буквами на кумаче, повешенном над входом в музей. Они стали лозунгом в дни
войны.
XVIII
Что, в конце концов, были все те невзгоды в жизни «Домика», которые он
претерпел за сто лет своего существования, перед реальной в годы Великой
Отечественной войны угрозой – быть уничтоженным!
Опасность нависла над музеем, когда вражеские самолеты в конце лета
1942 года начали сбрасывать на Пятигорск бомбы. Было отмечено, что фашисты
бомбят не только военные объекты и промышленные здания, но и просто группы
советских людей. А к «Домику» в эти дни так тянулся народ... В саду часто
собиралась густая толпа выздоравливающих раненых из близлежащих госпиталей.
Это могло в любую минуту привлечь внимание немецких летчиков.
Но еще грознее сделалась опасность, когда захватчики прорвались на
земли Ставрополья. Фронт приближался к району Кавказских Минеральных Вод. С
боями отходили советские войска, эвакуировались госпитали, городские
учреждения, жители Пятигорска...
А мы?.. Сотрудники музея твердо знали: «Домик» оставить нельзя!
Экспонаты музея не удалось вывезти в безопасное место, и они нуждались в
охране. Но даже если бы они и были вывезены, ведь оставался «Домик». О нем-
то в первую очередь и предстояло позаботиться. В трудную для Родины годину
нельзя было позволить разорить эти дорогие стены, хранившие память великого
поэта.
Коллектив «Домика» чувствовал ответственность и за экспонаты
Ростовского музея изобразительных искусств.
Этот музей в декабре 1941 года был эвакуирован в Пятигорск. Вывезти
его дальше в осложнившихся условиях военной обстановки на Кавказе оказалось
невозможным. Двадцать шесть ящиков – большинство из них огромной тяжести –
с картинами, скульптурами и другими экспонатами нашли временный приют в
одном из сараев Лермонтовской усадьбы. С приближением фронта к Пятигорску
хранитель музея эвакуировался... Ростовские экспонаты оказались на
попечении коллектива «Домика Лермонтова», состоявшего в те дни из трех
женщин – директора и двух научных сотрудниц М.Ф. Николевой и Н.В. Калиевой.
Впрочем, в трудное военное время научные сотрудники выполняли в музее все
обязанности – от дежурства в кассе до проведения экскурсий по «Домику».
О Маргарите Федоровне Николевой следует несколько слов сказать особо.
Человек передовых революционных взглядов, большой образованности, она в
юности была близким другом Ф.Э. Дзержинского, знала В.И. Ленина и, будучи
петербургской курсисткой, помогала нелегально распространять ленинские
брошюры; была близка с Н.К. Крупской, переписывалась с нею. Много лет жизни
Николева посвятила изучению творчества Лермонтова, написала о нем книгу. Ко
времени, о котором идет речь, она – персональная пенсионерка весьма
преклонных лет – была эвакуирована из блокированного Ленинграда в
Пятигорск. Кроме М.Ф. Николевой в лермонтовской усадьбе нашли приют ее
племянница Н.А. Лискун, научный сотрудник Пушкинского дома Л.Н. Назарова,
доктор Макашина из Ростова и еще какой-то ленинградский журналист с женой
(фамилию его я забыла). В большом, выходящем на улицу доме была квартира
директора музея. Накануне вступления гитлеровцев в Пятигорск в одной из
комнат этого служебного дома была поселена Н.В. Капиева с семьей. Таким
образом, были люди, готовые охранять «Домик».
Сотрудники музея создали маленький «штаб», тогда никак не окрещенный,
а позднее, после освобождения Пятигорска, кем-то названный «Штабом спасения
«Домика Лермонтова». Разработали план: 1. Вывеску над воротами снять. 2. В
«Домике» поселить тех, кто в эти дни обитал в Лермонтовской усадьбе.
Кабинет Лермонтова сохранить неприкосновенным, придать ему вид чего-то
вроде кладовой, нагромоздить там старую мебель, пустые ящики. 3. Наиболее
ценные экспонаты, рисунки, утварь и т.д. надежно спрятать. 4. Установить во
дворе музея круглосуточное дежурство сотрудников и друзей «Домика».
Наступило 8 августа. Бои велись уже на ближайших подступах к
Пятигорску и в воздухе.
Вывеска музея снята и спрятана в подвал. «Домику» придали вид жилого
помещения. Ворота заперты на замок, дежурные впускали только друзей
«Домика», только тех, кто тревожился о его судьбе, хотел так или иначе ему
помочь: Е.А. Шан-Гирей, известного в городе врача А.А. Козерадского,
Л.П. Мытникову, жену хранителя Ростовского музея, художника Б.Н. Тарасенко,
доктора А.А. Волкову и еще несколько человек.
Приходящие друзья поселили в нас мучительную тревогу.
Зачем сняли вывеску? – спрашивали они. – Ведь все равно фашисты
узнают, что здесь был музей... Хуже будет. Скажут – хотели скрыть...
Что же, в самом деле, лучше? Оставить вывеску или снять? Как надежней
уберечь «Домик»? В конце концов, посовещавшись, решили: раз вывеска снята,
пусть так и остается. На всякий случай в книге приказов была сделана
запись: «Закрыть музей на ремонт». Приказ датирован месяцем раньше.
