Остановиться бы тогдашнему директору музея Короткову на этом. Не были
бы воспоминания о нем омрачены его дальнейшей деятельностью. Но ему,
видимо, захотелось сделать свой «вклад» в лермонтоведение. Однако, прежде
чем говорить об этом «вкладе», необходимо хотя бы вкратце познакомить
читателя с его творцом. Достаточно живое представление о Короткове дает
выписка из докладной записки научной сотрудницы музея Ушаковой на имя
музейного отдела Наркомпроса и один из приказов по «Домику Лермонтова».
Ушакова зашла в музей по вывешенному на воротах объявлению о том, что
музею требуется научный сотрудник. Она рассказала директору, что имеет
высшее образование, преподавала литературу в Военной академии в Ленинграде.
Выслушав ее, директор хитро прищурился и спросил: «А ты скажи по правде –
грамоте-то знаешь?» – и пояснил при этом, что «грамота-то, видишь, какая,
слово-то, думаешь, пишется так, а оно совсем иначе...»
Ушакова была принята в музей, но вскоре же заслужила выговор. За что?
Вот приказ по «Домику Лермонтова» за №6 от 9 марта 1936 года:
«Принимая во внимание, что тов. Ушакова в кратковременной своей работе
уже допустила целый ряд недопустимых поступков, а именно: 1) Ушакова носит
в ушах серьги, а когда выходит в музей для дачи объяснений экскурсиям,
среди экскурсантов нередко находятся тт., которые отрицательно относятся к
этому наряду прошлого, этому обычаю дикарей. Я поставил перед Ушаковой
вопрос так, чтобы она в музей больше с серьгами в ушах не заходила, но она
до сего времени продолжает грубо не выполнять моего распоряжения. 2) Когда
приходят большие экскурсии, некоторые экскурсанты проявляют желание пройти
в музей без билетов, но т. Ушакова упорно не выходит из канцелярии, а за
последнее время на просьбы культурника старалась делать вид, что ей идти не
хочется. Обобщая все вышеизложенное, нахожу, что все вышеперечисленные
факты не могут быть терпимы в советском учреждении, и в качестве
воздействия на Ушакову объявляю ей выговор».
Пребывание Короткова в течение нескольких лет на посту директора
Лермонтовского музея можно объяснить лишь недостатком в то время
квалифицированных кадров музейных работников. Но как бы то ни было, а
Коротков «деятельно» трудился. Соответственно своему культурному уровню он
построил и новую экспозицию в «Домике». То, что было сделано его
предшественницей – директором Н. И. Логазидзе, – сделано с такой любовью и
огромным напряжением, – Коротков беспощадно уничтожал. Новая экспозиция
состояла главным образом из текстов, иногда не имеющих никакого отношения к
Лермонтову. Появились опять вещи «княжны Мери» (все те же трюмо и диван!),
был установлен «камень с могилы Лермонтова» в виде какой-то глыбы
полуметровой высоты, грубо обтесанной наверху наподобие крышки гроба[38].
Особое внимание посетителей обращала на себя большая фотография с
иллюстрации художника Шарлемана к «Песне о купце Калашникове» с надписью:
«Так отрубали голову по приказу царей». А так как под этой фотографией
стоял бюст Лермонтова, то получалось, что «так» отрубили голову поэту.
Эту, хотя бы и самую краткую, характеристику музейной экспозиции того
времени, быть может, и не стоило бы давать, но выдвинутая Коротковым
сенсационная версия об убийстве Лермонтова, всплывшая совсем недавно на
страницах печати, обязывает дать некоторое представление о ее авторе.
По версии Короткова, в Лермонтова на дуэли попала пуля не Мартынова, а
какого-то наемного убийцы, который прятался под кустом и выстрелил
одновременно с Мартыновым. Версия эта была основана на том, что пуля «попав
в правый бок ниже последнего ребра», затем резко отклонилась в сторону и
«вышла между пятым и шестым ребром левой стороны», как сказано в акте
освидетельствования тела Лермонтова. Значит, решил Коротков, убийца стрелял
снизу...
В фондах «Домика Лермонтова» и теперь хранится чертеж места дуэли с
изображением человеческого скелета и хода пули от последнего ребра справа к
левой стороне – «творчество» Короткова. Трактовке Короткова кое-кто
поверил, и рассказ о том, «кто убил Лермонтова», даже попал на страницы
«Комсомольской правды».
Вступление Короткова в ряды лермонтоведов кончилось печально. Он был
снят с работы «за вульгарную версию убийства Лермонтова». После него в
стенах «Домика» эта версия, разумеется, не воскресала. Со временем о ней
забыли. Но, как оказывается, не навсегда...
В 1957 году ее раскопал и пустил в оборот В.А. Швембергер. Созданная
Институтом русской литературы Академии наук СССР авторитетная комиссия
разъяснила, что обнародованная Швембергером в журнале «Литературный
Киргизстан» версия не заслуживает серьезного внимания. Однако, спустя еще
пять лет, легенда снова появилась, на этот раз в пяти газетах. И никому при
этом не пришло в голову, что легенда сочинена в «Домике Лермонтова»
невежественным человеком, пожелавшим увековечить свое имя в лермонтоведении
и что вначале на нее, на эту легенду, смотрели просто как на курьез, не
придавая ей никакого значения...
