принцип соединения экзотической тематики с философско-критической, понимали
его как чисто механическое, “пикантное” соединение развлекательного и
поучительно-серьезного. Но “незаметная цепь”, соединившая все элементы
романа Монтескье и у его подражателей их чисто художественной неудачи. Если
роман Монтескье – художественный сплав, одушевленный единым и философским
заданием, то его имитации – не больше чем беллетристическая смесь,
составленная по нехитрому рецепту, определенному позднее Лансоном как
простое соединение “сатирического очерка нравов и шаловливого описания
чувственных удовольствий”.*І
Выяснение жанровой специфики романа представляется, таким образом, не
просто узко профессиональным вопросом «инвентаризации произведения в
литературном “хозяйстве”, а непосредственно относится к оценке его идейно-
эстетической сущности и значения в целом. В философском романе Монтескье
нас интересует не конкретный анализ богатого материала, не содержание прямо
___________________________________________________
*№ Монтескье, “Персидские письма”, М., ГИХЛ, 1956., стр. 367 – 368.
*І Г. Лансон., История французской литературы XVIII века СПб, 1899, стр.
55.
высказываемых или проводимых в художественной форме мыслей и идей, а особая
качественность нового типа романа, созданного Монтескье, те его структурные
формы, в которых движется мысль и реализуется задание автора. Одним словом,
нас интересует, какую новую романную структуру создает тот тип романа,
главная особенность которого, по точному определению В.Г. Белинского, “в
силе мысли, глубоко прочувствованной, вполне созданной и развитой”.*№
Предварительно можно определить философский роман Монтескье как такой
тип романа, в котором все элементы содержательно-формальной структуры
служат проведению единого задания, объединяющего все эти элементы в
специфическое целое. Это задание – в философской идее, вернее, в целом
комплексе просветительских идей, включающих в себя как разрушение старых
основ, так и созидание новых принципов морали, права, политики, социального
устройства общества. В ряде повестей Вольтера основная философская идея
произведения четко обозначена уже в самом его названии: “Задиг, или
Судьба”, “Кандид, или Оптимизм” и т. д. Идея философского романа Монтескье
выражается не столь однозначно – она включает большой комплекс
разнообразных философско-правовых, социально-критических и морально-
этических проблем. Эта содержательная энциклопедичность находит себе
адекватную формальную полифоничность, создает своеобразную локально-
жанровую многопластовость “Персидских писем”. Так, отмеченыен выше три
идейно-содержательных пласта (философско-правовый, социально-критический,
морально-этический) реализуются в трех различных локально-жанровых формах:
риторической, моралистической и собственно романной.
Каждая из этих трех форм не случайна, а соответствует специфике
передаваемого ею содержания. Так, философско-правовые идеи, позднее
развитые в “Духе законов”, в силу своей отвлеченно-теоритической природы
могли быть наиболее адекватно выражены через прямое философское рассуждение
и публицистическое высказывание. (Эта жанровая форма условно
______________________________________________________
*№ В. Г. Белинский, полн. Собр. Соч., т. 10, М., 1956, стр. 318.
называется нами “риторической”.) Таким чисто риторическим элементам в
романе принадлежит относительно небольшое место (29 писем), но
композиционно они составляют центральную часть романа между 69 и 131
письмами.
Современный французский исследователь Родье, анализируя композицию
“Духа законов”, находит целый ряд соответствий между этим фундаментальным
трудом Монтескье и центральной частью “Персидских писем”. Причем
сопоставительный анализ риторического пласта “Персидских писем” и “Духа
законов” выявляет не только определенную преемственность рассматриваемых
философско-правовых идей (что, кстати, отмечалось и отечественными, и
зарубежными исследованиями), но и известное совпадение логики их развития в
этих двух книгах. В риторическом плане “Персидских писем” и в “Духе
законов” обнаруживается общая структура отвлеченно-рассудочной мысли,
движущейся от выработки основополагающих принципов к более конкретному
правовому или социологическому исследованию, строящемуся на этих принципах.
В риторической части “Писем” автор использует тот же дедуктивный метод
развития и изложения идей (от общего к частному), который столь характерен
для философско-правовой мысли французского просветителя в его собственно
научном труде.
В рамках романа риторический пласт, построенный в жанре прямого
философско-правового рассуждения, - относительно самостоятелен, внесюжетен.
