это письмо в музей и сообщил о гибели автора.
Фронтовики-пятигорцы, узнавая из газет, от родных, что «Домик
Лермонтова» цел, поздравляли коллектив музея, писали о своей радости. «Я
считал, что «Домик Лермонтова» уничтожен», – писал сержант А.С. Попов. – И
как же я был рад, когда от родных узнал, что «Домик» цел».
Многие запрашивали о своих семьях, о родственниках. Привожу лишь
несколько писем. Письмо лейтенанта П.Ф. Козубенко: «За 8 месяцев я не
получил ни одного письма. Мать осталась в Ростове, а жена с детьми
эвакуировалась в Ессентуки... Убедительно прошу съездить в Ессентуки…
узнать о судьбе моей жены и детей. О результате прошу сообщить мне, что бы
ни случилось с ними трагического. Не стесняйтесь, пишите прямо и
откровенно. Я с первых дней войны на фронте и достаточно закален, чтобы
встретить и перенести мужественно всякие ужасы». Доктор Стоянов,
эвакуированный с госпиталем в Сибирь, запрашивает, жива ли его жена, Амитов
из Омска просит разыскать его родных в Горячеводске и сообщить им его
адрес. Найдите... Сообщите...
Искали. Находили. Сообщали.
«Домик» тем временем продолжал получать взволнованные письма,
принимать посетителей. О любви к поэту говорил голос всего народа.
Даже на иностранцев «Домик», овеянный славой великого русского поэта,
производил глубокое впечатление. В апреле 1945 года в Пятигорске побывала
председатель Британского комитета «Фонд помощи России» Клементина Черчилль,
знакомившаяся с постановкой лечебного дела на Кавказских Минеральных Водах.
Г-же Черчилль был показан «Домик Лермонтова» как достопримечательность
города.
Ознакомившись с «Домиком», она записала в книге:
«Этот маленький домик, полный одухотворения, где ваш знаменитый поэт
провел несколько счастливых дней, произвел на меня незабываемое
впечатление, которое я увезу с собой на Родину».
Секретарь комитета г-жа Джонсон, сопровождавшая Черчилль, записала: «Я
счастлива, что побывала в доме одного из самых знаменитых сынов России».
XXI
С 1 января 1945 года «Домик» был переведен на республиканский бюджет,
в ведение Комитета по делам культурно-просветительных учреждений. Это
укрепило материальное положение музея, дало реальную возможность широко
развернуть научно-исследовательскую работу и развить издательскую
деятельность, что в свою очередь поднимало значение «Домика» как научно-
исследовательского учреждения.
В развитии научной работы музея большую роль сыграл научный сотрудник
Сергей Иванович Недумов. Своими архивными розысками он внес солидный вклад
в советское лермонтоведение. Лермонтоведы недаром назвали его «архивное
сердце».
В 1946 году состоялось решение Пятигорского горсовета о присоединении
к Лермонтовской усадьбе «верзилинского» дома, на пороге которого Мартынов
вызвал Лермонтова на дуэль.
Дом был занят коммунальными квартирами. Только при помощи таких
горячих почитателей Лермонтова, какими были первый секретарь горкома КПСС
П.М. Копейкин и инструктор того же горкома Д.Н. Каминский, удалось
безболезненно провести переселение одиннадцати семей.
Теперь «Домик» мог быть превращен в мемориальный музей.
В 1948 году, когда в «верзилинском» доме открылось литературное
отделение музея, «Домик» был освобожден от экспонатов, рассказывающих о
жизни и творчестве Лермонтова[44]. Дверь в «пятую» комнату из спальни
Столыпина была заложена, а ведущая в кабинет Лермонтова восстановлена[45].
Последний приют поэта стал мемориальным музеем.
В 1962 году торжественно отпраздновано 50-летие существования музея
«Домика Лермонтова». В этом же, году была снесена «пятая» комната, которой
при Лермонтове не было, и которая искажала внешний облик «Домика».
Наконец в 1964 году состоялось то, о чем давно ставили вопрос
лермонтоведы: к 150-летию со дня рождения Лермонтова «Домик» был
реставрирован.
Реставрирован! Чтобы представить, что скрывается за этим словом,
необходимо побывать в «Домике» и не просто осмотреть его, а вникнуть в то,
как шла реставрация. Подробности реставрации заставляют увидеть все другими
глазами.
«С глубоким волнением вошли в «Домик», – записали юные экскурсанты в
книге впечатлений 24 июля 1964 г. С таким же волнением входят в «Домик» все
посетители, о чем свидетельствуют их многочисленные записи.
Что же вызывает это волнение? Подлинность! Сразу, при входе, вы
обращаете внимание на потолок. Он не обычен, так теперь не строят городские
дома: потолок на балках. Вспоминаете, что так было и при Лермонтове.
«Потолки положены прямо на балки и выбелены мелом», – свидетельствовал
хозяин «Домика» Чиляев. Но вам и в голову не приходит, что могли
сохраниться старые балки. А оказывается, сохранились! По этим стесанным
балкам теперь и положены новые.
Вот перегородка, отделяющая буфетную комнатку от приемной. Может быть,
размер буфетной установлен произвольно? Нет! И здесь подлинная точность. В
наружной стене сохранился от первоначальной постройки врез перегородки. По
нему и сооружена новая.
