Творчество Айвазовского
В Феодосии
и Петербурге
Семнадцатого июля 1817 года священник армянской церкви города
Феодосии сделал запись о том, что у Константина (Геворга) Гайвазовского и
его жены Репсиме родился «Ованес, сын Геворга Айвазяна». Он был младшим в
семье. Помимо него у Геворга и Репсиме было еще два сына и две дочери.
Выходец из южной Польши – Галиции Геворг Айвазян писал имя и фамилию на
польский лад – Константин Гайвазовский. Этой же фамилией станет подписывать
свои первые картины и его сын Иван, которому суждено будет прославить
фамилию своих предков, сделав ее известной всему миру. Только в 1840 году
он изменил ее написание на более привычное для русского уха звучание –
Айвазовский, но в письмах на армянском языке он навсегда оставался Ованесом
Айвазяном.
Куда только судьба не забрасывала многострадальных детей Армении!
Ещё в конце прошлого столетия фамилия Гайвазовских встречалась в Валахии и
Молдавии. Константин Гайвазовский обосновался с семьёй в Феодосии в самом
начале XIX века.
Город уютно разместился в восточной области Крыма на берегу
красивой и удобной бухты, там, где снижаясь, заканчиваются отроги крымских
гор и начинаются степи, такие же, безбрежный, как море, где влажные морские
ветры встречаются с ветрами, настоянными на степных травах. Основанная
греками в VI веке до н.э., Феодосия знала время славы, богатства, в ее
бухте кипела шумная торговая жизнь. За тысячелетия своей истории город
пережил возвышения и разорения, новое могущество и славу в Средние века,
когда отважные генуэзские мореплаватели и купцы в XIII – XIV веках в самых
удобных бухтах Черного моря основывали фактории, возводили мощные
оборонительные крепости. Тогда древняя Феодосия, обнесенная рядами стен,
рвами, укрепленная высокими башнями, называлась Кафой. Но к XIX столетию в
далекое прошлое ушли былая слава и богатство города. Феодосия превратилась
в небольшой провинциальный городок.
Семья Гайвазовских была небогата. Отец одно время успешно
занимался торговлей, но обрушившаяся на город в 1812 году чума разорила
семью. Свободно владея несколькими языками – армянским, русским, польским,
венгерским, турецким, греческим, Константин Гайвазовский помогал горожанам
составлять судебные документы и жалобы и одновременно исполнял должность
старосты на феодосийском базаре. Мать была искусной вышивальщицей, и ее
ремесло не раз выручало семью в особенно трудные времена. Дом был невелик,
он стоял на возвышении, откуда была видна даль моря. Оно да еще небо над
ними и стали теми главными впечатлениями, что определили жизненную судьбу
будущего художника. Море, то ласковое, то грозное, с бесконечно набегающими
на берег волнами, меняющее цвет от прозрачного бирюзового на недвижной
поверхности во время штиля до густой черноты в штормовые дни, -
притягивало, манило к себе. Оно было всегда рядом, и мальчику не надоедало
следить за его движением и жизнью. Лодки и баркасы рыбаков, уходившие в
море, а потом возвращавшиеся с уловом к берегу, радостно встречавшие их
семьи и вся городская детвора – вот те впечатления, которые отзовутся позже
в его картинах. Изредка на горизонте появлялись паруса больших фрегатов, их
названия пока были неведомы мальчику, но пришло время, и именно он
прославил на своих полотнах корабли российского флота.
Феодосия была городом многоязычным. Здесь жили армяне, татары,
русские, турки, греки. Когда в 1821-1829 годах в Греции поднялось восстание
против многовекового владычества османской империи, вести об этом
докатились и до маленькой Феодосии. О событиях и героях греческой революции
рассказывали заезжавшие в Феодосию купцы, писали русские газеты, об этих
событиях говорили на городском базаре, там же продавали народные картинки,
гравюры с эпизодами восстания и портреты героев греческого народа.
Срисовывая их, будущий художник и сам пытался фантазировать. На случайных
листах бумаги он копировал портреты, военные сцены, а когда не хватало
бумаги, то самым удобным местом для рисования оказывались беленые стены
дома. На них было легко рисовать углем фигуры солдат, парусники с надутыми
парусами, чаек над скалами, морские волны, набегающие на берег.
Рисунок солдата в полном военном снаряжении на стене дома
случайно увидел градоначальник Феодосии Александр Иванович Казначеев. Он
уже слышал о юном художнике от городского архитектора Коха, слышал и о том,
что тот хорошо играет на скрипке, виртуозно выводя смычком протяжные
восточные мелодии. Интерес главы города к сыну старосты феодосийского
базара решительным образом изменил течение жизни мальчика. В руках юного
Айвазовского впервые оказались настоящие акварельные краски, кисти и
хорошая бумага, подаренные ему Казначеевым. Казалось бы, что за дело
городскому голове до ребенка из бедной семьи? Но, к счастью, Казначеев
оказался не только образованным и талантливым человеком, но главное,
человеком с большой душой. В годы, когда двадцатилетний А. С. Пушкин
отбывал свою ссылку на юге и находился в распоряжении графа М. С.
