir die Hand auf die Stirn.
Max, sagte er, ist mein privater Philosoph [Zeh 2003: 107].
Шерша положил мне руку на лоб.
«Макс, - сказал он, - мой личный философ».
И хотя здесь номинация осуществляется с помощью нейтральной лексики
(‘личный философ’), однако уже сам жест, предшествовавший фразе (положить
руку можно на личную вещь, но не на человека) инвективен по своей сути.
Обострение взаимоотношений находит свое отражение в усилении степени
экспрессии номинативных лексем (здесь номинативная функция неотделима от
психологической функции, где сниженная лексика выступает как средство
разрядки психологического напряжения индивида):
Du hast den Schlьssel stecken lassen, flьsterte Shershah, du
verdammter
Schwanzlutscher [Zeh 2003: 148].
«Ты оставил ключ в замке зажигания, - прошептал Шерша, - проклятый
членосос».
Или при конечной расстановке акцентов, когда Макс хочет знать,
собирается ли Шерша работать на наркоторговца Герберта (отца Джесси) и
каково отношение Шерша к самой девушке:
Du willst in Zukunft fьr Herbert arbeiten, fragte ich mьhsam.
Das ist der beste Job auf der Welt, sagte er.
Deshalb hдngst du mit Jessie rum, fragte ich.
Das Mдdel liebt mich, sagte er, und Liebe ist immer egoistisch. So
haben wir alle gewonnen.
Du bist ein verdammtes Schwein, sagte ich [Zeh 2003: 156].
«Ты и в будущем хочешь работать на Герберта?» - спросил я устало.
«Это лучшая работа в мире»,- ответил он.
«Поэтому ты возишься с Джесси?» - спросил я.
«Девочка любит меня, - сказал он, - а любовь всегда эгоистична. Так
все довольны, всем хорошо».
«Ты – поганая свинья», – сказал я.
Зачастую номинативная функция реализуется и в публичной сфере речевой
коммуникации, в том числе может фигурировать в СМИ (в прессе и электронных
СМИ). Примером может служить обращение Клары, ведущей радио-шоу, к своим
слушателям:
Ich bin ganz fьr euch da, wer einen Tripp braucht, kann mich
anrufen. Die Sendung fьr Verzweifelte, fьr Nihilisten,
Zurьckgebliebene und Einsame, fьr Atomforscher, Diktatoren und das
einfache Arschloch von der StraBe. Hier reden wir gemeinsam ЬBER
EINE KARGE WELT. Wer ich bin, wisst ihr [Zeh 2003: 75].
«Я здесь и вся для вас; кому нужен совет, тот может позвонить мне.
Это передача для сомневающихся, для нигилистов, неудачников и
одиноких, для исследователей атома, диктаторов и для обычной задницы
с улицы. Здесь мы вместе обсуждаем этот жалкий мир. Кто я такая, вам
известно».
Здесь же мы можем говорить об экспрессивной функции. Сниженная лексика
выступает в этом случае как достаточно сильное экспрессивное
(стилистическое) средство оживить, сделать более эмоциональной речь
говорящего, реже – пишущего. C одной стороны, это может иметь место в
дружеской беседе, в застолье и т.д.
(Hast du einen Musikwunsch, fragt Clara mich. – Musik geht mir am
Arsch vorbei, sage ich [Zeh 2003: 80].
«Хочешь послушать какую-нибудь музыку?» - спросила меня Клара. –
«Музыка мне до задницы», - сказал я.),
а с другой стороны – в обстановке публичности: на митинге, во время встречи
с аудиторией, часто в популистских целях.
Так, умело играя на мазохизме среднестатистического обывателя-
неудачника, девушка-модератор позволяет себе ненормативную лексику в адрес
определенной части своих слушателей, одновременно подчеркивая свой
демократизм: я такая же, как и вы, я тоже не люблю этот мир, я говорю на
том же языке, что и вы, вы ведь не оскорбитесь, если я назову вас так, как
вы зачастую сами называете друг друга?
