Последние годы жизни А.С.Пушкина
В. Вересаев.
Пушкин в жизни.
Дуэль, смерть и похороны
Дуэль еще не состоялась. Судьба поединка не решена, все еще может
кончиться легкой раной и новой ссылкой. Поэт полон художественных замыслов,
идей относительно "Современника", Истории Петра"... Сколько великих тайн
готов унести с собой могучий творческий дух! Но колебаний не может быть. Их
и нет. Всю жизнь ослепительным светом своих стихов он развивал в
современниках сознание ценности личности, чувство независимости и
самоуважения, помогая сохранять свежесть и полноту бытия. И, выбирая
собственный путь, он всегда был верен этому идеалу. Отступить от него ныне
было бы
предательством,
В 1835 году он получил письмо из Сибири со словами некоего Словцова,
историка того края: "Долгая жизнь великим умам несвойственна, им надо
желать благодарного потомства". Потомство... Имя Пушкина еще при жизни все
чаще соединялось с именем России. Даже законченный скептик Чаадаев написал
в 1836 году: "...Может быть, было преувеличением хотя бы на минуту
опечалиться за судьбу народа, из недр которого вышла могучая натура Петра
Великого, всеобъемлющий ум Ломоносова, грациозный гений Пушкина". А через
50 лет русская литература неожиданно ворвалась на Запад и потрясла всех
своею новизною. Открылся целый народ, даже целый мир" (как воскликнул один
из пораженных критиков), мир, полный глубокого нравственного, человеческого
и художественного значения. Родился даже новый термин, чтобы передать этот
особый дух -- ame russe (русская душа). И на недоуменный вопрос
образованного европейца, откуда у вас такая литература, как вырвалась она
из груди вашего народа? -- слышали в ответ: "в авторе "Руслана и Людмилы",
"Онегина" и "Капитанской дочки" -- средоточие нашей культуры; Пушкиным у
нас умнеет все, что способно умнеть". В сущности, это событие нетрудно было
предвидеть. "Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное
явление русского духа", -- сказал Гоголь. "И пророческое", -- добавил
Достоевский. В самом деле, Пушкин, русский опыт о человеке будущего, не
находит, как выясняется, достаточных аналогий в мировой традиции, в то
время как пушкинское слово, обладая исключительной центростремительной и
осветляющей энергией, влечет читателя за собой как тайна, как яркая мечта о
земном счастье. И влечет не только в чудный мир поэзии, но и в
реальноисторическое будущее. Музыкальная волна его стихов, исполненная
гармонии и тончайших контрастов -- печали и радости, страсти и ума,
глубины чувства и ясности выражения... -- заставляет сверкать и
переливаться сокровища
всякой одаренной души, встретившейся с его искусством. Его эмоции и мысли,
необычно
соединяя личное с общечеловеческим, создают поразительное ощущение нужности
и
осмысленности жизни, создают иллюзию близкой цели. Благодаря Пушкину новая
русская культура, превратившаяся в наши дни в широкий поток, разлилась на
множество независимых рукавов, больших и малых, но пушкинский дух ощутим и
осознается всюду. Идя вверх по течению, от устья к истоку, мы всюду
непременно приходим к Пушкину, его замыслам, его мироотношению.
Господин Барон!
Позвольте мне подвести итог всему, что
случилось. Поведение вашего сына было мне давно
известно и не могло оставить меня равнодушным.
Я довольствовался ролью наблюдателя с тем,
чтобы вмешаться, когда почту нужным. Случай,
который во всякую другую минуту был бы мне
крайне неприятен, пришелся весьма кстати, чтобы
мне разделаться: я получил анонимные письма. Я
увидел, что минута настала, и воспользовался этим.
Вы знаете остальное: я заставил вашего сына
играть столь жалкую роль, что жена моя,
удивленная такою трусостью и низостью, не могла
удержаться от смеха; душевное движение, которое в
ней, может быть, вызвала эта сильная и
возвышенная страсть, погасло в самом спокойном
презрении и в отвращении самом заслуженном.
Я принужден сознаться, Господин Барон, что
ваша собственная роль была не особенно
приличной. Вы, представитель коронованной
главы, -- вы отечески служили сводником вашему
сыну. По-видимому, всем его поведением
(довольно, впрочем, неловким) руководили вы.
Вы, вероятно, внушали ему нелепости, которые он
высказывал, и глупости, которые он брался
излагать письменно. Подобно старой развратнице,
вы подстерегали мою жену во всех углах, чтобы
говорить ей о любви вашего незаконнорожденного
или так называемого сына; и когда больной
сифилисом, он оставался дома, вы говорили, что он
умирает от любви к ней; вы ей бормотали:
"возвратите мне моего сына!"
Вы хорошо понимаете, Господин Барон, что
после всего этого я не могу терпеть, чтобы мое
семейство имело малейшее сношение с вашим. Под
таким условием я согласился не давать хода этому
грязному делу и не опозоривать вас в глазах нашего
и вашего двора, к чему я имел возможность и что
намеревался сделать. Я не желаю, чтобы жена моя
продолжала слушать ваши родительские увещания.
