владимирской, строгановской и другим. Время, однако, выдвигало новые
требования. Наряду с упадком церковной живописи нарождалось искусство
портрета, называвшегося при царе Алексее Михайловиче "парсуной". Правда, в
первых русских парсунах еще очень сильно влияние иконы с ее бесплотной,
застылой неподвижностью; как ни тщательно выписаны в них одежды, лица
остаются безжизненно плотскими. Но уже при Петре вместе с решительной
ломкой старого, вместе с глубокой перестройкой всей русской жизни
появляются действительно талантливые портретисты - Андрей Матвеев,
Иван Никитин. Оба они были обучены за границей (один в Голландии, другой в
Италии). Но Петр, охотно посылая даровитых юношей заграницу, понимал
необходимость своей, русской школы. Отправляя Ивана Никитина в Италию, он
писал своей жене Екатерине в Данцик, чтобы та поручила молодому художнику
написать побольше портретов, "дабы знали, что есть и из нашего народа
добрые мастера". Именно у Петра возникла впервые мысль об устройстве
Академии художеств в России, по образцу академий, давно уже существовавших
в Европе. Но этот свой замысел он так и не успел осуществить, и еще много
лет после его смерти - в темные времена бироновщины и позднее - к русскому
двору приглашались щедро оплачиваемые итальянцы, французы, немцы,
австрийцы, а для украшения дворцов и петербургских парков привозились
статуи из Венеции и Рима. "Добрый мастер" Никитин, любимец Петра, был
сослан взбалмошной и жестокой императрицей Анной в Сибирь. А портретист
Каравакк, приглашенный из Франции, живописец несомненно умелый, но мало
даровитый, задавал всему тон и наделен был правом судить, что хорошо, а что
плохо. Но даже и в те времена засилья заезжих знаменитостей русский талант
пробирался наружу. Крепостной Иван Аргунов, отданный в обучение итальянцу
Ротори, стал умелым портретистом, а в последствии сам обучил Антона
Лосенко, первого нашего исторического живописца. Отец русской науки и
литературы Ломоносов создал школу художников-мазайчистов. А с основанием
Московского университета возникла мысль об открытии здесь художественного
отделения. Но профессора, выписанные для этой цели из Парижа, не пожелали
жить в Москве, вдали от императорского двора и высшей знати, на широко
известные щедроты которой они и рассчитывали, отправляясь в Россию. И вот в
1757 году состоялся указ правительственного сената, которым было проверенно
"Академию художеств здесь, в Санкт-Петербурге, учредить..."
Душою нового учреждения и первым президентом стал елизаветинский
просвещенный вельможа, любитель искусств Иван Иванович Шувалов, а первыми
профессорами - французы Деламод, Лагрене и Желле. Итак, "три знатнейших
художества" - архитектура, скульптура, живопись... Первое - для сооружения
дворцов и соборов, на манер итальянских и французских. Второе и третье -
для украшения их статуями, бюстами, картинами и портретами. Таков был, по
меткому определению В.В. Стасова, "придворно-иностранный" период развития
русского искусства. Придворный - по самой сущности требований, какие
императорский двор ставит перед художниками. Иностранный - по установленной
раз и на всегда системе обучения, строго державшейся правил, выработанных
еще в XVI веке, когда в Италии основана первая в мире академия. По уставу,
"дарованному" Екатериной II, в императорскую Академию художеств зачислялись
на казенный кошт мальчики в возрасте от восьми до двенадцати лет. Набранные
из разных сословий, они поселялись при академии, где жили в больших общих
залах-дортуарах под надзором гувернеров, инспекторов и учителей. Все они
должны были с утра до вечера заниматься рисованием, архитектурой,
скульптурой, музыкой и науками, а если кто-либо не выказывал достаточных
способностей к этим занятиям, то таких заставляли обучаться ювелирному делу
или другому "изящному" ремеслу (среди которых, к слову, числилось и ремесло
часовщика). Ученики разделялись на три возраста - 1-й, 2-й, 3-й. Учась, они
получали за живопись, скульптуру и архитектуру медали; прежде всего
серебряные (малую и большую) - за рисунки, этюды, эскизы, а затем и золотые
- за картины, проекты, скульптуры, задаваемые по конкурсу. Получившие
большую золотую медаль отсылались на счет казны за границу пенсионерами -
на шесть лет. Отличившихся дальнейшими успехами академия награждала званием
академика и профессора. Вот в общих чертах екатерининский устав. Чего же
стоили выбитые по велению императрицы над главным входом в академию слова:
"Свободным художествам"?
ТЯЖЕЛЫЙ КАПКАН
Попытайтесь вообразить себя на месте десяти-двенадцатилетнего мальчика,
привезенного из дедовской Москвы или откуда-нибудь из украинских степей в
императорский Санкт - Петербург и помещенного на казенный кошт в академию.
