пишет: “Вот что я сказала бы светски дамам, для коих нравственность и
религия - ничто, ибо у них ест лишь один закон - мнение света. Но ты,
женщина добродетельная и верующая, сознающая свой долг и любящая его, ты
знаешь иные правила поведения нежели суждение общества, и следуешь им; для
тебя
_________________________________________________
*№ Письмо XXII
самое главное суд твоей совести, и ты должна сохранить уважение к себе”. *№
В соответствии с просветительской традицией роман полемичен. По
проблемам сущности бытия и бога спорят протестантка Юлия и деист Сен- Пре,
и нередко каждый при этом остается при своем мнении, но это в большей
степени свидетельствует не так о противоречивости мировоззрения Ж.-Ж.
Руссо, как о его толерантности. Неслучайно он вкладывает в уста Юлии
следующие слова, говоря о трехмесячных спорах атеиста Вольмара и верующего
Эдуарда, она отмечает, что “два этих человека, полные взаимного уважения и
чуждые школярской педантичности… всю зиму провели в спорах мудрых и мирных,
но очень горячих… схватывались по всем важным вопросам, какие только может
объявить ум человеческий... Взаимное уважение их возросло, но каждый
остался при своих взглядах”. Примером сосуществования верующего и атеиста
является и сама семья Юлии. На вопросы о возможности мирного сотрудничества
верующих и атеистов, о нравственности атеистов - Руссо, таким образом
отвечал утвердительно. Единственный недостаток, который Юлия отмечает в
своем муже - это холодность к богу, его неверие. Верующая Юлия жаждет
обратить своего мужа в веру только ради его блаженства в загробном мире и
для его счастья на земле, ибо по ее словам: «сколь многих радостей он
лишен! Какое чувство может утешить его в горестях. Кто зрит его добрые
дела, кои творит он втайне? Какой голос может говорить в глубине его души?
Какой награды может он ждать за свою добродетель? Как должен он смотреть в
лицо смерти? По существу в этих суждениях и ответы на вопросы о месте
религии в жизни человека, как их понимал Руссо. В них же и ответы как
способствовать распространению своей религии - только собственным примером,
образом жизни добродетельного человека: «Какая поучительная картина
предстанет перед ним, когда ... не проповедуя, не упоминая бога в речах
своих, покажут Вольмару присутствие бога в делах, вдохновленных небом, в
добродетелях, порожденных им в радости быть угодным небесам, он увидит
прообраз небесного блаженства,
__________________________________________________
блещущий в доме его, и по сто раз на день волей -неволей будет говорить
себе: “Нет, человек не может быть таким сам по себе, - что-то иное более
чем человеческое, царит здесь”.
Как и просветители, Руссо мечтает о будущем обществе как светлом
мире, без тирании, суеверий и сословий предрассудков, как “гармонию
мыслящих существ” по словам героя вставной новеллы - лорда Эдуарда
Бомстона.
“Юлия или Новая Элоиза” является едва ли не кульминационным пунктом в
истории европейского романа ХVIII в. Многообразные повествовательные
элементы, накапливавшиеся в нем в течение более чем полустолетия, собраны
здесь на новой основе и в новых идейно-художественных целях. Не остался без
влияния на Руссо и любовный французский роман аббата Прево (“Манон Леско”).
Роман Ричардсона — роман чувствительных испытаний и семейного быта - дал
“Новой Элоизе” немало своих приемов и своей атмосферы. Сыграла известную
роль и литература путешествий, в том числе и столь любимый Русо «Робинзон
Крузо».В свою очередь, “Новая Элоиза” во многом определила дальнейшие пути
развития буржуазного романа. Она заслонила собою всю ту галантно –
эротическую литературы XVIII в., которая еще недавно почти монополизировала
описание и литературное истолкование чувства любви. Картинам любовных
ощущений роман Руссо противопоставил живопись чувства, раскрытого во всех
его самых глубоких и интимных, незаметных для постороннего глаза,
перипетиях.
В смысле этой органической “чувствительности” “Новой Элоизы” учеником
Руссо явился впоследствии Гете со своим “Ветром” и Карамзин с “Бедной
Лизой”, не говоря уже о многочисленных французских подражателей романа.
2.4 Идейно – эстетические параллели
Для Льва Толстого, как он сам писал, “Руссо и Евангелие два самых
сильных и благотворные влияния” на его жизнь.