В 1936 году руководство в музее сменилось. Но в «Домике» еще
оставалась коротковская экспозиция.
XVI
Советское государство окрепло, возмужало, получило возможность все
больше внимания уделять развитию культуры. Вырос за это время культурный
уровень народа, повысились духовные запросы. Записи в книге впечатлений
«Домика» свидетельствуют, что требования посетителей стали более строгими и
зрелыми, что экспозиция кажется им бедной, малосодержательной. «Музей по
своему содержанию неудовлетворителен», – отмечает в записи от 17 августа
1935 года посетитель Г. М. Садов. Подобных записей и особенно устных
заявлений становилось все больше. Все настойчивее люди говорили о том, что
Лермонтову, гениальному писателю, великому патриоту, должен быть создан в
«Домике» достойный его памятник. Все больше внимания начала уделять
«Домику» печать. 23 апреля 1938 года газета «Молодой ленинец» писала:
«Пора серьезно поговорить о содержании «Домика Лермонтова». По
замыслу, «Домик» должен быть музеем. Но для этого «Домик» располагает
недостаточным количеством экспонатов и исторических документов. «Хозяйство»
домика преимущественно состоит из многочисленных, но весьма низких по
качеству табличек – пояснений»...
С чего же начинать? Как будто само собой разумелось, что, прежде
всего, надо менять экспозицию. Но не так-то это оказалось просто! Все
многочисленные тексты и фотоснимки, висевшие в «Домике», были окантованы
жестью и прибиты к стенам восьмидесятимиллиметровыми гвоздями. Стоило снять
какой-нибудь текст, как отваливался до драни кусок штукатурки... Стало
очевидным, что без внутреннего ремонта экспозицию изменить невозможно.
На текущем счету музея по специальным средствам было в то время
двадцать две тысячи. На эти деньги вполне возможно было произвести ремонт и
приобрести необходимые экспонаты. Но возникло совершенно непредвиденное
осложнение.
В связи с потребовавшимися в то время особыми расходами, Наркомат
финансов провел экстраординарную меру по изъятию у всех учреждений
специальных средств «по состоянию на 1 января 1938 года».
«Домик» остался без средств. Ассигнования по бюджету предусматривали
только зарплату для «пяти с половиной единиц» (пол-единицы – бухгалтер по
совместительству) и выражались в сумме 20 тысяч рублей в год. Никакие
хлопоты, даже личная встреча директора музея с наркомом финансов, не
помогли. Ремонт и смену экспозиций музея пришлось отложить до следующего
года...
Итак, к началу 1938 года «Домик» не имел ни экспонатов для показа
жизни и творчества Лермонтова, ни сотрудников для дежурства в музее, ни
каких-либо материалов для ремонта. Что же, однако, дало возможность
положить в этом же году, таком «незадачливом», начало большой работе в
«Домике» и вне его стен? Имя Лермонтова, всенародная любовь к поэту – вот
что было в активе музея. И это помогло буквально сдвинуть горы.
Сколько учреждений, организаций, какие широкие круги общественности,
сколько лермонтоведов и просто людей, любящих Лермонтова, ценивших его
творчество, помогали «Домику» бороться с трудностями! Исторический музей,
Институт имени Горького, Ленинская библиотека, Литературный музей – в
Москве; в Ленинграде – Русский музей, Пушкинское общество, театр имени
Пушкина; Пятигорский педагогический институт, – все принимали то или иное
участие в судьбе «Домика». В.Д. Бонч-Бруевич, выдающиеся советские
лермонтоведы Н.Л. Бродский, Б.В. Нейман, Л.П. Семенов, передавший в 1952
году «Домику» свою редкую библиотеку по лермонтоведению И.Л.Андроников,
композитор Б.В. Асафьев, композитор Л.И. Рабинович, художник В.Л. Бреннерт
и еще многие-многие другие организации и отдельные деятели культуры
помогали «Домику», понимая роль музея в популяризации творчества Лермонтова
и его жизни.
В 1938 году Пушкинское общество командировало в Пятигорск для
подготовки экскурсоводов для «Домика» и организации при нем научной работы
одного из крупнейших лермонтоведов В.А. Мануйлова. Виктор Андроникович не
ограничился ролью педагога: он составил план экспозиции музея, и это был
первый научно разработанный план экспозиции в «Домике» на тему «Жизнь и
творчество М.Ю. Лермонтова».
В следующем 1939 году Пушкинское общество командировало в «Домик»
научного сотрудника Л.Н. Назарову. Институт русской литературы (Пушкинский
дом) Академии наук СССР командировал профессора Б.М. Эйхенбаума, который
прочел в стенах «Домика» цикл лекций о творчестве Лермонтова для
сотрудников музея. А ведь даже проезд командируемых лиц музей не имел
возможности оплачивать.
Поистине добрым гением «Домика» на долгие годы стал Н.П. Пахомов.
Лермонтовед, знаток лермонтовской эпохи, искусствовед, Николай Павлович
своими огромными знаниями, опытом, бескорыстной помощью, советами, упорными
поисками нужных музею экспонатов оказывал «Домику» неоценимую помощь. Он –
и это самое главное – воспитал для «Домика» настоящих музейных работников.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