Воронцова, Казначеев состоял правителем его канцелярии и, насколько мог,
оберегал поэта от гнева и гонений графа. Когда в 1830 году Казначеева
перевели из Феодосии на службу в Симферополь и назначили Таврическим
губернатором, он взял с собой и Айвазовского, определив его в
Симферопольскую гимназию, где тот показал себя весьма способным учеником. В
выданном ему аттестате значилось, что в российской грамматике и логике,
истории и географии, в правилах немецкого языка Айвазовский проявил «успехи
изрядные; в латинском и французском языках - хорошие; и в рисовальном же
искусстве выказал знания превосходные».
Три года, проведенные в семье Казначеева, не прошли для подростка
бесследно. Атмосфера дома, круг знакомств способствовали быстрому развитию
восприимчивого юноши. Ум и способность, которые проявлял Айвазовский,
вызывали интерес к нему, рождали желание принять участие в его судьбе. Сам
же он много читал и много рисовал. Частый гость в доме близких знакомых
Казначеева Нарышкиных, имевших богатейшую в Симферополе библиотеку и
превосходное собрание английский и голландских гравюр, он получил право
пользоваться книгами и делать копии с гравюр. Наталья Федоровна Нарышкина
начала в Петербурге хлопоты о приеме Айвазовского в Академию художеств.
Более того, она считала, что Айвазовского, как обладающего исключительным
дарованием, необходимо отправить для обучения живописи в Рим. Нарышкина
отослала в Академию художеств прошение об этом вместе с рисунками юного
художника, и вскоре получила ответ от президента Академии о том, что
«молодой Гайвазовский, судя по рисункам его, имеет чрезвычайное
расположение к композиции, но, так как он, находясь в Крыму, не мог быть
так основательно подготовлен в рисовании и живописи», ему необходимо пройти
полное обучение в Российской Академии художеств. И как особая милость было
назначено принять Айвазовского в Академию на казенный счет, а также на
казенный счет привезти его из Крыма в Петербург.
Дорога из Симферополя в северную столицу была долгой,
продолжалась несколько недель. Миновали ковыльные степи, пыльные дороги,
малые и большие города, остановились ненадолго в Москве и наконец 21
августа 1833 года приехали в Петербург. Широкую Неву, торжественные ряды
дворцов на ее берегах, прямые проспекты улиц, переменчивое небо с холодными
облаками – вот что увидел юноша после долгой утомительной дороги. Как это
было не похоже на его маленькую и такую далекую Феодосию. Через два дня он
с волнением вступил под высокие своды Академии.
Начиналась новая жизнь. День был определен жестким академическим
расписанием. Воспитанники Академии поднимались в пять часов утра, затем
следовали непременная утренняя молитва, завтрак, и в семь начинались
занятия в классах. Сначала – общеобразовательные предметы и теория
живописи, а с двенадцати до трех ученики рисовали красками. После короткого
перерыва снова классные занятия. Вечером при свечах – занятия рисунком. В
девять часов все обязаны быть в спальнях. Возможно, этот утомительный в
своем однообразии ритм мог показаться невыносимым, если бы он не был
наполнен истинным творчеством, радостью ежедневных открытий.
Айвазовский был определен в класс профессора Максима Воробьева,
главным интересом которого была пейзажная живопись. Человек просвещенный,
разнообразных и широких интересов, Воробьев любил поэзию, музыку, неплохо
играл на скрипке, что, возможно, еще больше сблизило ученика и учителя. В
доме профессора нередко собирались его академические питомцы, и здесь в
непринужденной обстановке продолжались разговоры об искусстве, споры,
рассказы учителя о его учениках и сотоварищах по Академии художеств.
Русская пейзажная живопись к началу XIX века только начинала определяться
как равноправный жанр в иерархии других живописных жанров. Академия на
первое и главное место всегда ставила исторический род живописи. Портрет,
пейзаж, картины на бытовую тему считались низким занятием для художника. И
тем не менее среди русских пейзажистов уже были выдающиеся мастера,
искусством своим пролагавшие дорогу для дальнейших успехов этого жанра.
Декоративные пейзажные панно Семена Щедрина с изображением парков
Павловска, Гатчины, Петергофа украшали дворцы Петербурга. Городские пейзажи
учителя Воробьева, Федора Алексеева и поныне доставляют радость узнавания
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
