Теоретик нашего монархизма Лев Тихомиров считает Петра гениальным
человеком. «Представляя себе все ошибки Петра Великого, я глубоко почитаю
его гений и нахожу, что он не в частностях, а по существу делал в свое
время именно то, что было нужно» (том 2, стр. 101).
Оставим частности. Посмотрим, что говорит тот же Тихомиров о
вещах более серьезных, чем частности. О реформе вообще:
«Петр стремился организовать самоуправление на шведский лад и с
полнейшим презрением к своему родному не воспользовался общинным бытом,
представлявшим все данные к самоуправлению ... Исключительный бюрократизм
разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в
государственных делах делают из якобы «совершенных» петровских учреждений
нечто в высшей степени регрессивное, стоящее по идее и вредным последствиям
бесконечно ниже московских управительных учреждений» (Л. Тихомиров).
«Учреждения Петра были фатальны для России и были бы еще вреднее,
если бы оказались технически хороши. К счастью в том виде, в каком их
создал Петр, они оказались неспособными к сильному действию».
Гениальный преобразователь, учреждения которого оказались не
только никуда не годными, но даже и фатальными, — как это совместить? Даже
в мелочах? Не стоит говорить о мелких противоречиях: если учреждения
оказались фатальными, то совершенно очевидно, что они были способными к
«сильному действию», иначе бы никаких фатальных результатов не последовало.
Они действовали очень сильно и главным образом благодаря тому, что были как
раз по пути нарождавшейся дворянской диктатуре. Но Тихомиров идет и дальше:
«Монархия (при Петре. — И. С.) уцелела только благодаря народу,
продолжавшему считать законом не то, что приказал Петр, а то, что было в
умах и совести монархического сознания народа» (стр. 112).
Значит, если Петр в числе всего прочего не разрушил и монархии,
то и этот благополучный результат был достигнут только потому, что народ
отгородился в своем сознании и от приказов Петра и от его понимания
существа русской монархии. Согласитесь сами, что вопрос монархии уже никак
нельзя отнести к числу таких частностей, как кости таганрогских или
петербургских строителей или, как леса Воронежа и Прибалтики. Нельзя
считать частностью и вопрос о Церкви а тот же Тихомиров пишет:
«За первое десятилетие, после учреждения Синода, большая часть
русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и
прочее. В истории Константинопольской церкви, после турецкого завоевания,
мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого
бесцеремонного отношения к церковному имуществу» (Том 2, стр. 111).
(Тихомиров прибавляет, что данные об этом петровском, не турецком, разгроме
он сам проверял по первоисточникам. — И.С.)
Ключевский сравнивает поведение 126 полков с худшими временами
Батыя. Тихомиров говорит, что греческой церкви при турках было лучше.
Ключевский говорит, что «под высоким покровительством сената казнокрадство
и взяточничество достигли размеров никогда небывалых прежде — разве только
после». Тихомиров говорит, что «монархия уцелела только благодаря народу и
вопреки Петру». Все историки, приводя «частности», перечисляют вопиющие
примеры безалаберности, бесхозяйственности, беспощадности, великого
разорения и весьма скромных успехов и в результате сложения бесконечных
минусов, грязи и крови получается портрет этакого «национального гения».
Думаю, что столь странного арифметического действия во всей мировой
литературе не было еще никогда. Заканчивая обзор петровских деяний,
Ключевский дает окончательный штрих:
«Созданные из другого склада понятия и нравов, новые учреждения
не находили себе сродной почвы в атмосфере произвола и насилия. Разбоями
низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука
беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там. Внушительным
законодательным фасадом прикрывалась общее безнародье».
Петр оставил после себя выигранную Северную войну, расходы
которой не стоили «пяти Швеции», и оставил на целое столетие потерянные
возможности на юге (Прутский поход, сдача Азова и флота). Он оставил
разоренную страну, отвечавшую на произвол «и неслыханное дотоле воровство»
«птенцов гнезда петрова» «безрасчетным отчаянием и разбоем». Он — вопреки
Тихомирову — все-таки подорвал и монархию: вчерашняя уличная девка на
престоле была так же невозможна в Москве, как невозможно было дальнейшее
столетие порнократии. Он подорвал Церковь. Он подорвал престолонаследие. И
после всего этого историки говорят о «частных ошибках». Эти «частные
ошибки» мы с вами и расхлебываем до сих пор — третьим интернационалом,
террором и голодом, законными наследниками деяний великого Петра.