Здесь, в этих стенах, вам предстоит прожить семь-восемь лет. Встав рано
утром, помолившись вместе с другими и позавтракав за общим столом, вы
отправляетесь в рисовальный класс. Здесь вы будете под бдительным оком
учителей копировать "оригиналы", - проще говоря, гравюры с прославленных
картин (или же подлинные рисунки иностранных и русских художников).
Рафаэль, Микеланджело, Гвидо Рени, Рубенс... Вы приучитесь трепетать перед
этими именами , еще не уразумев глубоких различий между ними. А когда ваш
карандаш покорится руке, когда вы обучитесь самым точным образом повторять
то, что дорогой ценой завоевано другими, вас переведут в "головной класс".
Здесь вы будете рисовать с гипсов - так именуются слепки с античных
скульптур. Долго и прилежно станете вы оттушевывать тонко заточенным
карандашом головы Аполлона Бельведерского, Венеры Милосской, старика
Лаокоона, их идеальные носы и уши, (а затем и торсы), и когда наконец вас
переведут в натуральный класс, то какой некрасивой и несовершенной
покажется вам фигура натурщика Ивана или Тараса, взятого в академию за
хорошее телосложение, но все же никак не выдерживающего сравнения с
Аполлоном! Но не робейте. Мудрые профессора объяснят вам, что некрасивую
натуру надо поправлять, что именно в этом состоит высокое назначение
искусства и что для этого-то вас и отдали на выучку к великим мастерам
древности, потому что истинное, величественное и прекрасное - лишь там, а
все рассеянное вокруг вас ничтожно и несовершенно. Об этом вам будут
твердить ежечасно в классах, мастерских и в аудиториях, и вы постигните
понемногу заманчивую премудрость академических правил, раз и навсегда
сочиненных в Болонье, призывавших "сочетать в одном произведении живописи
чарующую прелесть Корреджо с энергией Микеланджело, строгость линий
Веронезе - с идеальной нежностью Рафаэля"...Вас будут учить истории и
мифологии, анатомии и перспективе, а также законам классической композиции,
и когда наконец вам позволят взяться за первый ваш самостоятельный эскиз,
то вы отлично будете знать, что можно, а чего нельзя. Вы будете знать, как
величавы должны быть позы и жесты ваших героев, как лучше расположить их
(ни в коем случае не спиной, а главных героев непременно лицом к зрителю,
но не в профиль!). Вы будете знать, как должны ниспадать складки драпировок
(не одежды, а именно драпировок, потому что зададут вам не какую-нибудь
низменную тему, а что-нибудь вроде "Прощания Гектора с Андромахой" или
"Принятия Нептуна в сонм планет"). Вы будете, наконец, уметь накладывать
краски так неторопливо и постепенно, чтобы картина ваша, когда вы ее
окончите, была блестящей и гладкой, без малейшего следа вашей кисти, будто
создана не земным существом, а самим богом живописи...
Но вот и кончились года учения. Они не прошли для вас в пустую. Из робкого
несмышленыша вы превратились в умелого мастера. Вы знаете на перечет все
картины из академического музея. Речь ваша стала свободной и плавной, а
рука твердой. В академическом хоре вы поете уже не мальчишеским дискантом,
а ломким баском. Вы по-прежнему бедны, но из последних деньжат покупаете
широкополую шляпу и черную накидку, которую можно было бы носить как плащ,
закинув через плечо. Вы полны самых дерзких надежд на будущее. Каково же
оно? Если вы проявили должное усердие и способности, а также готовность
следовать наставлениям учителей, если вам присуждены были в свое время две
серебряные медали за рисунки, а затем и золотая за самостоятельную
композицию, то вам, счастливцу, дозволенно теперь конкурировать на большую
золотую медаль. Холодея от волнения, вы входите в назначенный час вместе с
другими счастливцами в конференц-зал, где за крытым тяжелой суконной
скатертью столом сидят украшенные орденами вершители ваших судеб - ваши
учителя, всесильный совет академии. Вице - президент, поднявшись,
торжественно читает программу - одну для всех, что-нибудь из древней
истории или из Священного писания ; затем ректор наставительно
растолковывает заданное, а затем... затем вас запрут на сутки одного в
мастерской, на наедине с мольбертом, холстом, красками и с вашей библейской
или древнегреческой темой. Ровно через двадцать четыре часа вы должны выйти
оттуда, неся в руках пахнущий свежей краской эскиз, от которого отступить
уже нельзя будет ни на полшага. Но что ж тут такого - за минувшие годы
достаточно поднаторели в "Битвах Самсона с филистимлянами", "Прощаниях
Гектора" и "Притчах о винограде". Беритесь за кисть смелее, делайте, как
учили вас, строго держась "законов прекрасного", и тогда, быть может,
судьба улыбнется : вам присудят большую золотую медаль и пошлют на шесть
лет в Италию. Там вы на первых парах будете жить как в несбыточном сне. То,
о чем столько раз толковал вам профессор "теории изящного" и что казалось
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22
