горки. Посредине Богоматерь, восседающая на розовом троне, построенном
несимметрично и необычно замысловато; наверху представлены фигуры ангелов
без крыльев: это смелое иконографическое новшество, не встречающееся больше
в русской иконописи, своего рода живописная ересь. Трон окружают очень
выразительные по облику и жестам волхвы, ниже — аллегорические изображения
Земли и Пустыни. Колорит иконы поражает глубоким сочетанием темно-зеленого,
белого и розового цветов, излюбленным в псковской иконописи, с некоторыми
изменениями оно повторяется и в иконах XVI века, например в «Сошествии во
ад». Здесь вместо розового цвета художник применяет светло-красный, смело
сопоставляя его с таким же, как и в иконе Третьяковской галереи, темным
бутылочно-зеленым.
К этой группе близка по колориту и икона более ранняя, изображающая святых
Параскеву Пятницу, Григория Богоcлова, Иоанна Златоуста и Василия Великого
(конец XIV — начало XV века). Особенно запоминается в ней строгое, почти
суровое выражение лиц; написаны они в энергичной манере, несколько
напоминающей почерк Феофана. Традиционность языка псковской иконописи
проявилась ив «Троице» (XVI век). Она архаична по композиции; в
однообразном симметричном расположении фигур и предметов, в нарочитой
повторяемости жестов, преобладании светло-красных красок и обилии орнамента
и золотой штриховки сказывается воздействие народных вкусов. Судя по
сохранившимся памятникам, псковская живопись XV—XVI веков во многом
отличалась от новгородской. Отличие это сказывается в своеобразной
трактовке сюжетов и особенностях колорита, в котором преобладают сочетания
темно-зеленого, белого и светло-красного цветов, лишенных новгородской
яркости и тонко сгармонированных в приглушенную и благородную тональную
гамму.
12. Московская школа иконописи. 15 век.
Московская школа иконописи является самой молодой, она основана в 14 веке.
Она впитала в себя все самое лучшее из традиций Новгородской и Владимиро-
Суздальской школ, но в тоже время отличается своей яркой непохожестью ни на
одну из них. Самой выдающейся личностью московской школы был Андрей Рублев.
Чтобы оценить величие и чудо Рублева, нужно представить себе колорит времен
половины тысячелетия тому назад, представить громадную лесную деревенскую
Русь, раздробленную на удельные княжества, сражавшиеся друг с другом,
сражавшиеся с татаро-монголами, сражавшиеся внутри себя; Русь, изнуренную и
обесчещенную столетиями татаро-монгольского ига; Русь так сильно отставшую
за эти столетия от городской культуры западных стран. Здесь в лесной глуши,
за стенами уединенного монастыря, некий ”смиренный чернец молчаливо и
скромно трудился над иконой в похвалу Сергию“ и из под его кисти возникло
произведение всемирное и всевременное: творение изумительной духовной
высоты, вечный гимн миру согласию среди людей. В московской живописи первой
половины 14 века существовали различные художественные течения (местные и
принесенные из вне). Местная струя должна была восходить к архаическим
традициям 13 века, и она доминировала до приобщения московского искусства к
новшествам “Палеологовского Ренессанса”. К этому направлению относится
икона “Борис и Глеб”, написаная еще во втором десятилетии 14 века. Ее
значение велико не только как художественного произведения, но и как
ценнейшего иконографического документа. Борис и Глеб не стоят на земле, а
как бы парят в воздухе, чудесным образом являясь верующим. Их лица
сосредоточены и печальны. Помимо крестов, намекающих на мученическую смерть
братьев, в их руках мечи - атрибут княжеской власти. Фигуры даны
неподвижными и почти совершенно плоскими. Главный акцент поставлен на линии
- строгой и сдержанной. При всем богатстве красок иконы, ее колорит
отличается редким лаконизмом и последовательностью, поскольку любой цвет с
неизбежностью вытекает из другого. К этому же времени (середина 14 века)
относится икона “Житие Бориса и Глеба“. В лицах русского типа художник
стремился выразить особую доброту и мягкость, подчеркивая тем самым идею
жертвенности, красной нитью проходящую через замечательный памятник
древнерусской литературы рубежа 11-12 веков “Сказание о Борисе и Глебе”. К
сожалению, мы почти ничего не знаем о московской живописи последней трети
14 века. Нельзя упускать из виду, что на рубеже 14-15 веков в Москву
проникла вторая волна из Византии, связанная с завозом большого количества
греческих икон и деятельностью Феофана Грека. Предполагается, что он
приехал в Москву не позднее 1395 года, когда приступил вместе с Симеоном
Черным и своими учениками к росписи Церкви Рождества Богородицы. Феофан
Грек выступал в Москве не только как Фрескист и иконописец, но и как
миниатюрист, украшавший дорогие рукописи фигурными инициалами, заставками и
лицевыми изображениями. Феофан Грек был не единственным греческим мастером,
работавшим в Москве. В записи одной симферопольской рукописи, копирующей
надпись на утраченной иконе, упоминается имя греческого иеромонаха Игнатия,
написавшего в 1383 г. для сына Дмитрия Донского икону “Тихвинская
Богоматерь”. В1397 году Московский Великий князь получил в подарок из
Константинополя икону “ Спаса в белых ризах”. Все эти факты говорят об
оживленной художественной жизни Москвы на рубеже 14-15 веков. Дальнейший
ход развития московского искусства обусловила победа на Куликовском поле.