Я не могу позволить, чтобы ваш сын после своего
гнусного поведения осмеливался разговаривать с
моей женой и еще того менее -- обращаться к ней с
казарменными каламбурами и разыгрывать перед
нею самоотвержение и несчастную любовь, тогда
как он только подлец и шалопай. Я вынужден
обратиться к вам с просьбой положить конец всем
этим проделкам, если вы хотите избежать нового
скандала, перед которым я, поверьте мне, не
остановлюсь.
Имею честь быть, Господин Барон,
Ваш покорный и послушный слуга
Александр Пушкин.
ПУШКИН -- барону ГЕККЕРЕНУ, 26 января
1837 г. (фр.).
Не знаю, чему следует приписать
нижеследующее обстоятельство: необъяснимой ли
ко всему свету вообще и ко мне в частности
зависти, или какому-либо другому неведомому
побуждению, но только во вторник, в ту минуту,
когда мы собрались на обед к графу Строганову, и
без всякой видимой причины, я получаю письмо от
г. Пушкина. Мое перо отказывается воспроизвести
все отвратительные оскорбления, которыми
наполнено было это подлое письмо.
Что мне оставалось делать? Вызвать его
самому? Но, во-первых, общественное звание,
которым королю было угодно меня облечь,
препятствовало этому; кроме того, тем дело не
кончилось бы. Если бы я остался победителем, то
обесчестил бы своего сына; недоброжелатели
всюду бы говорили, что я сам вызвался, так как уже
раз улаживал подобное дело, в котором мой сын
обнаружил недостаток храбрости; а если бы я пал
жертвой, то его жена осталась бы без поддержки,
так как мой сын неминуемо выступил бы
мстителем. Однако я не хотел опереться только на
мое личное мнение и посоветовался с графом
Строгановым, моим другом. Так как он согласился
со мною, то я показал письмо сыну, и вызов
господину Пушкину был послан.
Барон ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- барону
ВЕРСТОЛКУ, 11 февраля 1837 г. Щеголев, 297.
Дантес, который после письма Пушкина
должен был защищать себя и своего усыновителя,
отправился к графу Строганову; этот Строганов
был старик, пользовавшийся между аристократами
особенным уважением, отличавшийся отличным
знанием всех правил аристократической чести.
Этот-то старец объявил Дантесу решительно, что за
оскорбительное письмо непременно должно
драться, и дело было решено.
А. И. ВАСИЛЬЧИКОВА по записи БАРТЕНЕВА.
Рассказы о Пушкине, 39.
Милостивый Государь!
Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи,
я обращаюсь к виконту д`Аршиаку, который вручит
вам настоящее письмо, с просьбою выяснить,
точно ли письмо, на которое я отвечаю, исходит от
вас. Содержание его до такой степени переходит
всякие границы возможного, что я отказываюсь
отвечать на все подробности послания. Вы,
по-видимому, забыли, Милостивый Государь, что
вы же сами отказались от вызова, который сделали
барону Жоржу Геккерену и который был им
принят. Доказательство того, что я здесь
утверждаю, существует, оно написано собственно
вашею рукою и находится в руках секундантов. Мне
остается только предуведомить вас, что виконт
д`Аршиак едет к вам, чтобы условиться о месте
встречи с бароном Жоржем Геккереном и
предупредить вас, что встреча не терпит никакой
отсрочки.
Я сумею позже, Милостивый Государь, научить
вас уважению к званию, которым я облечен и
которого никакая выходка с вашей стороны
оскорбить не может. Остаюсь,
Милостивый Государь,
Ваш покорнейший слуга
Барон Геккерен.
Читано и одобрено мною.
Барон Жорж Геккерен.
Бар. ГЕККЕРЕН-СТАРШИЙ -- ПУШКИНУ,
Переписка, акад. изд., III, 145.
Д`Аршиак принес Пушкину ответ. Пушкин его
не читал, но принял вызов, который был ему
сделан от имени сына.
Кн. П. А. ВЯЗЕМСКИЙ -- вел. кн. МИХ.
ПАВЛОВИЧУ. Щеголев, 261.
Дотоль Пушкин себя вел, как каждый бы на его
месте сделал; и хотя никто не мог обвинять жену
Пушкина, столь же мало оправдывали поведение
Дантеса, и в особенности гнусного его отца
Геккерена. Но последний повод к дуэли, которого
никто не постигает и заключавшийся в самом
дерзком письме Пушкина к Геккерену, сделал
Дантеса правым в сем деле. C`est le cas de dire,
chasser nature, il revient au galop. (Вот случай
сказать: гони природу в дверь, она влетит в окно).
ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ I -- вел. кн. МИХ.
ПАВ-ЧУ, 3 февр. 1837 г. Рус. Стар., 1902, т. 110, стр.
227.
Николай I велел Бенкендорфу предупредить
дуэль. Геккерен был у Бенкендорфа. -- "Что делать
мне теперь?" -- сказал он княгине Белосельской. --
"А вы пошлите жандармов в другую сторону".
Убийцы Пушкина -- Бенкендорф, кн. Белосельская
и Уваров. Ефремов и выставил их портреты на
одной из прежних пушкинских выставок. Гаевский
залепил их.
А. С. СУВОРИН со слов П. А. ЕФРЕМОВА.
Дневник А. С. Суворина. Петроград, 1923, стр. 205,
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