Этот пример иллюстрирует одновременно с номинативной и экспрессивной и
следующую функцию сниженной лексики – индентифицирующую. Здесь лексика
выступает в качестве кода – сигнала окружающим, что говорящий, органично
употребляющий сниженную лексику и фразеологию, – свой. Чаще всего эту
функцию выполняют жаргонизмы:
Ich arbeite an einem Bericht fьr den Kultursender der Radio-
Kooperation Mitteldeutschland, leiert Clara.
Ja, ja, sagt Erwin, und der Hefenbruader do sitzt im Цl und schlogt
Wellen.
Er zeigt auf mich.
Wie bitte, sagt Clara.
Der Kleinkriminelle, sage ich, ist wohl zum SpaB hier [Zeh 2003:
327].
«Я работаю над докладом для Вестника культуры Объединения
радиостанций Центральной Германии», – забубнила Клара.
«Ага-ага, - сказал Эрвин, - а малыш-шушер тута для телевизора».
Он показал на меня.
«Извините, что?» - сказала Клара.
«А мелкий преступник, - сказал я, - тут просто для удовольствия».
В данном случае художник Эрвин употребляет не просто диалектную
лексику, но и воровской жаргон, так что Макс вынужден «переводить»
сказанное им для Клары, которая до этого момента без труда понимала речь
Эрвина.
Более прочих индефицирующий аспект характерен для речи Джесси.
Душевнобольная девушка – пример вечного ребенка. Ее речь изобилует
выражениями, которые понятны только близким ей людям:
Cooooper, sagte sie, ich glaube, die Tiger sind wieder da.
Das ist doch Unsinn, sage ich, hцr auf damit [Zeh 2003: 22].
«Кууууупер, - сказала она, - я думаю, тигры вернулись».
«Вот глупость, - сказал я, - ты прекращай с этим!»
Она находит удовольствие в том, чтобы называть Макса Купером (имя, на
которое в детстве он хотел поменять свое), ведь только ей позволено так
обращаться к нему. Die Tiger ‘тигры’ – обозначение для криминальных
компаньонов ее отца, weiBe Wцlfe ‘белые волки’ – брат и отец, Goldfische
‘золотые рыбки’ – сумасшедшие, беззаботные люди.
Интересно то, что названия глав романа, в которых главный герой
погружается в воспоминания о погибшей девушке, практически полностью
повторяет язык-код Джесси, построенный на наименованиях представителей
животного мира: Tieger, Von Zugvцgeln ‘перелетных птиц’, WeiBe Wцlfe и так
далее. Интимность детского кодированного языка служит в этом случае
литературным приемом, еще раз показывающим нам всю значимость воспоминаний
о Джесси для главного героя, его желание не просто уйти в эти воспоминания,
но и так обозначить их, чтобы это было понятно только ему и его погибшей
возлюбленной.
В этом случае мы можем говорить об эстетической функции сниженной
лексики, которая находит свое применение не в устной коммуникации, а в
литературе – как реализация эстетической функции «неканонизированной речи»
в художественном тексте. (Традиции «речевого натурализма» в немецкой
литературе восходят к первой половине двадцатого века и связаны с
проблематикой двух мировых войн, участницей которых была Германия:
Hat einen ganz schцnen Balkon. Kann man auf Kaffe trinken, sagte
Timm [Borchert].
«У нее великолепный балкон (здесь: грудь). На таком можно сидеть и
пить кофе», - сказал Тимм.
Sperren Sie doch Ihre Augen auf, Sie bockender Strohwisch!
[Remarque]
«Протрите-ка глаза, чучело огородное!»)
Мы можем сказать, что все вышеперечисленные нами примеры в выбранном
нами произведении-источнике выполняют эстетическую функцию, и с этой целью
и были использованы автором.
Таким образом, мы можем сделать следующие выводы.
1. Стилистические кластеры сниженной лексики и фразеологии выполняют
различные функции в языке молодежи. Носитель языка сам бессознательно
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