Стало ясно, на что способны русские люди, вступившие единодушно в борьбу с
общим врагом. Победа обеспечивала ведущее положение московским князьям,
содействовала росту национального самосознания. И эти настроения наиболее
полно отразил Андрей Рублев, чья жизнь была тесно связанна с теми кругами,
которые принимали участие в освободительном движении. Но вернемся к Феофану
Греку, который в 90-х годах 14 века и в начале 15 века становится
центральной фигурой среди московских художников. Он привлекал всеобщее
внимание своим высочайшим артистизмом и широтой своих взглядов. Московская
мастерская Феофана, где греки сотрудничали с местными мастерами,
несомненно, выпускала немало икон для украшения быстро разраставшихся
иконостасов. Вероятно, Феофан был первым, кто ввел в иконостасную
композицию полнофигурный деисисный чин, что сразу привело к резкому
увеличению иконостаса. На этом пути продолжателем Феофана был Андрей
Рублев, который довел высоту чиновых икон до 3-х с лишним метров.
Сохранилось несколько икон, вышедших из мастерской Феофана “Донская
богоматерь” с “Успением” на обороте. Однако до нас дошли и такие
произведения, которые были выполнены московскими мастерами под
непосредственным влиянием Феофана и работавших в Москве греков
(“Распятие”). Эти иконы по своим плотным краскам очень близки к
произведениям станковой живописи. В них нет того открытого чистого цвета,
который утвердился в русской иконописи 12 века и который так явственно
ощущается в ряде московских икон первой половины 14 века. Такой именно
открытый цвет находим мы в маленькой иконе с изображением 6-ти праздников.
Стиль московской иконы, с ее легкими изящными фигурами, с ее динамичными
композициями, с ее смелыми цветовыми сопоставлениями, указывает на конец 14
века, иначе говоря, на то время, когда уже работал Андрей Рублев. С
Рублевым московская школа иконописи обретает свое лицо. Ему удалось
сплавить в единое целое местные традиции и все почерпнутое из произведений
византийских мастеров. Многим он был обязан Феофану Греку, с которым вместе
работал. Но по складу своего лирического дарования, Рублев был антиподом
ему. Рублеву остались чуждыми его суровые, полные драматизма образы. Его
идеалы иные - более созерцательные, более просветленные. Он отмел
византийскую переутонченность формы и местные архаические традиции, а
выработал столь совершенный художественный язык, что на протяжении всего 15
века его стиль сделался ведущим, а его личность оказалась овеянной ореолом
великой славы. После смерти Андрея Рублева темп развития московской
иконописи замедлился и лишь с появлением нового мастера, но уже иного толка
и иного склада, - Дионисия, московская иконопись расцвела снова. Второе
тридцатилетие 15 века мало исследовано: отсутствует точно датированные
памятники и летописные свидетельства. Объясняется это тем, что для Москвы
это время было эпохой кризиса. В этих условиях почти прекратилась каменное
строительство, да и спрос на иконостасы был очень маленьким. Главной
иконописной мастерской была Митрополичья. Новая эпоха в истории московского
государства связанна с Иваном III. Положение Москвы при нем становится
прочным. Москву начинают рассматривать как “ Третий Рим“. Женившись вторым
браком на Софье Палеолог, он ввел при своем дворе пышный церемониал, язык
дипломатических актов становится более высокопарным. Это не могло не
отразиться на искусстве. Ивана III не удовлетворяют скромные постройки
Кремля, он приглашает итальянских зодчих. Начинается эпоха бурного
строительства, одновременно растет и спрос на икону. Но условия работы
художников были уже качественно другими: инакомыслию был положен конец.
Между церковью и светской властью заключен незыблемый союз, приведший к
обеднению духовной жизни. Как бы высоко не ценили Дионисия и художников его
времени, в их произведениях нет той глубины и непосредственности чувств,
которые отличали работы А. Рублева и мастеров его круга. Но было бы глупо
думать, что Дионисий был единственным. Наряду с новым художественным языком
были и такие иконы, которые писались в старых традициях. Такие, как “Козьма
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25
