Приближались самые страшные часы в жизни «Домика». С вечера 9 января в
Пятигорске начались взрывы и пожары. Уходя, фашисты зверствовали. «Носители
высшей культуры» показывали истинное лицо. Они расстреливали советских
людей – расстрелы производились даже у места дуэли Лермонтова, почти у
самого памятника... Они уничтожали все, что не могли захватить с собой.
Одно за другим взрывались здания электростанции, госбанка, педагогического
института, многочисленных школ, гостиницы «Бристоль», крупных жилых домов.
Тушить пожары немцы не разрешали. Да и чем?
Ведь они вывели из строя городской водопровод. Горящий Пятигорск
остался без воды.
Весь день и ночь до рассвета с 10 на 11 января. «Домик» стоял в кольце
пожаров. Пылает историческое здание лермонтовской «Ресторации» –
Бальнеологический институт. Горит уникальная огромная научная библиотека
института и богатейший архитектурный архив. (Снег на много кварталов вокруг
почернел от бумажного пепла). Горят типография, предприятия на улице
Лермонтова. Подорваны несколько корпусов Лермонтовского санатория. Грудой
развалин лежит здание почты на углу улиц Анджиевского и Анисимова.
Заминирована школа № 8 по улице Буачидзе, – а она непосредственно граничит
со строениями Лермонтовской усадьбы.
Сотрудники музея, их семьи, школьники, друзья «Домика» сгребают
лопатами кучи снега вокруг «Домика», чтобы хоть этим как-то возместить
отсутствие воды, если огонь перекинется на музейные здания... Время тянется
в страшной тревоге: каждую секунду могут явиться фашистские минеры или
поджигатели.
10 января около пяти часов вечера в ворота музея громко постучали. Я
быстро подошла к калитке, но открыла не сразу... Руки не поднимались...
Стук повторился с новой силой. Как только я отодвинула задвижку, калитка
распахнулась, и во двор ввалился сильно подвыпивший полицай с каким-то
свертком под мышкой. Он направился к скамье, стоявшей напротив «Домика».
Там сидели сотрудники и друзья музея, – среди них доктор А.А. Козерадский
(знавший немецкий язык, он в эти дни находился в музее почти безотлучно,
чтобы в случае необходимости объясниться с немцами), Л.П. Мытникова, бывший
сотрудник музея О.П. Попов с женой.
Не успев дойти до скамьи, полицай заорал:
– Мне поручено поджечь музей.
Все оцепенели. Минуту длилось молчание. Заговорили все сразу: – Это
невозможно! «Домик Лермонтова» нельзя уничтожить.
М.Ф. Николаева, потянув полицая за рукав, усадила его рядом с собой на
скамью.
Попытки убедить его, что «Домик» – памятник великому русскому поэту,
что люди всего мира должны чтить память Лермонтова, были тщетны.
Поджигатель пьяным голосом кричал:
– Я жить хочу! Я головой отвечаю! Велено поджечь, вот и подожгу!
– Неужели мы не справимся с ним? – прошептал доктор.
Однако страшен был не сам полицай, страшно было то, что стояло за ним.
Ведь его приход означал, что «Домик» обречен, что ему предназначена та же
участь, какая постигла Бальнеологический институт с его уникальной научной
библиотекой в 100 тысяч томов.
Положение спас О.П. Попов. Указывая на отъезжавшую на улице немецкую
машину, он заявил, что музей немцами заминирован, он оставлен здесь для
охраны и пребывание посторонних лиц на этой территории запрещено. Для
выяснения дела полицай предложил Попову идти с ним в качестве заложника в
штаб. Они ушли, а часа через полтора, уже в темноте, Попов сбежав от
пьяного сопроводителя, вернулся в музей и оставался там до утра. Расчет на
то, что полицай побоится докладывать о невыполнении задания и возвращаться
в темноте в музей, был верен.
Ранним утром следующего дня 11 января 1943 года в Пятигорск вошли
части Красной Армии.
Так, в историю «Домика» оказалось вписана имя О.П. Попова,
бескорыстного и преданного ему человека. Попов работал в музее с 1937 г. и
до начала оккупации. В октябре 1942 г., когда музей был открыт немцами для
посещений с установлением штата сотрудников из трех человек, Попов стал
безработным. Он сам предложил оставить в штате не имевшую средств Николеву,
– сотрудника самого преклонного возраста, – и Капиеву, у которой на фронте
был муж, а на попечении двое детей.
Как безработного его вызвали в русское отделение полиции и предложили
работу в домоуправлении на участке, где расположен «Домик», в случае
несогласия пригрозив высылкой на работы в Германию. Так он стал полицаем,
не сразу поняв, что предлагаемая работа относилась фактически к русскому
отделению полиции. В качестве полицая он часто бывал в музее, при этом знал
об укрытии музейных экспонатов и ценностей Ростовского музея
изобразительных искусств и в последний момент спас «Домик» от поджога.
После войны Попов был обвинен в сотрудничестве с немцами, осужден и провел
9 лет в Воркутинских шахтах. Вопрос о его реабилитации возник в 60-х годах,
а реабилитирован он был уже после смерти в конце 90-х г.
XX
Пятигорск освобожден...