У Лермонтова собиралось много народу в так называемом «зале». А ведь
он, этот «зал», невелик. Это всегда вызывало недоумение: где же размещалось
многочисленное общество товарищей поэта?
Что же обнаружила реставрация? Зал при Лермонтове был больше. Это
установлено наличием вреза в наружной, капитальной стене. Этот врез
определил подлинные размеры зала и приемной. Один из бывших частных
владельцев «Домика» переделывал флигель для своих удобств и перенес
внутреннюю стенку на полметра в сторону зала, значительно, таким образом,
его уменьшив. Теперь зал точно такого размера, какой был при Лермонтове.
И это не все: сохранился еще ряд подтверждений того же порядка.
Обратимся вновь к свидетельству хозяина дома. «Полы окрашены желтой...
масляной краской». Когда при реставрации был снят линолеум (положенный,
видимо, в 90-х годах прошлого столетия), то под ним обнаружен прекрасно
сохранившийся пол, окрашенный желтой краской. Надо думать, что тот хозяин,
который застилал пол линолеумом, не стал перекрашивать перед этим пол
заново. Линолеум был положен на крашенный желтой краской пол, тот самый,
который был при Лермонтове, по которому ходил поэт и его многочисленные
друзья.
Сохранились частично рамы дверных проемов. Оказывается, двери при
Лермонтове были выше, чем перед реставрацией. Все двери восстановлены
теперь в прежних размерах, причем восстановлены одностворчатыми, как это и
было раньше.
Двери и окна были, по свидетельству Чиляева, окрашены синей масляной
краской. Эта-то синяя краска и сохранилась во многих местах на оконных
проемах. В такой точно цвет теперь покрашены окна и двери.
Вот сколько неопровержимых свидетельств оказалось в руках коллектива
музея и реставраторов «Домика».
Теперь рассмотрим обстановку. Она переносит посетителей почти на 130
лет назад. Прежде всего – буфетная. Выглядит она подлинной, той самой,
какая была при Лермонтове. На столе, у окна, – дорожный складной самовар.
На том же столе – старый мельхиоровый поднос, переданный музею наследниками
Чиляева с уверением, что поднос служил Лермонтову. Старинный шкафчик из
верзилинского дома с посудой оттуда же. В шкафчике – полотенце с фамильным
гербом Лермонтовых; на вешалке – еще два полотенца со старинной вышивкой.
Так и кажется, что войдет сейчас сюда слуга Лермонтова – Андрей Соколов и
начнет хозяйничать: достанет посуду, приоткроет оконце и протянет руку за
каким-нибудь блюдом, приготовленным внизу, на кухне...
В приемной комнате обращает на себя внимание большой дорожный сундук.
Это экспонат любопытный. С именем Лермонтова он, правда, не связан, но
принадлежит эпохе, когда Лермонтов находился в ссылке на Кавказе. Сундук
привезен теперь из Пензы. Прадед владелицы сундука служил на Кавказе, где и
купил сундук, с которым путешествовал по Кавказу по делам службы в годы
первой ссылки Лермонтова.
В спальне Столыпина – старинная, времен Лермонтова, длинная узкая
кровать, такая была у Лермонтова. На кровати – старинное персидское
шелковое покрывало. Такие покрывала и шали были очень характерны для быта
лермонтовской эпохи. У окна – стол от Верзилиных.
А дальше – кабинет поэта. Вот в этих стенах и протекала жизнь
Лермонтова в течение двух последних месяцев. Эти стены были свидетелями не
только горьких раздумий поэта, его тревог, может быть, и тоски, но и многих
вдохновенных часов творчества. В кабинете – стол, принадлежавший
Лермонтову, тот самый, который передала в свое время «Домику» Евгения
Акимовна Шан-Гирей. У стола – кресло поэта.
Все здесь живо напоминает Лермонтова. Посетители останавливаются перед
дверью кабинета в благоговейном молчании, как бы ожидая, что вот-вот сюда
вернется поэт. Так велико влияние подлинности, что вы чувствуете дыхание
давно ушедшего времени и близость того, кто был убит, но навсегда остался
живым.
Наконец, последняя комната – зал, служивший Лермонтову столовой и
гостиной. Стены этой комнаты повидали во время пребывания в «Домике»
Лермонтова многих замечательных людей. Здесь велись задушевные разговоры,
бурные споры, высказывались откровенные мнения, слышались веселые шутки,
колкие насмешки.
Перед диваном – круглый столик, единственная вещь из обстановки,
принадлежавшей Чиляеву, сохранившаяся от времен пребывания в «Домике»
Лермонтова. Какой-то особый уют придали залу старинного рисунка кавказская
кошма на диване (ее по особому заказу изготовили для музея в Карачаево-
Черкесии) и легкие муслиновые занавески на окнах.
Из зала – выход на балкон, оттуда – в сад. На балконе поэт любил
отдыхать, изредка – и работать. «Домику» придали теперь вид, какой был у
него в 1841 году.
Огромную работу проделал коллектив музея (директор музея
А.И. Гребенкова, старший научный сотрудник П.Е. Селегей) в содружестве с
энтузиастами – архитекторами Пикаловым, Асрияновым и Безруковым, а также
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
