поднимать вопрос о его спасении, где только можно встретить поддержку этой
идеи: в печати, в Академии наук, среди членов Государственной думы, в любом
учреждении.
Была разработана специальная записка. Напечатанная в количестве 200
экземпляров записка имела такое широкое распространение, что потребовался
повторный тираж[24].
«В г. Пятигорске на Лермонтовской улице в частном владении имеется
домик, в котором жил и умер М.Ю. Лермонтов. Владелец дома умер в декабре
1910 года и наследник его предполагает или продать дом или выстроить на его
месте большой доходный дом.
Снаружи в доме произведены были некоторые изменения (обложен кирпичом)
внутри изменений не произведено (беленые ранее стены теперь оклеены
обоями). Имеющееся в Пятигорское благотворительное Общество («О-во Пособия
бедным»), желая спасти этот дом, как национальное достояние, в руках
Общественной организации, вошло в переговоры с владельцем о продаже дома не
частному лицу, а Общественной организации для устройства в нем музея имени
Лермонтова и Лермонтовской народной библиотеки и проч.
Владелец заявил, что хотя частные лица предлагают ему за дом 18.000
руб., но в Общественные руки для сохранения памяти поэта он готов продать
дом за 15.000 рублей. (Усадьба 490 квадратных сажен, на ней 2 домика по 5
комнат).
О-во Пособие бедным, хотя существует 12 лет, имеет недвижимое
имущество (2 дома стоимостью до 25.000 рублей), но содержат много
учреждений (народную чайную-столовую, библиотеку, музей, ночлежный дом,
школу начальную и студенческий санаторий) и средств на покупку дома не
имеет.
Сохранить этот дом в руках Общественных самому О-ву не под силу –
нужна широкая помощь для того, чтобы сохранить дом, как народную
собственность».
В столицах не было недостатка в сочувствиях. Идею покупки
Лермонтовской усадьбы общественной организацией поддерживали и члены
государственной думы, и гласные московской и петербургской городских дум, и
сенатор Кони, и члены Академии наук. В итоге же выяснилось, что дальше
сочувствий дело не пойдет. Академия наук, например, «дарить дом городу
Пятигорску» не пожелала.
«Совет Московского общества деятелей литературы и периодической
печати, на заседании, которого был сделан доклад о приобретении в
общественную собственность того дома, в котором жил Лермонтов, принял эту
идею близко к сердцу, как свое собственное дело». Совет общества обещал
солидную материальную поддержку в деле покупки «Домика Лермонтова», но и
тут все окончилось благими намерениями.
Петербургские газеты, на которые возлагались немалые надежды, не
разделяли энтузиазма кавказцев: слух о том, что «Домик» уже не тот,
распространился широко. Только две Петербургские газеты поддержали
Пятигорских энтузиастов. Напечатаны были статьи только в «Новом времени» и
в «Речи». «Речь» поместила даже фотографию «Домика» и горячо призывала к
пожертвованиям на покупку Лермонтовской усадьбы. Но получить разрешение на
всероссийский сбор пожертвований было очень трудно, да и потребовался бы не
один год, пока набралась бы необходимая сумма.
«Домиком» занялось, наконец, городское самоуправление Пятигорска.
Вопрос о приобретении Лермонтовской усадьбы обсуждался сначала городской
управой.
С полным единодушием городская управа нашла «безусловно необходимым,
чтобы домик, где жил и творил певец Кавказских гор, национальный поэт, был
достоянием города и служил памятником для всех грядущих поколений о русском
гении, связавшем свое бессмертное имя с Пятигорском».
Городская управа «нашла», а решать должна городская дума. В состав
городской думы тех лет гласных с высшим и средним образованием входило 37%.
«Купеческий» состав городской думы (63%), вызывал серьезное опасение
за результат голосования вопроса покупке «Домика», т.к. для решения вопроса
о приобретении недвижимости требовалось «полное единогласие» думы.
– Зачем городу этот маленький домишко? раздались голоса. – Музей,
говорят, сделают. А какой от музея может быть доход? Пойдут одни расходы.
Зачем городу платить 15 тысяч за хламовую недвижимость, когда за три
тысячи можно купить куда добротнее дом. И какие это заслуги у господина
Лермонтова? Что стихи писал? Так их кто теперь не пишет?
И такие разговоры велись перед самым заседанием думы[25].
Заседание городской думы открылось 21 апреля I911 года с большим
запозданием. Было очевидно, что особенно ярые противники покупки «домика»
решили «провалить» этот вопрос, не явившись на заседание.
Однако, через полтора часа тревожного молчания в зале, кворум удалось
создать, прибегая порой к «крайним» мерам.
В повестке дня стоял один вопрос: «О покупке городом «Лермонтовской
усадьбы». Суть доклада заключается в том, что в уплату усадьбы – 15 тысяч
рублей – специальная комиссия предложила сделать заем в городском банке в
сумме 10 тысяч рублей, а 5 тысяч внести из «Лермонтовского капитала»[26].
