Георгиевска), куда и перевез некоторые вещи, в том числе лермонтовские стол
и кресло.
Аким Павлович женился на Эмилии Александровне, падчерице Верзилина.
Вещи из Столыпиновки были перевезены в Пятигорск.
Евгения Акимовна вспоминала, что стол и кресло были вывезены из имения
не сразу. Но как-то Акиму Павловичу взгрустнулось, и ему захотелось, чтобы
дорогие для него вещи брата и друга были около него. Он перевез их в
Пятигорск и, когда барский дом в Столыпиновке сгорел, то Аким Павлович, не
горюя о потере дома, радовался, что реликвии удалось вовремя увезти.
Евгения Акимовна, в замужестве Казьмина, уезжая с мужем в Персию,
оставила лермонтовские вещи на хранение своим друзьям. Как хранились эти
вещи, можно судить по рассказу тел лиц, которым было поручено перевезти их
в музей.
Стол и кресло хранились в кладовой со всяким хламом, причем сукно с
крышки стола было сорвано, как сказала «хранительница» реликвий, чтобы не
разводилась моль. На столе оказались прожоги от самоварных углей. Прислуга
сообщила, что она всегда ставила самовар на этом столе... В таком виде и
поступили самые ценные экспонаты в Лермонтовский музей.
Кавказское горное общество горячо взялось за организацию музея, но оно
было временным хозяином, о чем городская управа и напомнила ему в апреле
1913 года.
25 апреля этого года Пятигорская дума вынесла постановление:
«Открыть с 1 января 1914 года в доме Лермонтова городскую библиотеку
(в большом доме) и музей Лермонтова. Ассигновать единовременно на
приобретение книг 6000 руб. и ежегодно по 4500 руб. на содержание этих
учреждений и избрать особую комиссию в составе 6 лиц для организации и
ближайшего заведования домиком Лермонтова с библиотекой и музеем имени
поэта».
Но город не успел ничего сделать: разразилась война, бюджет города
резко сократился. Музей так и остался в том первоначальном состоянии, в
какое успело привести его Кавказское горное общество. Библиотека же совсем
не была создана.
Столетие со дня рождения Лермонтова в 1914 году предполагалось
отметить широко, но война помешала этому. Однако в журналах и газетах
появилось огромное количество статей, заметок, стихов. Было издано много
книг и брошюр.
Какие только темы не затрагивались в этой юбилейной литературе! А о
«Домике» вспомнили немногие. Кроме местных газет, кажется, только одна
нижегородская газета уделила «Домику» несколько строк. Да в 3-4 журналах
появились фотографии «Домика» с очень кратким текстом.
А «Домик» Лермонтова находился в это время в самом плачевном
состоянии. Московский журналист Яков Львов с большой грустью писал об этом
в статье «Великие тени», напечатанной в местной газете «Пятигорское эхо»:
«Музей и «Домик Лермонтова» в Пятигорске в виде достаточно неинтересном.
Никто о них не знает, где они.
Есть лермонтовский алебастровый завод, был лермонтовский кафе-
шантан[29], но нет музея...»
Собственно, хозяйничал в это время в «Домике» банковский курьер,
нанятый за 5 рублей в месяц охранять всю Лермонтовскую усадьбу, благо, банк
был близко.
Курьер и давал экскурсантам в «Домике» объяснения. Рассказы его были
самые фантастические, вроде того, что «Домик» строила для Лермонтова его
бабушка. Или, что находившиеся в музее Кавказского горного общества (в
доме, выходившем на улицу) коллекции бабочек собраны Лермонтовым на Машуке,
что оленьи рога – якобы рога тура, которого Лермонтов убил на охоте в
горах...
С отголосками этих «объяснений» приходилось сталкиваться еще 25-30 лет
назад. Посетители спрашивали и очень настойчиво: где бабочки, которых
наловил Лермонтов, когда ходил к источнику пить воду? Где рога? Где орел?
Разубедить этих посетителей было трудно. В течение многих лет они
верили и были убеждены, что «драгоценные экспонаты» просто не сумели
сберечь.
Сравнительно недавно автору пришлось слышать от одного умного,
культурного человека такие слова, сказанные не то с упреком, не то с
горечью:
«А куда делся портрет Шамиля? Прекрасно исполненный, большой такой
портрет. Я хорошо его помню».
Да, портрет Шамиля тоже был в музее Горного общества, из которого
потом вырос ныне существующий Краеведческий музей.
Объяснения сторожа никого не тревожили, никто его не проверял, а он
смотрел на посетителей лермонтовского жилища только как на источник дохода.
Ему некогда было следить за экспонатами.
Тогда-то и были украдены со стен «Домика» серебряные венки.
В кресле Лермонтова посетители отдыхали. На стенах расписывались.
Побывавший в «Домике» 15 июля 1914 года известный лермонтовед
профессор Л.П. Семенов был свидетелем, как сторож давал объяснения «всем,
кто приходил к жилищу поэта».
Профессор очень подробно описал свое посещение «Домика».