В два небольших ящика мы уложили все, что считали необходимым
спрятать: акварельные рисунки, которые, как тогда полагали, «являлись
подлинными рисунками Лермонтова (они как подлинники несколько лет
экспонировались в музее), иллюстрации известных художников к произведениям
Лермонтова, вещи, принадлежавшие семье Верзилиных.
Ящики забили и тщательно засыпали землей в траншеях бомбоубежищ,
которые были вырыты во дворе и в саду музея.
Некоторые менее ценные экспонаты убраны в одну из комнат большого дома
и в подвал «Домика».
В минуту грозной опасности, когда оккупанты уже входили в город,
пришел в «Домик» коммунист М.Л Крайников, в то время директор ростовской
бумажной фабрики, случайно не успевший эвакуироваться из Пятигорска. Чтобы
помочь ему, решили, что для видимости Крайникову следует «преобразиться» в
беспартийного служащего. Для этого ему было выдано удостоверение о том, что
он является сотрудником музея, оформлена трудовая книжка, сделана
соответствующая отметка в паспорте. Затем даны кое-какие канцелярские
принадлежности, книги. Со всем этим «имуществом» Крайников ушел в
Кисловодск, где его никто не знал. И там ему удалось пережить оккупацию,
сохранить в неприкосновенности свой партийный билет и даже оказать помощь
партизанам (как рассказывал командир партизанского отряда И.И. Пуд).
Родственница бывшей сотрудницы «Домика Лермонтова» Н.И. Бронштейн,
Полина Ивановна Бронштейн, тоже пришла в «Домик», когда ей и ее детям
грозила смертельная опасность.
Здесь укрывалась она в течение трех суток, уже в то время, когда музей
был открыт. А ведь кругом хозяйничали фашисты. По вечерам они приходили в
садик музея из соседних домов. Одного вечера никогда не забыть. Полина
Ивановна ночевала в «Домике». Дежурившая тогда Капиева пришла ко мне
смертельно бледная. Оказывается, Бронштейн во сне кашлянула, а в саду
сидели немцы... По счастью, губная гармошка — их излюбленное развлечение, –
видимо, заглушала другие звуки. Надо ли напоминать, что за укрывательство
евреев фашисты применяли одну меру наказания – расстрел[40].
Что только не пришлось прятать в музее! Сотрудники городской
библиотеки перенесли сюда наиболее ценные издания. Книги были укрыты в
сарае. Профессор Т.В. Прохоров, уезжая из Пятигорска в последние дни перед
оккупацией, сдал на хранение свою работу о творчестве А.А. Бестужева-
Марлинского. Уполномоченная домовладения № 14 по Советскому проспекту
попросила спрятать домовую книгу. Старик – сосед принес старинный цветного
стекла стакан...
Соседняя школа №8 даже бомбоубежище вырыла не у себя в школьном дворе,
а в саду музея, тоже, по-видимому, веря, что «Домик» неприкосновенен.
Нечего и говорить, что такая вера поднимала дух, но и увеличивала
ответственность.
Ночь с 8 на 9 августа… Город подвергся артиллерийскому обстрелу. До
рассвета гремели орудийные разрывы, слышалась перестрелка... Наши части
отступали с боями. Коллектив музея вместе со своими семьями, с детьми
провел эту ночь в подвале «Домика». До рассвета, по очереди, несли
дежурство во дворе Лермонтовской усадьбы.
Утро 9 августа. Молча сидим в библиотеке музея. Похоже, что мы присели
по старинному русскому обычаю перед дальней дорогой, чтобы, встав, сказать
«прощай» и пуститься в путь. Увы! Пути были отрезаны. Немцы уже входили в
Пятигорск.
Перед лицом «Домика», у стены, где находится мраморная доска со
словами: «Дом, в котором жил поэт М.Ю. Лермонтов», проведено было собрание
сотрудников музея, последнее перед оккупацией.
Вечер того же дня... Где-то поблизости, в городе, хозяйничает враг...
Осторожно открываем калитку, на которой так много лет висела спрятанная
теперь вывеска «Музей «Домик Лермонтова»...
Доносится затихающий рев танков, гул машин, тарахтенье мотоциклов...
Слышны и еще какие-то неясные, но для нас страшные звуки... Вдруг эти
отдаленные шумы разрывает четкий металлический выкрик: «Хальт!». Он не
относится к нам, мы невидимы в темноте, но он подействовал на нас как удар.
XIX
До 12 августа никто из оккупантов в Лермонтовскую усадьбу не заходил.
В этот день рано утром, на улице против музея остановилась немецкая машина.
Затем раздался громкий стук в калитку. М.Ф. Николева открыла. Вошел
гитлеровский офицер с переводчиком.
Немцы осмотрели усадьбу и заявили, что введут во двор свои машины.
Пока мы доказывали, что дворик музея, весь заросший розами и георгинами,
слишком для этого мал, грузовики уже въезжали, подминая колесами цветущие
кусты. Две машины разместились во дворе, две, обивая бортами стену
«Домика», пытались въехать в сад. Убедившись, что больше машин здесь не
удастся поместить, оккупанты начали устраиваться по-своему.
На левом каменном столбе ворот фашисты прикрепили табличку с
изображением двух скрещенных лошадиных голов на желтом фоне. Внизу стоял
войсковой номер – «506».
А на дверях музея «Домика» появилась наклейка с надписью на русском
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