Но оказалось, что распоряжаться «Лермонтовским капиталом» без разрешения
царя городское управление не имеет права.
Теперь требовалось постановление городской думы о займе уже не 10, а
всех 15 тысяч, что создавало новые затруднения.
Председатель ставит на голосование вопрос «О покупке Лермонтовской
усадьбы» и о займе в 15 тысяч рублей.
Секретарь подсчитывает голоса и объявляет: «Единогласно!»
Результат настолько неожиданный, что какие-то секунды стоит полная
тишина. Затем раздаются бурные аплодисменты – редкое явление в этом зале.
Что же произошло? Почему никто не выступил против? Почему противники
покупки голосовали «за»? Автор этих строк спросила одного из купцов, почему
он голосовал за покупку усадьбы, когда только что утверждал, что эта «затея
ни к чему».
– Думать можно что хочешь, а есть еще политика, – ответил тот.
Значит, после 1905 года даже ярые монархисты понимали значение
общественного мнения и подчинялись ему.
В протоколе этого заседания так и записано: «За приобретение
Лермонтовской усадьбы голосовали все 30 депутатов, присутствовавших на
заседании».
Итак, 21 апреля I911 года Пятигорская городская дума вынесла решение:
«Приобрести Лермонтовскую усадьбу за 15 тысяч рублей, сделав заем в
городском банке».
Казалось бы, вопрос с «Домиком» наконец-то разрешился. Но это только
казалось. На самом деле угроза перейти в частные руки по-прежнему висела
над Лермонтовской усадьбой.
Журналы заседаний городских дум утверждались начальником Терской
области. Был послан на утверждение во Владикавказ и журнал от 21 апреля.
Но начальству о поступившей почте докладывает секретарь. О журналах
городских дум докладывал секретарь областного по городским делам
Присутствия. Было такое учреждение, которое так и называлось «Присутствие».
О журнале Пятигорской городской думы с постановлением о приобретении
Лермонтовской усадьбы докладывал начальник области секретарь, который носил
фамилию Кадигроб, что давало повод для горьких шуток, так как Кадигроб
обычно выискивал разные поводы, чтобы затянуть или совсем не утвердить
представленный журнал. На этот раз Кадигроб доложил содержание журнала
начальнику области только через полгода, да еще со справкой, что за городом
числится задолженность, превышающая годовой доход города. Журнал не был
утвержден.
Городская дума в заседании 15 октября подтвердила свое постановление
от 21 апреля.
Но Кадигроб и на этот раз изыскал повод для того, чтобы не пропустить
журнал: на заседании думы не было двух третей гласных. Не ожидая
утверждения журнала начальником области, городская управа решила обратиться
непосредственно к наместнику Кавказа. Изложив историю дела и приложив копии
двух протоколов заседания городской думы, управа просила наместника
разрешить заем в городском банке в размере 15 тыс. рублей на покупку «в
городе Пятигорске того дома, в котором провел последние месяцы жизни поэт
М.Ю. Лермонтов».
Но как можно было рассчитывать на иное отношение наместника – графа
Воронцова-Дашкова – к памяти поэта-бунтаря? Назначенный на этот высокий
пост в феврале 1905 года, граф тогда же принял ряд суровых мер для
подавления революционного движения на Кавказе. И это был тот самый граф
Илларион Иванович Воронцов-Дашков, который организовал в 1881 году
«священную дружину» для тайной охраны царя и для борьбы с крамолой.
А, может быть, в памяти графа еще не угасла давняя обида на Лермонтова
за то, что он посвятил его матери – графине Александре Кирилловне
Воронцовой-Дашковой – «предерзкие» стихи: «Как мальчик кудрявый, резва...»
или вспомнились ему семейные рассказы о том, как на балу в доме его отца в
1841 году великий князь Михаил Павлович выразил неудовольствие
«присутствием и беззаботным весельем опального поручика Лермонтова».
Кто знает, сколько времени пролежало бы ходатайство Пятигорской думы в
канцелярии наместника, если бы дело не приняло совсем другой оборот.
Чья-то дружеская рука протянулась в Отделении русского языка и
словесности к столу председательствующего А. Шахматова и положила на его
стол записку о спасении «Домика» и два протокола заседания Пятигорской
городской думы.
Отделение, еще не так давно отказавшееся от покупки «Домика» сейчас,
когда не требовалось расходов, охотно поддержало идею о его сохранении.
Передавая документы в разряд изящной словесности, отделение со своей
стороны «считает необходимым возбудить перед президентом Академии вопрос о
сохранении «Домика».
Президент вынужден был вторично вмешаться в судьбу Лермонтовской
усадьбы.
24 сентября 1911 года Президентом Академии наук отправлено письмо
наместнику Кавказа, графу Воронцову-Дашкову[27].
«На рассмотрение Разряда изящной словесности, состоящего при Отделении
русского языка и словесности Императорской Академии Наук получена записка,
касающаяся домика, где жил и умер М.Ю. Лермонтов в Пятигорске. Этот домик
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