Влияние идей Руссо на Льва Толстого - факт общеизвестный. Русский
писатель сам об этом неоднократно говорил. Примечательно его высказывание в
старости: “К Руссо были несправедливы, величие его мысли не было признано,
на него всячески клеветали. Я прочел всего Руссо, все двадцать томов,
включая “Словарь музыки”. Я более чем восхищался им, я боготворил его. В
пятнадцать лет я носил на шее медальон с его портретом вместо нательного
креста. Многие его страницы так близки мне, что мне кажется, я их написал
сам”. Это и ряд других восторженных признаний послужили основанием для
максимального сближения взглядов Руссо и Льва Толстого. Сложился даже
стереотип сравнительного анализа: “всё мировоззрение Толстого - и его
нравственная доктрина, и его отношение к религии, природе, и эстетические
взгляды, и политические установления - является воспроизводством и
дальнейшим развитием идей Руссо” (Е.И. Рачин). О сходстве воззрений двух
мыслителей написано много, о различиях сказано вскользь. На наиболее
существенное расхождение указан сам Лев Николаевич Толстой. “Меня, - писал
он в дневнике 1905 г., - сравнивают с Руссо. Я многим обязан Руссо и люблю
его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую
цивилизацию, я же - лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть
рост человечества. Рост необходим ... Но сук или силы жизни, растущие в
суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей
лжецивилизацией”.
Восторженное восприятие Львом Толстым идей Руссо даже в молодости, не
говоря о зрелом периоде жизни, соседствовало с неустанной потребностью
взвесить все за и против, с внутренней полемичностью, и в результате
обнаруживалось немало серьезных расхождений.
Л Н. Толстому с юности хорошо были известны как трактаты, так и романы
Руссо. В старости о признавался, то с 14 до 20 лет среди произведений,
произведших на него впечатление, были и произведения Руссо: “Исповедь” и
“Эмиль”- “огромное”, “Новая Элоиза” - “очень большое”. Сохранились
философские замечания молодого Толстого (писаны им между 1847 и 1852
годами) на речи Ж.-Ж. Руссо.
При чтении “Эмиля” в 1852 г. Л.Н. Толстой дает такую оценку роману:
“Прочел “Profession de foi du Vicairt Savoyard”. - Она наполнена
противоречиями, неясными - отвлеченными местами и необыкновенными
красотами. Всё, что я почерпнул из неё, это убеждение в не бессмертии
души”.
Общее и различное во взглядах Руссо и Толстого становится явным даже
при беглом сопоставлении их взглядов.
Так, Льву Толстому близки люди, живущие в согласии с природой,
занимающиеся трудовой и серьезной деятельностью, но они менее всего в
сознании писателя связаны с руссоистской концепцией “естественного
человека”.
Можно увидеть родство между Руссо и Толстого в их трактовке
божественного начала мироздания и отношения к нему человека. На это
указывает и отрывок из “Исповеди Савойского викария” под названием
“Откровение и разум”, помещенный Львом Толстым во II томе “Круга чтения”.
Но было бы ошибкой сводить теологию Льва Толстого к постулатам Руссо, они
стали лишь одним из многих источников религиозного миросозерцания русского
гения. Различие между “естественной религией” Руссо и религией Льва
Толстого возрастает с годами; общим остается исходный момент - понимание
Бога как разумения жизни и нравственного миропорядка, а человека как
существа, верящего в то, что разумно. Но и такой подход приходит к Льву
Толстому лишь на рубеже 1870-80-х гг.
Полемично во многих случаях и отношение Льва Толстого к педагогическим
идеям великого предшественника. Педагогические разногласия мыслителей
очевидны при сопоставлении Толстым своего “метода выводов из наблюдений” с
“метафизическим методом” Руссо, то есть методом головным, содержащим в
основе ту или иную философскую установку, навязываемую ребенку сверху. “Это
история педагогии,- пишет Толстой водной из первых своих педагогических
работ, - которую я назову скорее историей образовательных теорий
воспитания, есть история стремлений человеческого ума от идеи образования
идеального человека к образованию известного человека. Этот ход можно
проследить со времени возобновления наук через Лютера, Бако, Руссо,
Комениуса, Песталоцци до новейшего времени”. Эмиль у Руссо создан по
замыслу воспитателя, трафарет “идеального человека” был применен к вполне
конкретной личности, которая в итоге воспитывалась в духе руссоистской
религии “естественного человека”.
Среди философов нового времени Руссо принадлежал к числу тех, которые
утверждали природную доброту как исходный принцип. “… Природа создала
человека счастливым, но общество искажает его и делает несчастным”.
“Воспитывая, должно любить воспитуемого, эго не только главное, это
главнейшее. И воспитывать человека должно опираясь на собственную природу.
Воспитание на лоне природы, вдали от развращающего влияния городской
цивилизации, в наибольшей степени способствует развитию природных
стремлений и природных чувств”. Первая книга “Эмиля” начинается словами:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14