Поэтому форма письма, характеризующаяся ослабленной сюжетностью, оказалась
для него одной из самых естественных форм. Этот собственно нехудожественный
пласт, тем не менее, органично включается в художественное целое романа,
что осуществляется не через романную коллизию или сюжет, а исключительно
через героя. Герой в философском романе Монтескье получает особую
функциональную нагрузку: он тот контактный узел, который собирает все
разрозненные элементы романа в художественное единство. У Монтескье Узбек и
Рика становятся прямыми проводниками философских положений автора, живой
персонификацией различных сторон авторского мировоззрения.
“Персидские письма” открывают новый тип романного героя, который затем
станет характерным для философского романа просветителей. Рождается герой-
идеолог, носитель определенной философской традиции. Он не столько просто
живущий, чувствующий, сколько размышляющий герой. Жизнь, подвергаемая его
осмыслению, берется во всей широте своего спектра: частного, социального,
философского. Поэтому активная роль героя становиться ведущей именно в
риторических частях философского романа, где он прямо высказывает или
защищает определенные авторские идеи. “Моралистический” пласт содержания –
называя его, таким образом, имеем в виду жанровую традицию французских
моралистов XVII в. и в особенности Лабрюйера, оказавшего своими
“Характерами” огромное влияние на Монтескье. Нужно отметить, в частности,
что именно моралистический пласт содержания “персидских писем” с его
особыми способами создания художественного образа действительности, дает
возможность определить этот роман как произведение классицистической прозы
Просвещения.*№ Известно, что Монтескье пытался создавать моралистический
жанр эссе и рассуждения в чистом виде, о чем свидетельствуют, в частности,
наброски таких его незаконченных работ, как “Опыт о счастье” и “История
ревности”, частично собранных в книге “Неизданные мысли”.
Почти половина общего количества писем в романе представляет жанровый
образец описательно-моралистической прозы. Здесь можно встретить все ее
формы, столь широко представленные в “Характерах” Лабрюйера: и сатирический
портрет, и небольшую сценку, и отрывок из письма, и афористическое
рассуждение, и диалог, и максиму. Описание нравов, характеров, социальная
критика – вот то круг содержания, который наиболее естественно ложиться в
уже готовые формы моралистического жанра. Пестрая смесь этих “малых” жанров
позволила Монтескье дать критический
__________________________________________________
.*№ См. Д. Д. Обломиевский, Французский классицизм, М., 1968, гл. VI.
обзор многообразных сторон французской действительности, порожденных ею
типов и отношений. При этом в “Персидских письмах” портреты, оценки,
рассуждения мотивируются обстоятельствами жизни, встреч и разговоров Узбека
и Рика в Париже. Тем самым, писателю удалось сюжетно привязать их к
произведению, ввести в романное целое. (И вновь, как и в риторическом
пласте, именно герои становятся внешней связующей нитью всего романа).
3.2 Сатирические портреты
В “Персидских письмах” широко представлен жанр сатирического портрета,
выполненного в традициях Лабрюйера, любимого писателя Монтескье. Если
Ларошфуко, другой замечательный французский моралист, исследуя человека в
своих “Максимах”, стремился проникнуть в импульсы человеческих страстей, в
основные двигатели человеческого поведения, то Лабрюйер больше
интересовался внешними проявлениями человеческой природы (поведением
человека в совершенно определенной социальной среде), взаимодействием среды
и человека. Поэтому столь органичен для художественного мира этого писателя
жанр портрета, в котором через внешние черты личности и ее поведения
проступает внутренний склад человека, его социально-характерный тип. У
Лабрюйера внешнее и внутреннее выступает в нерасчленяемом единстве: внешнее
– это проявление внутреннего, а внутреннее обусловлено внешним
(воспитанием, средой, общественными отношениями).
Такой материалистический взгляд на природу человека, не лишенный,
впрочем, в “Характерах” известной классической абстрактности, был воспринят
Монтескье в “Персидских письмах”. В этом произведении даже в большей
степени, чем у Лабрюйера, сатирический портрет создается не статичным
описанием объекта: на помощь приходит живая сценка, часто целая картина, в
которой через серию выразительных внешних проявлений: жест, слово, поступок
– создается точная действующая модель определенного типа, быдь то стареющая
кокетка или напыщенное сановное лицо. Характерной для моралистического
взгляда на человека, как известно, является тенденция к известной
классификации типов людей, их отношений – тенденция к выводу некоторых
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14