Спрятанный в августе красный флаг вновь повешен над входом в
Лермонтовскую усадьбу.
Прошло, вероятно, не более часа, как у ворот музея раздался чей-то
взволнованный голос: – «Домик» жив?
В заиндевевшей кубанке, весь запорошенный снегом, во двор входил
командир Советской Армии капитан Николаев. Его взмыленный конь был привязан
на улице к дереву, капитан торопился узнать о судьбе «Домика».
Первый посетитель вошел в «Домик» и заплакал...
12 января двери Лермонтовского музея открылись для посетителей.
Еще где-то совсем близко гремели выстрелы, на улицах города валялись
разбитые вражеские машины, еще дымились взорванные и сожженные фашистами
здания, а воины вошедших в Пятигорск и проходящих через него частей,
спешили в «Домик».
Музей в первый день его открытия посетили рядовые бойцы, а также
генералы Каратеев, Емельянов, Слонов, бригадный комиссар – писатель
П.А. Павленко. Они оставили в книге посетителей «красноармейское спасибо»
работникам музея «за сохранение народного достояния».
Через несколько дней в музее побывал генерал-лейтенант Масленников. Он
заботливо расспросил, в чем нуждается «Домик», распорядился, чтобы его
обеспечили топливом. Сердечную заботу проявил генерал и по отношению к
племяннице Лермонтова – Е.А. Шан-Гирей. Ей, тяжело больной и очень в то
время нуждавшейся, он передал ценную продуктовую посылку. В книге музея
сохранилась сделанная генералом Масленниковым запись: «Красноармейское
спасибо скромным русским людям – патриотам нашей Родины, сохранившим
святыню русской культуры от вандалов-фашистов и не давшим осквернить
Лермонтовский музей-домик».
В «Домик» шли и шли советские воины... Среди них были известные
деятели культуры, советские писатели, военные журналисты. 13 января оставил
в книге отзывов свою запись писатель В. Закруткин.
О горячей любви к Лермонтову, ко всему, что у людей связано с его
именем, говорит в своей записи известный украинский поэт Любомир Дмитерко.
Командиры и рядовые воины считали долгом посмотреть, как сохранился
музей.
Записи в книге отзывов (их было множество), выражали радость по поводу
сохранения музея, благодарность за его спасение и свидетельствовали о том,
как дорог народу этот уголок земли.
О том, что музей сохранен, сообщила всей стране периодическая печать.
Первым откликом прессы была напечатанная 14 января 1943 г. в газете Северо-
Кавказского фронта «Вперед, за Родину!» корреспонденция Ник. Ротина «Снова
начинается жизнь», написанная, как помечено автором, в Пятигорске 11
января.
В этом же номере газета поместила заметку сотрудников музея «Миновали
черные дни», в которой кратко рассказывалось о событиях в жизни «Домика»,
связанных с периодом оккупации.
Писатель Анатолий Калинин посвятил освобождению Пятигорска большую
статью «Пятигорская ночь». Она была опубликована 30 января 1943 года в
«Комсомольской правде». А. Калинин подробно рассказывал о бесчинствах
оккупантов в Лермонтовской усадьбе, о работе маленького коллектива
музея...[43]
История сохранения «Домика Лермонтова» привлекала внимание печати и
волновала советских людей и много времени спустя. В 1944 году – 3 августа –
о музее писала «Комсомольская правда» в статье «У подножия горы Машук». В №
14 – 15 журнала «Огонек» за этот же год был напечатан очерк И. Роста «В
«Домике Лермонтова». Очеркист выражал искреннюю радость, что «домик поэта
уцелел, что экспонаты, которые так дороги русскому человеку, не разграблены
немецкими варварами...»
О тех же волнующих чувствах, о гордости за национальную святыню
русского народа продолжали свидетельствовать и записи в книге посетителей.
А сколько писем получал музей в те годы! Писем, наполненных тревогой
за «Домик».
Вот что писал ленинградский художник В.Л. Бреннерт: «Надеюсь, хоть и
трудно надеяться на это, что Лермонтовский домик стоит на месте... Будьте
добры, ответьте мне».
«Ночью передавали первые ужасные вести из Пятигорска. Неужели разрушен
и растащен Лермонтовский домик?» – написал из Дербента 18-го января 1943
года художник А.А. Мытников.
Старый друг музея, композитор Л.И. Рабинович, много сделавший для
обогащения экспозиции музея, просил ответить как можно скорее, что с
«Домиком». Лермонтоведы Эйхенбаум, Мануйлов, Пахомов, Иванова, Андреев-
Кривич, Толстая, Прокопенко по телеграфу запрашивали о судьбе «Домика».
Но беспокоились не только лермонтоведы и люди искусства.
«Уцелел ли «Домик» или грязный сапог растоптал эту святыню? Прихожу в
ужас от мысли, что музей перестал существовать, – писал 10 января 1943
года, накануне освобождения Пятигорска, друг музея В.Н. Свищев. – Хотя нас
разделяет ещё линия фронта, но я уверен, что день-другой...» На этом письмо
обрывается. В этот же день автор письма был убит. Кто-то из фронтовых
друзей Свищева, или, может быть, неизвестный почитатель «Домика» переслал
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