ПОБЕДИТЕЛИ В ПЕТРОВСКОЙ РЕФОРМЕ
Итак, если опереться на ряд частных и разрозненных показаний
наших историков, то вообще содержание всей петровской реформы можно уложить
в такую, примерно, формулировку:
Продолжено несколько более удачно техническое перевооружение
страны. Разгромлен весь правительственный аппарат Москвы, опиравшийся на
русское самоуправление, и заменен бюрократическим аппаратом инородцев.
Разгромлено патриаршество, замененное синодом.
Разгромлено купечество, замененное «кумпанствами».
Разгромлено крестьянство, попавшее в собственность дворянству.
Выиграло только дворянство: указом о единонаследии оно получило в
свое распоряжение государственную землю и государственное крестьянство;
указом о замещении престола оно получило в свое распоряжение престол.
Дворянство и является тем социальным слоем, который, во-первых, прятался за
судорожной тенью Петра и который, во-вторых, ставил этой тени литературные
и другие памятники.
Курсы русской истории оставляют эту сторону «переворота»
несколько в тени. Ключевский туманно упоминает, что «при Петре московское
дворянство должно было (? — И. С.) стать главным туземным орудием
реформы». П. Милюков уже в эмиграции («На чужой стороне» № X, Прага 1925
г.) проговаривается столь же туманно:
«С Петром нас связывает живое чувство родства и общности идей...
Сознательно или бессознательно, на стороне петровской реформы стояло,
конечно, большинство образованного класса, совпадавшего до середины XIX
века с классом дворянским» (подчеркнуто мною. И. Солоневич).
Милюков ставит знак равенства между образованным классом и
классом дворянским и снова делает передержку: дворянство и образованность,
действительно, были синонимами ОТ Петра ДО середины XIX века, когда в
дворянскую массу вклинились первые отряды «разночинцев». Но дворянство и
образованность не были синонимами ДО Петра. Носителями образованности ДО
Петра было и духовенство, и купечество. Духовенство вело, так сказать,
гуманитарную часть этой образованности; купечество — техническую.
Строгановы и Демидовы, строившие первые русские заводы, были, конечно,
представителями технической культуры. Купец Никитин, добравшийся до Индии и
написавший книгу о своем путешествии, не имел среди дворянства никаких
конкурентов. Купцы, организовавшие свои представительства и в Стокгольме, и
в Ганзейских городах, и в Лондоне, посылавшие своих приказчиков вплоть до
Китая и своих землепроходцев вплоть до Камчатки, играли у нас ту же роль,
какую в Западной Европе играли Васко-де-Гама, Магеллан, Колумб и прочие.
Реформы Петра означали, в частности, ликвидацию всей культуры русского
духовенства и русского купечества. Религиозная мысль России, придавленная
полупротестантским синодом, застряла на протестантском богословии и на
синодской канцелярщине, а купечество появилось на общественных подмостках
только в качестве героев Островского, пока Ленин не добил его окончательно.
Но московское купечество было носителем не только технических,
географических или коммерческих знаний: оно строило и русскую
художественную культуру. Советская «История СССР» (стр. 539) говорит:
«Памятниками купеческого строительства являются поразительные по
своей художественной цельности церкви Ярославля, Вологды, Устюга,
Сольвычегодска и прочее... Церковь Грузинской Божией Матери в Москве,
построенная купцом Скрипиным, Воскресенский монастырь, поразительный по
грандиозности и смелости замысла и по фантастическому разнообразию деталей,
Коломенский дворец — первая попытка применить к большой постройке чисто
народный стиль...»
Это все строила купеческая Русь. Она же организовывала русскую
иконопись — иконы рублевских и строгановских писем, которые современная
западноевропейская художественная критика считает высшим достижением
русской живописи вообще и за которые сейчас в Америке платят совершенно
сумасшедшие деньги. С Петром все это было кончено. Русский народный стиль
архитектуры так и погиб в петровских казармах. Русская живопись застряла на
два столетия, чтобы уже на наших глазах снова возникнуть в полотнах и
фресках Васнецова, Нестерова и Врубеля.
По русской национальной культуре Петр и его наследники прошли
батыевым нашествием — от этого нашествия русская культура не оправилась еще
и сейчас. И в основе всего этого лежит петровский указ о единонаследии.
Напомню еще и еще раз: в Московской Руси и мужик и дворянин были
равно обязанными слоями: «крепостной человек служил своему помещику, —
говорит академик Шмурло. — с тем, чтобы дать ему возможность отправлять
службу, так что — перестанет служить помещик, должны быть освобождены от
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18