«С кладбища иду в Лермонтовский домик. Он находится на Лермонтовской
улице, во дворе. Над входом, ведущим во двор, прикреплена мраморная доска с
краткой надписью:
Дом, где жил и скончался (?) поэт
М.Ю. Лермонтов.
Приобретен городом в 1912 г.
Вхожу в первую комнату. В ней два окна, выходящие во двор. На стенах
венки, фотографические снимки. В одном углу икона и небольшой круглый
столик; возле столика на полу – два плоских куска от дерева, росшего при
жизни поэта под окном его комнаты и теперь спиленного. Эта комната
непосредственно сообщается с другой, та поменьше – ее окно также выходит на
двор, у окна ломберный стол, возле него на подоконнике прикреплен клочок
бумаги с надписью: «Стол из квартиры княжны Мери» («Герой нашего времени»).
Рядом, напротив двери, диван, обтянутый дешевой материей, уже пришедшей в
ветхость, на спинке дивана тоже клочок бумаги, гласящий: «Диван из квартиры
княжны Мери». В углу, направо от дивана, большое разбитое зеркало. На нем
бумажка с пояснением: «Зеркало из квартиры княжны Мери». На стенах венки.
Разумеется, найдутся посетители, которые не усомнятся в том, что этот
стол, диван и зеркало принадлежали действительно княжне Мери, верят же в
это лица, заведующие Домом Лермонтова»,
Профессор Семенов выражал опасение, «что этому домику грозит опасность
сделаться складом ненужных предметов, – предметов, замечательных только
тем, что ими владели действительные или предполагаемые прототипы героев
поэта и его современники». Профессор добавлял, что такая опасность
существует, и привел в пример статью в местной газете «Кавказский край», в
которой сообщалось, что в Лермонтовский домик будет передан мундир генерала
Верзилина.
«Две другие комнаты этого домика выходят окнами в сад. В большей –
кабинете поэта – два окна[30], в меньшей – одно. На стенах – портреты
Лермонтова, венки. В кабинете, между окнами, – письменный стол Лермонтова.
Налево, в углу, – его кресло. Крышка стола голая, и только в одном месте
сохранился едва заметный клочок зеленого сукна».
Профессор заходил в «Домик» дважды, и оба раза посетителей было
немного. Объяснения давал сторож.
XIV
Кто же посещал «Домик Лермонтова» в те первые годы существования
музея?
Журналист М.О. Пантюхов вспоминает, как он в 1926 году зашел в «Домик»
и, заинтересовавшись дореволюционными книгами для записи впечатлений,
получил и просмотрел «целую охапку книг, толстых, выцветших, в потрепанных
переплетах...»[31]
«Мне сейчас, конечно, очень трудно вспомнить все то, что я перечитал в
этих книгах, написанных в разное время, разными людьми, разными почерками,
– пишет М.О. Пантюхов. – Но общее впечатление у меня осталось такое:
большинство дореволюционных записей говорит о том, как, в сущности, мало
знали, ценили и уважали великого поэта. Большинство записей сделано
школьниками, гимназистами, реалистами, кадетами, и в них хрестоматийный
Лермонтов. Вот одна из записей, запомнившаяся мне: «По небу полуночи ангел
летел и тихую песню он пел»... Подпись – гимназист 6-го класса, и следует
фамилия.
Ни одного слова о Лермонтове, о своих чувствах, о своем впечатлении.
Этакое убожество мысли!
В других записях школьники писали несколько лучше, подробнее,
цитировали стихи Лермонтова, но и в этих записях Лермонтов не выходил за
рамки хрестоматий, рекомендованных министерством народного просвещения для
школ.
Вспоминается запись двух офицеров Нижегородского полка, которые,
выражая, сожаление о смерти Лермонтова, одобрительно похлопывали его по
плечу за то, что он поступил по долгу чести, как настоящий нижегородец, и
что они, поэтому, гордятся им.
Но вот крепко врезавшаяся в память запись в книге не то 1912, не то
1913 года.
Красивым, четким, канцелярским почерком записано: «Сего числа «Домик
М.Ю. Лермонтова» посетил его высокопревосходительство министр земледелия с
супругой. Его высокопревосходительство остался очень доволен осмотром.
Адъютант штаб-ротмистр...» и дальше собственноручная запись супруги
царского министра; «Ах, молодежь, до чего доводит ваша горячность и
легкомысленность. Об этом говорит трагическая судьба поэта-офицера
Лермонтова...»
Характеристика посетителей «Домика» в годы 1912-1915, данная
г. Пантюховым, в общем, верна. Ведь его посетителями были, главным образом,
лица, приезжавшие на Кавказские Минеральные Воды кто для лечения, а кто
просто, чтобы поразвлечься. Они заходили в «Домик» чаще не потому, что их
влекла туда любовь к поэту, а чтобы отдать дань времени.
Трудовая интеллигенция, хорошо знавшая и горячо любившая поэта, не
очень часто попадала тогда на курорты, потому в «Домике» ее бывало немного.
Такие посетители, как профессор Семенов, журналист Яков Львов, артист
студии Станиславского Литвинов были исключением, и не они определяли
массовый облик посетителей «Домика».
Простым же трудовым русским людям курорты были совсем недоступны. Они
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33
